— Имейте совесть, господин полковник — я такого не говорил! — взволнованно возразил ему прокурор.

— Совесть? Вы говорите о совести, будто на судебном заседании. При этом вы забываете, что большевики убивают без суда и следствия наших отцов, матерей, жен, сестёр...

— Господин полковник, вы передергиваете! — сжал губы прокурор.

— Господин генерал-майор сказал, что на теле нашли документы, которые ясно свидетельствуют о том, что он являлся шпионом и приехал в Харбин не просто так. Почему вы об этом не говорите? Почему его не задержали как шпиона ещё неделю назад, когда вам об этом докладывали?

— Всем этим документам мы дадим оценку. Это вопрос следствия.

— Почему вы считаете, что виновны офицеры моего отряда?

— На это указывают улики...

Некоторое время Орлов и Сечкин спорили, Хрещатицкий поддержал Орлова и потребовал опубликовать найденные документы.

— Господа, я требую полного и объективного разбирательства в этом деле в самые кратчайшие сроки! — подытожил Колчак.

Прокурор и несколько человек вышли из вагона. Виктор решил остаться и посмотреть, что будет дальше, поскольку считал себя доверенным лицом и Колчака, и Орлова.

За столом остались Колчак, Потапьев, Орлов, Ванюков, Франк, Хрещатицкий и он.

— Подайте чаю! — вице-адмирал повернулся к официанту.

— Очень неприятное дело, щекотливое, но поскольку прокуратура бездействовала, я могу понять чувства кадет, которые совершили этот справедливый акт мщения, — заявил Хрещатицкий.

— Борис Ростиславович, — поморщился Орлов, — это мог сделать кто угодно — хоть семеновцы, хоть калмыковцы, хабаровских кадет хватает во всех организациях.

— Люди Калмыкова недавно устроили дебош в железнодорожном ресторане, приставали к дамам с непристойными предложениями, — дополнил его Ванюков. — Те ещё фрукты.

— Дисциплина хромает, с такими проявлениями надо решительно бороться, — покивал Колчак.

Подали чай с бубликами.

— Господа, я слышал интересные новости о Семенове, — вкрадчивым голосом сказал Хрещатицкий, глядя на адмирала. — Превосходящие силы красных основательно потрепали его части и чуть не отрезали их от границы. Говорят, что китайцы грозились его интернировать.

— Это изначально было понятно, — заметил Франк, — что так и будет.

— Почему же? — взмахнул ладонью генерал. — Как раз атаман весьма вовремя начал кампанию, поскольку красные в Иркутске и Чите начали формировать части из демобилизованных солдат, рабочих и даже военнопленных. А ещё прибыли эшелоны с балтийскими матросами, как говорят очевидцы. Количественный перевес у них солидный, ждать было нельзя.

— Балтийские матросы, — нахмурился Колчак. — Части из военнопленных, говорите?

— Так точно! По нашим данным, немцы и мадьяры очень охотно идут на службу к красным! — покивал Хрещатицкий.

— Что и следовало ожидать, ведь Ленин — это известная немецкая креатура, — чуть хрипло сказал Колчак. — Нужно доложить об этих фактах союзникам, тогда мы сможем официально запросить экспедиционный корпус.

— Вы имеете ввиду японские войска, Александр Васильевич? — сразу приободрился Хрещатицкий.

— Ничего не имею против японского контингента, — покивал адмирал, — лишь бы нам оказали действенную помощь в самое ближайшее время. Если факт участия военнопленных в формированиях красных официально подтвердится, это будет железным поводом для оказания нам прямой военной помощи и открытию здесь фронта!

— Это продлится очень долго, Александр Васильевич! Нам надо рассчитывать на свои силы и двигаться на Владивосток — там огромные склады, всё это в руках красной сволочи, — сказал Орлов.

— Совершенно верно. Нельзя терять времени. Уссурийские казаки перейдут на нашу сторону, как только мы войдём в Приморье, — довольно уверенно поддержал его Хрещатицкий.

«Интересный расчёт, конечно. А если не перейдут? С тысячей человек, даже офицеров, сильно много не навоюешь на таком огромном фронте, и боеприпасов остро не хватает» — засомневался Виктор, слушая всё это.

— Какой конкретно план, господа? — обвёл взглядом присутствующих Колчак.

