После статьи о Балтрушайтисе Колпинская напечатала еще статьи о Бальмонте, Бунине и об образе Петербурга у Андрея Белого и Брюсова[364]. Таким образом, перед итальянским читателем открылась панорама русской декадентской и символистской поэзии (с любопытным исключением поэзии Вячеслава Иванова). Выбор писательницей псевдонима и весь ход данного ею общего обзора русской литературы становятся более понятными, если учесть, что ранее в той же «Rassegna Contemporanea» появилась статья, посвященная Брюсову, в которой много говорилось и о Мережковском. Статья-рецензия, под названием «Lettere sulla letteratura russa. Valerio Briusof. Lo specchio delle ombre — Mosca, 1912. Ultimo volume di versi» принадлежала мужу А. Колпинской, Дмитрию Колпинскому (Demetrio Kolpinsky)[365]. Об этой статье говорилось в письме, отправленном Е. Кюн-Амендола В. Брюсову 15 апреля 1915 года: «Кроме того, я перевела для очень хорошего итальянского журнала „Rassegna Contemporanea“ критическую статью о Вас как о поэте, написанную за 3 дня до смерти самоубийцей Д. Колпинским. Статья и перевод очень понравились здесь, в Италии…»[366] Очевидно, Анна Колпинская, принимая в качестве псевдонима имя мужа, хотела продолжить его дело. Ее обзоры русской литературы начала XX века выглядят, таким образом, как дань памяти мужу[367] и одновременно как ранняя попытка представить новую русскую литературу в Италии (гораздо более ранняя, чем критические разборы первых итальянских славистов и очерки других русских эмигрантов), а также как первое размышление о судьбах русской интеллигенции, результатом которого станет ее итальянская книга «Предшественники русской революции» («I precursori della Rivoluzione Russa», 1919). Будучи человеком, принадлежащим к другому политическому и культурному лагерю, Колпинская представляет поэзию русского модернизма со стороны, однако оказывается внимательным и тонким читателем. Учитывая значение журнала «Rassegna Contemporanea» для итальянской культуры довоенных лет, невозможно переоценить роль, сыгранную статьями Колпинской. Что же касается восприятия творчества Балтрушайтиса в Италии, то работы Колпинской вместе с известным предисловием Е. Кюн-Амендола и сегодня могут считаться полным и всесторонним портретом великого литовского поэта. Стефано Гардзонио (Пиза / Флоренция) Письма Н. И. Петровской из Рима (1919–1922) В настоящую публикацию вошли два не издававшихся прежде письма писательницы и переводчицы Нины Ивановой Петровской[368], относящиеся к последнему периоду ее пребывания в Италии. О жизни и деятельности Петровской в Италии, после ее отъезда из России в ноябре 1911 года и до переселения в Берлин в сентябре 1922 года, известно не так много. Основным источником сведений о данном времени служит переписка самой Петровской: так, письма к В. Я. Брюсову за ноябрь и декабрь 1911 года и начало 1912-го содержат конкретные сведения о ее приезде в городок Больяско, близ Нерви и Генуи, в виллу-клинику доктора Абрама Залманова[369], где врач и литератор Генрих Койранский[370] пытался лечить ее от тяжелой наркотической зависимости[371]. В этих письмах, как и во всей переписке Петровской с Брюсовым, центральное место принадлежит описанию собственных переживаний и внутреннего эмоционального состояния писательницы. Несмотря на это, из них все же можно извлечь определенную информацию об обстоятельствах ее бытия в Италии: мы узнаем, например, что по дороге на Лигурийское побережье Петровская вместе с сопровождавшим ее (после драматического разрыва отношений с Брюсовым) Койранским остановились в Милане. Кроме того, нам становятся известны подробности ее жизни в клинике Залманова, его