Внезапно Дамир широко ухмыльнулся и в его руке, с треском да во все стороны разящими чёрными росчерками тёмного пламени, вспух жирный клубок тьмы.

В глазах Вальтера был виден испуг и архимаг отпрыгнул, заметив, как старик, что-то вскрикнув, тоже отошёл в сторону, подставив сморщенные сухие руки перед своим лицом.

Дамир отогнул руку, в миг ставшую тяжёлой от навалившейся магической мощи, прищурил глаза, словно прицеливаясь, и с тяжёлым хрипом выбросил уставшую ладонь вперёд, отпуская тёмный шар лететь через всё поле.

В рядах воинства Либерта прошла короткая дрожь — все на этих диковинных природных просторах ощутили ту концентрацию маны, что была вложена в, казалось бы, простое и незамысловатое заклинание.

Вальтер следил за полётом чёрной сферы, ожидал реакцию подходящего к ним войска.

— Либерт предатель, — хрипло произнёс Дамир, утирая пот со лба и поправляя съехавшую шляпу. — Я наблюдал за ним долгие три года. Он никогда не был верен нашему магическому союзу и вечно плёл интриги… Сейчас вы поймёте о чём я говорю. Вы все поймёте, что я был прав и верно сделал выводы, что я ударил привинтивно, но верно, правильно. Увидите, что я не ошибся…

Архимаги глядели вперёд, будто бы пропустив тираду так похожего на ковбоя мага. Но они не пропустили, они и сами всё поняли…

Медные трубы раздались в дружном строе подходящего войска. Маги подняли руки под громкий трубный хор и мерцающий голубой щит, по краям ярко сверкающий и искрящийся голубыми огоньками, принял на себя мощь тёмного пламени, не прогнувшись и туша заклинание, превращая его в стекающую бурлящую лужу, что водопадом накрывала траву подле мощного моргающего щита.

Либерт стал похожим на бледный труп. Его глаза пару раз судорожно моргнули, кадык, как попавшийся в сеть заяц, судорожно ходил в горле, а рука поднялась, давая знак «внимание» собственной армии.

Щит с треском распался, трубы снова запели, а нескончаемые шеренги солдат ускорили темп под внимательными взорами архимагов.

— Я же говорил — Либерт всегда притворялся. Он бы не стал архимагом, если б не обладал внутренним стержнем. И теперь он идёт, теперь он сбросил маску. Тварь… — зашипел, стиснув зубы, Дамир.

Верховный архимаг не двигался и ждал, ждал, ждал, всё ещё надеясь, что движущаяся широкая лужа повернёт назад, однако время шло, а Либерт всё не поворачивался. Видно в его планы отступление никогда и не входило…

Благостная ночь начинала подрагивать под натиском бьющих во все стороны солнечных лучей. Саркис почти дошёл до того самого дома, идя медленно, не спеша, не волнуясь за спрятавшихся в погребе жителей деревни. Для них всё уже было позади, о них не стоило волноваться. Эдемского мага сейчас беспокоили только свои собственные тревожные мысли и воспоминания…

…Саркис помнил всё — он помнил как его братья откусили сочные наливные плоды с Древа Жизни. Он помнил, как сладкий сок тёк по щекам, по подбородку, помнил язык, лихо слизывающий сладкую водичку и ясно, как и в тот день, видел наглую ухмылку и яростные неживые глаза. В них была ненависть! Они презирали и ненавидели собственного Отца, и им было так хорошо от одного только осознания — они всё же преступили, казалось бы, самый главный и нерушимый закон. Дети Бога съели то, что было есть нельзя, и теперь с удовольствием на лицах ждали ответа от Отца.

Саркис тогда рухнул на колени от какого-то бессилия, дыхание шло слабо, но богатырь сейчас этого и не замечал. Он вдруг осознал, что всё потеряно. Змей добился своего и теперь ничего уже не обернуть вспять. Его любимых братьев и сестёр ждало изгнание, которого они так мечтали, на которое они так долго молились, о котором всё время думали. Все они хотели стать частью человечества Нижнего мира, не понимая, что живущие там люди и есть самые нестоящие преступники. Туда, в это проклятое место, попадали только предатели, злодеи, что сумев преступить что-то в первый раз, смогут сделать это и во второй. Там жили те, кто предал, а предавшим однажды больше не было доверия, особенно у Создателя.

