Он наклонился и поднял камень с острыми краями.

— Ты не помеха.

— С того дня, как мы встретились, я не принесла ничего, кроме осложнений. Ты приехал сюда, чтобы найти новое направление, а нашел столпотворение. Я не вдохновляла тебя, Иен. Я мешала.

Он взвесил камень на ладони.

— Не говори так.

— Скажи мне, что ты создал с тех пор, как мы вместе, такое, что тебя удовлетворило бы. Хоть кусочек, который сделал тебя счастливым.

— У меня есть альбом, полный рисунков.

— Они красивы. Но ты все их ненавидишь.

Иен покатал камень в руке.

— Я их не ненавижу.

— Ты даже не можешь смотреть на них, не скривив губы.

— Я так не делаю!

Тесс сморгнула слезы.

— Ничего не получится, Иен. Ты художник, пытающийся найти себя. Мы с Рен стоим на твоем пути.

Он сжал камень в кулаке.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь.

— Все эти беспорядочные эмоции… Ты рассказывал о жестоком обращении со стороны твоего отца, но я думаю, что самые глубокие шрамы оставила твоя мать. Женщина, которая якобы любила тебя, но никогда не была достаточно сильной, чтобы защитить, как должна делать мать. Я понимаю, почему все это калечит тебя — я, Рен. Все, что мы приносим с собой.

— Я не калека.

Она никогда не слышала, чтобы Иен говорил с меньшей уверенностью.

— Посмотри на себя. Идея влюбиться, завести семью… Это тебя злит, а не радует. — Ее голос сорвался. — Ты знаешь, что это не для тебя. Как у нас настанет хорошая жизнь, когда ты усердно погружаешься в работу, чтобы скрыть свое негодование по поводу всех сложностей, всех препятствий, которые мы с Рен приносим с собой?

— Не выставляй меня таким бесчувственным.

— Ты как раз наоборот. — Рен заплакала. Тесс прижала ее к плечу. — Ты чувствуешь все. Вот почему ты не можешь быть мужем, которого я хочу, или отцом, который ей нужен.

— Ты ведешь себя так, будто переосмысление карьеры происходит в мгновение ока. Это не так. На это нужно время.

— Мы говорим не только о переосмыслении карьеры. Это переосмысление твоей жизни. Возвращайся на Манхэттен, Иен, и перестань убегать от себя. Тебе здесь плохо. И мне нехорошо желать того, что ты не можешь дать.

Его плечи опустились. Иен посмотрел вдаль. У него не осталось возражений, и он даже не пытался ничего придумать. Вместо этого он поднял руку и швырнул камень как можно дальше.

— Будь по-твоему.

Тесс покинула поляну, безмолвно умоляя его держаться подальше, пока она его не разлюбит.

Тесс смотрела через заднее окно на домик на дереве и представляла, как он, навсегда оставшимся незавершенным, постепенно ветшает. Иен уехал, забрав с собой всю свою одежду, а она затащила свои вещи обратно в школу, впрочем, лишь на время. Как только дом официально выставят на продажу, она съедет, а пока оставила хижину в распоряжении Келли.

Как бы плохо ей от этого ни было, Тесс поступила правильно, отпустив Иена. Одного взгляда на его несчастное лицо хватало, чтобы в этом убедиться. Она отчаянно хотела Иена, но хотела только всего целиком, счастливого и свободного, способного любить всем сердцем. А такого Иена иметь не могла.

Тесс оторвалась от окна, прежде чем с головой погрязнуть в настоящей пучине жалости. Ей нужно чем-то заняться, и сейчас самое подходящее время.

Разнообразия ради в школе работал Wi-Fi. Она устроилась на диване, пока Рен спала в слинге, и включила FaceTime, чтобы позвонить, о чем думала уже несколько дней.

— Тесс?

Дайана выглядела ужасно. Без макияжа, светлый боб на голове слежался. Казалось, что со времени визита Саймона прошла целая жизнь, но на самом деле всего-то четыре дня.

Дайана чихнула и прижала салфетку к носу.

— Извините. Саймон уехал сегодня утром, а я простужена.

— Если сейчас неподходящее время…

— Нет, все хорошо. Мне больше нечего делать, кроме как жалеть саму себя.

Тесс точно знала, что это за чувства/о.

— Следовало позвонить вам раньше, но я не знала, что сказать.

— Это был настоящий шок. — Голос Дайаны задрожал. — Когда я думаю о Рен… Обо всем, через что мы заставили вас пройти… И ради чего? Ради ничего.

