Зажимаю леденеющие от холода руки между коленок, чтобы хоть немного согреться и унять дрожь.

Звук открывающейся двери — оглушает.

От неожиданности и нервного перенапряжения резко подскакиваю и… застываю. Даже дышать боюсь, чтобы мираж перед моими глазами не растворился бесследно в воздухе.

И он стоит… не шевелится.

Растерян? Удивлён?

Он всё тот же и немного другой.

Возмужал, раздался в плечах, вырос даже как будто, похудел. От былой расслабленности не осталось и следа. И взгляд этот незнакомый до боли родных глаз: жёсткий, недоверчивый, злой даже немного. Я не знала его таким.

И ёжик ещё на голове его, смешно торчит в разные стороны. Мои губы сами расплываются в дурацкой улыбке…

— Миш, — чуть слышно зову и бросаюсь на него в ту же минуту, не в силах больше сдерживаться.

Прежнего его хочу…

Он подхватывает меня на лету, сжимает так крепко, что косточки хрустят. Из груди всхлип вырывается. Ставит на пол, голову мою руками обхватывает. И смотрит. Смотрит. Смотрит на меня своими нереальными глазами. Затягивает меня на дно своего океана. Не понимаю, что со мной. Дрожать начинаю. То ли от холода, то ли от близости его. Прижимаюсь к его горячему телу. Согреваюсь. Успокаиваюсь.

— Катенька, — обнимает уже аккуратно, — что делаешь здесь? — шепчет.

— Догадайся, — шепчу в ответ…

Берёт ладошки мои, лицо своё ими закрывает. Дышит в них, дышит, надышаться не может. Целует их неторопливо, пальцы целует.

— Прости, Катюш — шепчет чуть слышно. — Прости меня. Я виноват перед тобой, сильно виноват.

Дыхание перехватывает, слова не могу вымолвить, так волнительно становится, не от слов его, нет…от чего-то другого…

— Я не должен был этого допустить, ты не должна была во всё это вляпаться. Прости…Там всё так быстро закрутилось. Не успел я немного… — опять мне всё это говорит. — Никогда себе этого не прощу…

Дурак! — хочется сказать. Обнимаю его. Трогаю. Глажу. Запах его вдыхаю, надышаться не могу.

Он меня гладит. Говорит что-то, я не слышу половину. Отрывается от меня:

— Почему ты не уехала?

Пожимаю плечами:

— Не получилось, — не знаю что сказать. Дышать быстро начинаю, пытаясь остановить наворачивающиеся на глаза слёзы, — за тебя переживала, а ты вон какой… — голос вибрирует, дрожит от подступающих слёз.

— Какой? — смеётся. По голове меня гладит.

— Здоровенный, — стучу его кулаками в грудь, как грушу, чтобы выплеснуть напряжение.

— Я готовился, — обнимает нежно, убаюкивает в своих объятиях — Не хотел, чтобы ты меня видела толстым и некрасивым, а тут случай хороший подвернулся, — ржёт придурок, да так заразительно, что я вместе с ним смеяться начинаю.

Смеюсь и наш Новый Год вспоминаю, как кто-то тогда ему сказал, что он поправился. А он подошёл ко мне и спросил: — Катюш, я толстый?

— Ну совсем чуть-чуть, — решила его подразнить.

Надо же, запомнил…

Прижимаюсь к нему сильнее. Соскучилась. По голосу его соскучилась, по смеху его. По его поцелуям в щёчку при встрече и в затылок — при расставании. Соскучилась по тому, как он наклонялся, смотрел на меня и спрашивал, как я себя чувствую, если я болела. И как спрашивал: что с настроением? — когда я была грустной, а потом укоризненно смотрел на Матвея, а я начинала смеяться от этого его сурового взгляда. Соскучилась я по нему.

— Как Настя? — самое время спросить, да.

Не выпускает из рук, продолжает убаюкивать.

— Мы расстались с ней. Сразу после нашего отъезда и расстались. Хорошо всё у неё.

— Почему? — мне, как будто, легче стало…

— Иногда, чтобы узнать любовь, надо ошибиться…

— Иногда не один раз надо ошибиться… — соглашаюсь.

Молчим…

— У тебя кто-то есть?

— Угу, — не реагирует.

Может не слышал?

— Не выходи замуж пока…

Слышал.

Отклоняюсь от него, чтобы посмотреть в глаза, но он не даёт, прижимает мою голову к своей груди, утыкается носом в затылок.

— Не важно, Катюш. Ничего не важно. Я выйду скоро, даже ребёнка не успеешь родить, найду тебя…

Очередной грохот дверью и я замираю в его руках.