методы лечения, динамика улучшения ее здоровья. В письмах к Брюсову мы также находим редкие упоминания о людях, находившихся вместе с ней на вилле Залманова: так, дважды упоминается художница Елена Юстиняновна Григорович[372]. Из переписки следует, что Петровская намеревалась переехать в Рим, но через некоторое время вернулась на Лигурийское побережье, затем планировала перебраться во Францию, Швейцарию или Мюнхен[373]. Информация об остальных годах жизни Петровской в Италии еще более скудна. Нам не удалось определить точные даты ее второго приезда в Италию, после скитаний по разным европейским городам (Париж, Мюнхен, Варшава)[374]. За годы войны писем не сохранилось, поэтому невозможно с точностью сказать, когда именно она переехала в Рим. В то же время ряд источников указывает на то, что в итальянской столице Петровская прожила довольно долго[375]. Первое сохранившееся послевоенное письмо датировано 16 сентября 1919 года и адресовано Ольге Ресневич-Синьорелли. Конкретная информация о ее деятельности в этом документе не содержится, наоборот, в нем преобладает эмоциональный тон и общее чувство надломленности, характерное для эпистолярия Петровской после ее отъезда из России. Это письмо открывает переписку писательницы с Ольгой Синьорелли[376], переводчицей и популяризатором русской культуры в Италии[377]. Их знакомство, как явствует из их корреспонденции, длилось на протяжении многих лет после переселения Петровской в Берлин, в течение всего ее пребывания в немецкой столице, до отъезда в Париж. Богатое архивное наследие Синьорелли[378] ничего не говорит о дате и обстоятельствах их знакомства. Можно, однако, предположить, что оно состоялось в Риме, в кругах русской эмиграции, вероятно, не столько в салонах или на виллах, принадлежавших русской аристократии, сколько там, где в первые послереволюционные годы собирались многочисленные беженцы и эмигранты из России, — например, в знаменитой читальне им. Гоголя, основанной в 1902 году в связи с пятидесятилетием смерти русского писателя и расположенной сначала на Via San Nicola da Tolentino, a затем в бывшей мастерской итальянского скульптора Антонио Кановы на via delle Colonnette. Сохранившиеся архивные материалы читальни[379] свидетельствуют о важной роли этого культурного центра для всех русских, поселившихся в Риме или же временно пребывающих в итальянской столице. После большевистской революции библиотека стала центром русской эмиграции в Риме и наряду с традиционными культурными мероприятиями занималась также филантропической деятельностью, оказывая помощь беженцам[380]. Именно здесь был создан Трудовой комитет (Ufficio del Lavoro), который служил центром экономической поддержки русских экспатриантов и содержал столовую и кооперативную женскую пошивочную мастерскую. При библиотеке был также организован Комитет помощи русским в Италии, игравший координационную роль среди аналогичных центров в Милане, Неаполе и Генуе. В протоколах и других документах Комитета имя Петровской появляется относительно часто: так, из протокола собрания от 1 ноября 1920 года следует, что Комитет решил предоставить Петровской 150 лир. При этом подпись Петровской под протоколами собраний указывает на различные ее должности: представителя Комитета в октябре 1920 года и секретаря в течение первой половины 1921 года[381]. вернуться Demetrio. 1) Cronaca di letteratura russa. Balmont // Rassegna Contemporanea. 1914. 10 maggio. VII, s. II, fasc. IX. P. 471–475; 2) Cronaca di letteratura russa. Ivan Bunin // Ibid. 1914. 25 agosto. VII, s. II, fasc. XVI. P. 687–689; 3) Cronaca di letteratura russa // Ibid. 1914. 