— Да, Дайана, неловко вышло.

— Я бы это назвала по-другому. — Она промокнула глаза. — Было прекрасно иметь внучку даже на несколько недель.

— Вот о чем я хочу с вами поговорить.

— О Рен? Как она? С ней все в порядке?

— Да. С ней все хорошо. Она сейчас спит. Но мне вот что интересно… Знаю, что слишком много прошу, и не хочу ставить вас в затруднительное положение, поэтому пообещайте, что вы откажетесь, если сочтете это глупой идеей. Мне подумалось, может… — Слова вылетали в спешке.

— Не могли бы вы с Джеффом стать для Рен бабушкой и дедушкой?

— Ее..?

— Я знаю, что прошу слишком много, но…

— Да!

— Правда?

— О, да! Никогда не думала, что вы этого захотите.

— Я ничего так больше не хочу. — Тесс поделилась с Дайаной тем, что они узнали о зачатии Рен, а затем напомнила ей об одном осложнении. — Саймон еще молод. Что бы он ни говорил сейчас, у вас могут быть настоящие внуки.

— Не говорите так! Рен — наша настоящая внучка. Мы приняли ее в свои сердца. Вот почему мы так расстроились.

— Но если у Саймона будут дети…

— Неужели мы похожи на людей, которые не могут любить более одного внука?

Сердце Тесс впервые за утро забилось сильнее.

— Нет, не похожи.

— О, Тесс… Позвольте мне увидеть ее. Джефф! Джефф! Тесс на телефоне вместе с Рен. Нашей внучкой!

В тот же день Пол и Ребекка привели Илая в школу. Мальчик расплакался, когда увидел Тесс. Ей тоже хотелось плакать, хотя и не по той же причине.

Илай был так расстроен, что у Тесс не хватило духу читать ему нотацию. Да и что она может сказать нового, чего он еще не знает? Тесс обняла его.

— Я думаю, Рен понимает, и она прощает тебя.

Губы Ребекки были сухими и потрескавшимися.

— Я не хотела, чтобы такое случилось. Нужно взять себя в руки. Я знаю.

— Ты сделала все, что в твоих силах, — признался Пол с грубоватой добротой. А потом обратился к Тесс: — Мы нашли врача. Женщину.

— Это замечательно.

— Она должна собаку съесть на таких вещах. — Пол обнял жену за плечи. — Мы встречаемся с ней завтра.

Перед их отъездом Илай лично извинился перед Рен.

— Мне правда очень, очень, очень жаль, что я напугал тебя прошлой ночью.

Память у Рен была короткой, и она подарила ему зевок, который Илай принял за улыбку.

— Думаю, она меня простила.

— Уверена, что да, — подтвердила Тесс.

Когда Элдриджи ушли, Тесс решила реализовать свою идею. Может быть, попытка помочь Ребекке отвлечет ее от мысли о помощи, в которой нуждается она сама.

Иен был в ярости. Он не мог выбросить из головы видение — Тесс уходила от него, ветер развевал ее волосы, превращая в полуночного дервиша. И уносила с собой его ребенка. Представляла ли она, сколько мужества Иену требовалось набраться, чтобы признаться ей, что любит? Он просто вскрыл себе вены. Все залил кровью. А что она? Швырнула признание прямо ему в лицо.

Иен сделал большой глоток и посмотрел на реку Гудзон с верхнего этажа принадлежащего ему пятиэтажного здания Трайбека. Иен сам выбрал здесь обстановку, в том числе неудобный итальянский кожаный диван, на котором сейчас сидел. Он даже спроектировал некоторые из предметов: консольные стулья из трубчатой стали и черной сетки, журнальный столик в форме почки, балансирующий на тяжелом шаре из стекла, подвергнутого пескоструйной очистке, настенные бра из термопласта. По ту сторону стены находилась его студия, просторный чердак, в три раза превышающий размер студии в школе, и место, где он когда-то делал одни из своих лучших работ.

Несколько лет назад Иен разделил остальную часть здания на бесплатные студии для начинающих художников — его попытка сделать для них то, что когда-то для него сделала Бьянка. Он не сожалел о том, что предоставил молодежи рабочее место, но присутствие такого количества молодых творцов, переполненных идеями как раз и привело его из Манхэттена в Ранэвей Маунтин. Все они хотели его совета, его поддержки, его благословения. Рядом с ними он чувствовал себя мошенником.