— Пять минут у вас, — дверь больше не закрывается.

Впиваюсь в его спину ногтями. Не хочу его отпускать…

Неужели час уже прошёл? Невозможно. Мы же даже не поговорили нормально. Не сели. Простояли весь час в обнимку — молча почти. Паниковать начинаю. Он чувствует это, прижимает чуть сильнее к себе, я расслабляюсь. Шепчет на ухо:

— Телефон, Катя… — наклоняется.

Быстро номер говорю. Знаю, что запомнит.

Крепко берёт мою голову одной рукой, второй к себе прижимает, закрывая меня своей спиной от стоящих в дверях охранников и…целует. В губы. Как тогда в подъезде. Только глубже, жёстче, настойчивее… не отстраняется от меня, держит крепко. Чувствую его возбуждение, льну к нему, отвечаю как сумасшедшая, затылок его царапаю. И…тону. Тону в его поцелуе. Проваливаюсь в него с головой. Не выплыть уже. Всхлипываю в его губы от невозможности стонать, он всхлип мой в себя забирает…. И стон свой выдыхает в меня…Тихо, почти не слышно, только я его сейчас слышу… и чувствую…

— Позвоню тебе, — шепчет одними губами и выпускает из рук.

Сразу холодно становится…

— Миш, — зову его уже на выходе, — ты книгу про Суссанну Кольчикову читал?

— Конечно, — смеётся счастливой, бесшабашной улыбкой, чуть прищурив глаза, — когда-то я её у тёти стащил.

И смотрит на меня прежним, знакомым взглядом, родным до боли. Только чуть по-другому смотрит.

Мне хорошо….

Я смеюсь…

В аэропорту меня встретил Мартин.

Я так и не поняла: то ли он раньше вернулся, то ли я что-то перепутала. Он позвонил почти перед самым вылетом — я уже в самолёт шла. Сказал, что встретит. Я согласилась. Решила для себя, что если он меня спросит, где я была и куда ездила — расскажу. А так, что ему говорить то?

Ничего же не было.

Или было?

В голове всё перепуталось. Не разобраться. Мысли всякие, разные крутятся, в которые поверить не могу. Кажутся нереальными. Или я просто боюсь в них поверить?

Настроение, тем не менее, хорошее, умиротворённое какое-то. Как всегда, когда Миша рядом. А он, как будто, всё ещё рядом. Чувствую его, запах его слышу, голос его всё ещё в ушах стоит. Весь полёт сидела и улыбалась, как дура, уставившись в иллюминатор. Вспоминала, сравнивала, мечтала…

И сейчас, иду и улыбаюсь. Мартин мне навстречу идёт и тоже улыбается. Выхватывает меня из толпы. К себе прижимает. Набрасывается на мои губы, как сумасшедший. Трахает своим языком, прямо посреди толпы, вжимает в себя с силой. Я всхлипываю, глажу его. Пытаюсь напор его сбавить…

Неожиданно. Обычно он не проявляет так бурно свои чувства на людях — сдерживается.

— Соскучился, — обнимает крепко.

— Хотела, чтобы ты сильнее соскучился, — дразню, а сама понять ничего не могу.

Отклоняется, смотрит внимательно. В глазах искры сверкают:

— Не отпущу сегодня, даже не надейся…

Берёт крепко за руку — не вырваться. Иду послушно за ним…

В машине, на сиденье, лежит огромный букет из… Азалий? Замерла от неожиданности. Такой цвет красивый: спокойный, выдержанный, благородный и название у него, интригующее — «пепел розы». Руки к груди прижала, слово вымолвить не могу. Начинаю вспоминать, что это за цветы. Может смысл в этом есть какой-то или просто красивые? Он никогда мне такие букеты не дарил…

Не первый раз он мне цветы, конечно, дарит, нет. Но раньше было всё стандартно: розы, ромашки, лилии… А эти цветы какие-то особенные. Или он сегодня просто другой.

— Нравится? — обнимает со спины.

— Очень, — выдыхаю.

Аккуратно перекладывает букет на заднее сиденье. Помогает сесть, сам меня пристёгивает. Садится за руль, руку мою себе на коленку кладёт.

Не спрашивает меня ни о чём. Смотрит только. Как-то по особенному смотрит: пытливо, изучающе. Как будто увидеть что-то хочет.

Я тоже смотрю на него. Понять его хочу. Себя хочу понять. Иногда царапаю ногтями его коленку и тогда он накрывает своей ладонью мои пальцы и сжимает их сильно.