25 novembre. VII, s. II, fasc. XXII. P. 545–550. вернуться Kolpinsky D. Lettere sulla letteratura russa // Ibid. 1913. 25 aprile. VI, s. II, fasc. VIII. P. 395–403. Статья посвящена брюсовскому сборнику «Зеркало теней» (1912). вернуться См.: Котрелев Н. В. Итальянские литераторы — сотрудники «Весов». С. 145. вернуться Конечно, учитывая, что Д. Колпинский готовил книгу об эстетике и что осталось лишь несколько его записей (см.: Kolpinsky D. Lettere sulla letteratura russa. P. 395), можно было бы предположить, что литературные обзоры А. Н. Колпинской основывались на набросках мужа. Однако точных данных об этом нет. вернуться Нина Ивановна Петровская (1879–1928) — писательница-символистка, участница кружка «аргонавтов», жена С. А. Соколова (Кречетова), героиня «Огненного ангела» Брюсова. Сведения биобиблиографического характера см. в статье А. Лаврова в словаре «Русские писатели 1800–1917» (М., 1999. Т. 4. С. 587–588). О ней см. также: Ходасевич В. Ф. Конец Ренаты // Ходасевич В. Ф. Некрополь. М., 2001; предисловие к публикации «Жизнь и смерть Нины Петровской» в: Минувшее: Исторический альманах. Paris, 1989. Вып. 8. С. 7–16; Сульпассо Б. Италия в жизни и творчестве Нины Петровской // Россия и Италия. М., 2003. Вып. 5: Русская эмиграция Италии в XX веке. С. 121–132; Брюсов В., Петровская Н.: Переписка: 1904–1913 / Под ред. Н. Богомолова и А. Лаврова. М., 2004. вернуться Абрам Соломонович Залманов (1875–1964) — врач. В 1899 г. он был арестован как один из организаторов всероссийской студенческой забастовки, а вслед за этим исключен из университета. После освобождения, лишенный возможности продолжить образование в России, Залманов уехал в Германию, в Гейдельберг. Здесь он окончил медицинский факультет с дипломом доктора медицины. Впоследствии получил еще два диплома — русский и итальянский. В Больяско, близ Нерви, он руководил курортной лечебницей на берегу Генуэзского залива. К нему приезжали лечиться Плеханов, Роза Люксембург, Клара Цеткин. В начале Первой мировой войны Залманов оставил место директора лечебницы и вернулся в Россию. Петровская характеризует его следующим образом: «Это — талантливый „психо-терапевт“, хотя и не психиатр он <…>. С виду он лет 27–28, хотя ему 36. Совершенный итальянец лицом (хотя настоящий еврей), в обращении добрый, ласковый, почти нежный» (Брюсов В., Петровская Н.: Переписка: 1904–1913. С. 732). Впрочем, итальянская полиция считала его опасным революционером и, как показывают частные упоминания его имени в документах, хранящихся в Центральном государственном архиве (Archivio Centrale di Stato), пристально следила за ним. вернуться Генрих Арнольдович Койранский (1883-?) — врач, литератор, брат писателя Александра (1884–1968) и художника Бориса Койранских. вернуться См.: Брюсов В., Петровская Н.: Переписка: 1904–1913. С. 722–753. вернуться Елена Юстиняновна Рыбачкова (в замуж. Григорович; Варшава, 1872 — Милан, 1953) — дочь статского советника Юстинияна Наумовича Рыбачкова, в 1888 г. окончила 3-ю женскую гимназию в Варшаве. Вышла замуж за губернского секретаря (ум. в 1897). Как показывают документы, в 1905–1906 гг. она жила в Петербурге, где посещала «Башню» Вяч. Иванова. Кроме того, она сблизилась с террористическим движением, была знакома с Б. Савинковым. В 1906 г., после попытки покушения на генерала Трепова, Григорович была арестована, однако вскоре ее выпустили на свободу. Именно этот эпизод, а также свои контакты в среде русских террористов, связанных с эсерами, она опишет после Октябрьской революции в своего рода дневнике, озаглавленном «Зарницы: Наброски из революционного движения 1905–1907 гг.» и опубликованном в издательстве Сабашниковых