— Поскольку мы как пограничная стража полностью ещё не выдвинулись в места дислокации, то пойдём кулаком, — взял слово Орлов. — Сначала займём станции Эхо и Пограничная, там где сейчас хозяйничает господин Калмыков. Заставим его или присоединиться к нам, или разоружим его людей.

— Учитывая, какие слухи о нём ходят — грабит поезда, насильничает, не воинский отряд, а распоясавшаяся толпа бандитов, — вставил реплику Франк.

— Хм, вот как?! — нахмурился адмирал. — Допустим...

— Далее двинемся на Никольск и займём его. Если большевики окажут сопротивление, выбьем их. Это даст повод для вмешательства японцам, поскольку мы их союзники!

— Полковник Накасима полностью поддерживает такой план и гарантирует нам поддержку, — закивал Хрещатицкий. — Казаки перейдут на нашу сторону и власть красных в Приморье падёт. Нам достанутся огромные запасы!

Колчак несколько секунд сидел молча, задумавшись.

— Когда можно начать?

— Через две недели, господин вице-адмирал! Только прикажите! — ответил Орлов.

Сидели ещё где-то час, обсуждая детали плана — Виктора услышанное совсем не впечатилило и из вагона адмирала он вышёл в противоречивом настроении — с одной стороны, надо было действовать, с другой — всё это попахивало крупной авантюрой и в итоге весь орловский отряд пойдёт просто на убой, если ожидания Хрещатицкого касательно казаков не оправдаются.

— Всё-таки надо попробовать договориться с Семеновым, — уже на пустыре посоветовал Орлову Виктор.

— Я не желаю иметь никаких дел с этим авантюристом, — решительно отмёл идею полковник.

«Он крепко против него настроен, а ещё и это убийство. Ждать восстания чехов, что ли? Тоже не вариант, Тейт тогда может пересмотреть своё решение о финансировании», — раздумывая обо всём этом, Виктор вернулся в консульство.

Весь вечер Виктор посвятил времяпровождению с Ольгой. Сначала они прогулялись к набережной, попили кофе в одном из китайских кафе, а вернувшись в консульство, она пригласила его к себе в комнату порепетировать.

Часа полтора она негромко наигрывала различные мотивы на его стихи. Виктор, как мог, старался ей пояснить и даже напеть, какое должно быть звучание на эту песню, но выходило пока плохо.

— Не знаю, милый. У тебя какие-то очень необычные музыкальные предпочтения. Я таких мотивов и построения мелодии нигде не слышала, — отвечала она ему.

— Считай это проявлениями модернизма в музыке, — смеялся парень. — Продолжаем играть...

В конце концов, дело закончилось несколькими поцелуями и пожеланиями спокойной ночи. Виктор ушёл спать в свой кабинет.

Утром он позавтракал с ней — их флирт с каждым днем становился всё более откровенным, девушка его очаровала, в её обществе он чувствовал себя легко и спокойно. Ей он тоже нравился.

Вернувшись в кабинет, он ответил на несколько звонков — из управления дороги, из штаба округа, обычная служебная рутина. Часам к десяти подпоручик Смирнов принёс свежие газеты и сплетни из первых рук.

— В городе очень неспокойно, — доложил он, войдя в кабинет. — Китайцы опасаются беспорядков и заявили об этом Хорвату.

— Какие могут быть беспорядки? — удивился Виктор.

— Главный исполнительный комитет выпустил призывы к забастовке, — Смирнов протянул ему газету. — Хорват очень обеспокоен.

Главный исполнительный комитет, он же ГлИК, как выяснил за это время Виктор, состоял из местных меньшевиков и эсеров, поскольку его большевистские члены ещё в начале года были вынуждены перейти на нелегальное положение. Этот орган через свою довольно массовую газету — «Голос труда», обвинял Хорвата в реакционности, антиреволюционной деятельности и считал именно себя единственным законным представителем власти в полосе отчуждения КВЖД.

Виктор пробежал передовицу свеженького «Голоса труда». Хорвата обвиняли в сдаче русских интересов в пользу китайских мандаринов, в подрыве престижа, в потворстве реакционной военщине и в угнетение рабочих. Передовица заканчивалась требованиями к Хорвату подать в отставку и передать власть над дорогой назначенному ещё Временным Правительством комиссару полосы отчуждения КВЖД Луцкому, довольно известному в городе эсеру.