Всё было потеряно. Гром гремел под устиланным косматыми тучами небом, молния ярко чертила свои узоры, а ветер рвал травы, пытался сорвать одежды со всех персонажей сцены и начинал действительно сносить с ног. Таким сильным напором он дул, дул и дул, покуда Саркис не встал на ноги и не сделал к бывшим друзьям первый тяжёлый шаг.

Те смотрели на него и не видели в нём своего. Для них приближающийся богатырь был слабым отголоском прошлого, знакомым образом, какой-то нечёткой расплывающейся фигурой. Саркис приближался к дереву, сдвинув брови, гневно смотря на ещё недавно любимых им людей, сейчас оказавшихся предателями, изгоями и нелюдями. И кто здесь был изгоем — тот, кто не был похож на остальных, или же изгоями были те, кого с минуты на минуту ждала кара и расплата за искушение, предательство и вседозволенность?

— Какие же вы глупые. Какие же ничтожные и бессердечные, — пытался сказать нечто вразумительное Саркис, но его больше никто не слушал. Для Детей Бога чёрного богатыря больше не существовало. Он был пустым ничего не значащим местом, а в их руках и без того было приковывающее всё внимание на себя бесценное сокровище — запретный плод, срывать и вкушать который ни в коем случае было нельзя. То был величайший запрет, самый главный из всего, что когда-либо было установлено из запретов в этом чудесном райском саду.

Саркис вдруг подумал — а может покончить с этими недоумками прямо здесь и сейчас? Разобраться с их прогнившими сердцами, завершить этот конфликт, не дать этим людям и дальше наслаждаться жизнью? Кулаки сжались, загрохотав, как разваливающийся на части булыжник. Зубы заскрипели как петли, изо рта вырвался хрип, что плавно переходил в львиный громкий утробный рык. Богатырь больше не мог смотреть на этих тварей, ранее приходившихся ему друзьями.

«Позволили обвести себя вокруг пальца… Пошли за чужими идеями и мыслями. Обычные марионетки, слуги Демиурга, и внутри такие же пустые, полые, как громадный кувшин…»

Казалось, весь Саркис запылал ярким пламенем. Он приближался, приближался и приближался к толпе преступников, жадно вгрызающихся в яблоки.

Древо Жизни уже маячило перед глазами богатыря, а тот всё шёл и шёл. Каждый шаг сокращал расстояние до его бывших братьев. Дыхание участилось, пот стекал с обвисших чёрных волос.

«Давай… Ещё немного и они за всё ответят…»

Но Саркис не успел. Вертер всколыхнулся, облака спустились практически до земли — густые, чернющие, страшные, однако никто из божественный Детей и глазом не повёл. Отца они больше не боялись. Он лишился уважения для этой кучки предателей, последователей сладких речей адского чёрного гибкого змея, больше никто из них никогда не забоится Бога и тем более какой-то его непонятной кары.

Саркис прошёлся аккурат под длинными ветками, его голова неожиданно хлопнулась о висящий наливной плод и именно в эту секунду тучи вздрогнули, загремели, природа погрузилась в тёмное мрачное уныние и дело оставалось за малым.

Тучи заколыхались, преображаясь в гигантскую дымную руку, что растопырила свои пальцы и неподвижно застыла над ничего не подозревающими братьями. Его, Саркиса, братьями. И всё же — богатырь не хотел их терять, какими бы дураками они не были. Саркис не сможет поднять на них руку, как бы ни старался доказать себе обратное. Просто не сможет, каким бы сильным не был бы до хруста и боли плотно сжатый кулак.

— Мои родные… Адам, — тот не слушал Саркиса, а только возбуждённо смотрел куда-то вдаль, вкушая сочный круглый плод. — Алерт… Анна… Анабель… — все они гневно смотрели на богатыря, будто видя в нём некую куклу, кого-то неживого, давно уже мёртвого, погибшего… А у ног взбунтовавшейся огромной толпы полз Он, зачинщик всего и вся, шипящий, лавирующий и явно удовлетворённый собой ящер, жалкое пресмыкающееся. У него всё получалось, всё выходило, он уже вот-вот добьётся своей цели… — Демиург, почему ты выбрал именно такой путь? Мы же родственники, друзья, братья… Зачем ты всё это начал? Неужели твои идеи настолько сильны и крепки? Неужели они дороже и меня, и Отца, и этого прекрасного Эдемского сада?