в 1925 г. Дату ее приезда в Италию с точностью установить сложно, однако в 1911 г. она определенно находилась в Нерви, где посещала виллу-клинику доктора Залманова, русскую колонию в Cavi di Lavagna и Fezzano. Кроме того, она поддерживала контакты с А. В. Амфитеатровым, который заказывал ей переводы для журнала «Современник», в том числе некоторые рассказы Джованни Папини, например «Tragico quotidiano», перевод которого, впрочем, так и остался неопубликованным. Григорович дружила с Бальмонтом и его семьей, время от времени жила с ними во Франции. Факт ее пребывания в Италии, главным образом на побережье Лигурии, вплоть до 1915 г. хорошо документирован. Затем Григорович возвращается в Россию. В это время она занимается переводами для издательства Сабашниковых (Аллеш Г. Ренессанс в Италии / Пер. Е. Ю. Григорович. М., 1916; Масперо Г. Во времена Рамзеса и Ассурбанипала / Пер. Е. Григорович. М., 1916). Григорович вновь посещает Италию в 1921 г., в Риме знакомится с Ольгой Синьорелли, вступает в переписку с Джованни Папини. В 1920-е гг. она подолгу живет во Франции, где по-прежнему активно общается с Бальмонтом и другими эмигрантскими писателями, в частности И. Шмелевым и Б. Зайцевым. Максимилиан Волошин так вспоминает ее в своих мемуарах: «Дамами нашими и судьями стихов были всегда Нюша <племянница Бальмонта> и Ел. Ю. Григорович. Нюша — молчаливая, тихая, музыкальная, Е. Григорович — страстная, порывыстая, угловатая» (Волошин М. О Мандельштаме, Эренбурге и других. Мое последнее пребывание в Париже // Волошин М. История моей души. М., 1999. С. 355). В начале 1930-х гг. Григорович окончательно переезжает в Италию, сначала в Лигурию, затем в Милан, где она проживет до самой смерти. В течение этих двадцати лет, помимо живописи, она будет увлекаться антропософией и участвовать в интенсивных философских дискуссиях узкого круга интеллектуалов, куда входили Вячеслав Иванов, Николай Сементовский-Курило, также живший в Милане, писатель Джованни Кавиккьоли и антропософ Марко Спаини. До нас дошла ее переписка с А. В. Амфитеатровым, Дж. Папини, Ольгой Синьорелли и письма к ней К. Бальмонта, М. Волошина и И. Шмелева. вернуться См.: Брюсов В., Петровская Н.: Переписка: 1904–1913. С. 741–754. вернуться См. письма С. А Соколова к В. Я. Брюсову от 24 ноября 1912 г. и к Андрею Белому от 25 февраля 1914 г., процитированные во вступительной статье А. В. Лаврова, см.: Там же. С. 28. вернуться Некоторые сведения о жизни Петровской в Италии во время войны можно извлечь из ее письма к В. Ф. Ходасевичу от 19 июля 1922 г. из Рима, послужившего впоследствии источником при составлении очерка «Конец Ренаты». См.: Intrecci berlinesi: Dalla corrispondenza di Nina Petrovskaja // Europa Orientalis. 1995. № 14: 2. P. 122–125 (публ. Э. Гарэтто). вернуться Письмо опубликовано в альманахе «Минувшее» (Paris, 1989. Вып. 8. С. 91–92). «Дорогая моя, я ждала дня беззаботного и легкого, чтобы написать Вам. Иначе не хотелось. Но день этот не приходит и не пришел. Вашу открытку прочла с печалью. Я не могу приехать, я живу в стране Невозможности. Для меня сейчас все невозможно, и большое, и малое, — равно. Мне кажется, что с роковой последовательностью передо мной закрываются все двери. Я не хочу жаловаться и Вас печалить собой, но правда остается правдой. Потому-то мне и хотелось писать Вам в день счастливый и удачный, — чтобы не удручать, чтобы не удручить напрасно. С Вами желала бы я встречаться в лучшие годы — те самые, которые, увы! — прошли. Тогда я умела гораздо нежнее любить. А в сердце, сжатом мучениями, — темно и холодно. В такие дни, какие провожу сейчас, я только живу одним утешением, что за злым феноменальным миром есть иной. „В блаженном успении вечный покой“ — как утешает одну безнадежную душу одна бледная и холодная сологубская героиня. Этим летом мне бесконечно близок колдун Сологуб, с его страшным восприятием мира. И солнце мне кажется, как ему, „Змеем“, золотым, жестоким, жалящим чудовищем. Я знаю, как люди доходят до бреда без повышенной температуры, без явных признаков разрушительной болезни. Душа начинает раскачиваться над последними гранями, а над безднами голова сладостно кружится, и в них непременно нужно упасть. Но такое лето! Такое лето! Может быть первое и последнее в моей жизни провожу? Мне бы хотелось говорить с Вами только стихами, только цитатами из них, лучшими словами, какие знаю я. Мне бы хотелось бродить с Вами по каким-то неизвест<ным>, темным аллеям, и в них, может быть, заблудиться, чтобы не настало обычное утро, мое утро, когда прежде меня просыпается моя боль. Мне бы хотелось завернуться в складки той широкой шали, которую я видела однажды у Вас на плечах, завернуться в нее, прижавшись к Вам так нежно, как я еще умею, и, закрыв глаза, молчать около Вас. Потому что Вы единственная, потому что Вы не умеете ранить, потому что около Вас моя память возвращает мне годы и дни, мое любимое, мое незабвенное, что так странно вдали так же полюбили и Вы. Милая! простите мне это письмо. И поймите: ведь мне не осталось ничего, „кроме глубокой, кроме бездонной печали“. Письмо ограничивает, написать о несказанном обезличивает это несказанное. За слова, написанные вечером, бывает стыдно утром. Потому я так сжимаюсь в письмах. „Маска“ в конце концов прирастает к лицу, и снимать ее причиняет большую боль. Но с Вами, с Вами одной хочу я быть без нее, хочу смотреть на Вас большими, детскими, прежними моими глазами, хочу забыть, что я в аду, что веду между острых камней мою беззащитную подводную лодку. Ах, не могу к Вам приехать! [На полях: ]
Вам, может быть, и не понять, что „мне жить в застенках судьбы“. И нет у меня сил, нет светлой ясности сказать, как А. Белый: „Увы! Застенок мой прекрасен“. Напишите мне, милая, любимая, единственная! Ваша Н. Петровская». вернуться Ольга Ресневич-Синьорелли (1883–1973) — переводчица, автор творческой биографии Элеоноре Дузе (Eleonora Duse; Roma, 1938 — Москва, 1975), многочисленных статей, воспоминаний о людях театра и искусства и о русской литературе. Она сыграла значительную роль в деле распространения русской культуры и литературы в Италии первой половины XX в. О ней см.: Garetto Е. Materiali sull’emigrazione russa 11 Europa Orientalis. 1991. № 10. P. 383–428. Большинство писем Петровской к О. И. Ресневич-Синьорелли опубликовано в № 8 альманаха «Минувшее», вместе с ее воспоминаниями о символистской эпохе (с. 7–138); другая часть — в кн. автора: Una russa a Roma. Milano, 1980. Из новонайденных документов явствует, что настоящее имя Ольги Ресневич — Мальвина Ольга (Malvina Olga), а ее отца звали Адольф Ресне (Adolph Resnais). В российском зарубежном паспорте 1903 г. она фигурирует как «российская подданная, нейбергфридская крестьянка Мальвина Ольга Адольфовна Ресневич». вернуться Архив хранится в Фонде Чини (Венеция) и частично у наследников в Риме. вернуться Архив читальни хранится в библиотеке Центральной национальной библиотеке Рима, восточное собрание, фонд библиотеки им. Гоголя. вернуться О русской библиотеке в Риме см.: Garzonio S. La colonia russa di Roma nella prima meta del XX secolo // Mai di Russia amor di Roma Libri russi e slavi della Biblioteca Nazionale. Roma, 2006. P. 5–12. вернуться Точнее, в собраниях 20, 25 и 28 января, 1, 4, 8, 11 и 15 февраля и 4 марта 1921 г. |
