— Здравствуйте, господин Каламатиано, — усмехнувшись, проговорил Павел, засунув руку в карман пиджака. — Неожиданная встреча, не правда ли? Вы были у Ясеневских, если не ошибаюсь?

Ксенофон Дмитриевич нервно оглянулся по сторонам.

— Не дергайтесь, у меня в кармане револьвер, и я без сожаления пристрелю вас! — злобно прошипел он. — На этот раз я вас провел, вы хвостика не заметили! Да и вид у вас не совсем радужный. Трудна шпионская доля! Или что-то случилось? — игривым тоном спросил он.

— Мне нужно знать, где Синицын! — проговорил Ксенофон Дмитриевич.

— Он сейчас на службе. Я утром точно так же проводил его на службу. Хотел тоже пристрелить, но решил растянуть удовольствие. Вы все трос уже мертвы для меня. Я свершу свой справедливый суд и отправлюсь на юг, к Деникину.

— А где Лесневский? Вы видели Лесневского?! — возбужденно выговорил Каламатиано, которого била уже нервная дрожь.

— Петра Григорьевича не видел, поэтому и пришел сюда. А что все же случилось? — в глазах Брауде плавала холодная усмешка.

— Синицын сошел с ума. Он пытался меня убить и грозился застрелить Петра Григорьевича. Вы можете его остановить?

— Зачем? — обрадовался Брауде. — Меня такой пасьянс больше устраивает Ведь это вы приказали подполковнику скомпрометировать меня?

— Я ничего не приказывал. Синицын все это проделал сам, проинформировав меня уже тогда, когда вас арестовали.

— Но ведь ради вас он все это проделал? — Брауде по-прежнему держал руку в кармане.

— Не скрою, ради меня, но я бы никогда не согласился на такую акцию.

— Ну сейчас можно говорить все что угодно, — скривился Брауде.

— Ваше дело, верить мне или нет! — холодно ответил Каламатиано. — Но помимо амбиций, симпатий и антипатий существует элементарная логика: не будет вас, Тракман на вдет другого, более опытного, ловкого и осторожного. А вы меня устраивали хотя бы потому, что я вас уже знал в лицо и особых хлопот вы мне не доставляли, извините за столь неприятное признание. А теперь, сударь, можете делать все, что вам заблагорассудится!

Ксенофон Дмитриевич отважно бросил в лицо Брауде эти слова и почувствовал, как тот засомневался. Каламатиано посмотрел на часы: почти половина третьего, надо ехать. Он поднял руку и остановил извозчика.

— Прощайте, капитан!

Ксенофон Дмитриевич залез в пролетку, спиной ощущая ствол револьвера, направленный на него. Брауде мог выстрелить в любую секунду, но, видимо, это признание все же заставило его призадуматься.

— Мы еще встретимся! — выкрикнул ему вслед Павел.

Без пяти три все были уже на месте, собравшись в гостиной генконсульства. Пул обставил собрание своеобразной вечеринкой памяти бывшего генконсула Мэдрина Саммерса, по случаю которой якобы и были приглашены гости. Он выставил на стол бутылки с виски, его помощники сделали бутерброды, чтобы придать встрече сразу же как бы неофициальный характер и снять все подозрения. И приглашения конкретным лицам были разосланы под этим же соусом. Случилась лишь одна непредвиденная неувязка: узнав, что Девитт Пул организует вечер памяти Мэдрина Саммерса, к трем часам без приглашения приперся и Рене Маршан, увязавшись за полковником Анри Вертсмоном. В свое время Саммерс помог Маршану связаться с одним солидным нью-йоркским издательством, которое купило права на французскую книгу Маршана и издало ее на английском языке. Книга имела определенный успех в Америке. Маршан получил неплохой гонорар и с той поры относился к Мэдрину с нескрываемой симпатией. Поэтому, услышав о вечере памяти, он непременно захотел прийти, чтобы сказать несколько теплых слов о бывшем московском генконсуле. Напрасно Вертемон пытался намекнуть Маршану, что это деловое совещание, на которое приглашены лишь конкретные лица, Маршан со свойственным ему самомнением и слушать ничего не захотел.

— Я приду и пусть меня выгонят! — амбициозно заявил он.

Пул вызвал к себе в кабинет Каламатиано.

— Что будем делать с этим газетчиком из «Фигаро»? — раздраженно спросил Девитт. — Он, кажется, до сих пор еще симпатизирует Ленину?

— Это все показное, — сказал Ксенофон. — Я не думаю, что он завтра же побежит доносить Ленину.

— А если побежит?

— Во-первых, мы не будем раскрывать детали конкретной операции. — Каламатиано успел рассказать Пулу о замысле Рейли, о том, что Треста? в обмен на вексель уже выдал три миллиона Сиду и через пару дней обещал еще два. — Я не буду говорить о своей поездке в Самару и подключении чехословаков. Рейли знает, а Гренару вы скажете наедине. Речь пойдет об объединении усилий, общие фразы, за которыми не угадывается преступный заговор… Отменять же все нет смысла. А потом, Маршан, как всякий газетчик, прибежал выпить на дармовщинку виски и съесть пару-тройку бутербродов. В нынешнее голодное московское время это понятно.

Пул несколько секунд сидел нахмурившись, посасывая сигару. Он любил осторожность, но ситуация складывалась весьма неприятная и было жалко затраченных усилий.

— Хорошо, так и поступим, — изрек Пул.

Едва Каламатиано вышел в гостиную, как Рейли оттащил его в сторону.

— Я только что виделся с Берзиным. Мужик надежный и обстоятельный. Обещает, что полностью нейтрализует свой полк. Приходи, забирай этих комиссаров и вывози всех гуртом. Только куда? Надо все продумать. И нужен отряд надежных людей, кто бы охранял эту кремлевскую свору и не дрогнул бы даже в том случае, если их захотят освободить! Я надеялся, что латыши пойдут с нами: сами арестуют большевистскую верхушку и сами же будут их охранять, но они наотрез отказались. Поэтому нам надо будет создать боевой отряд для этой операции. Из твоих агентов кто-то может войти в него? — трогая кончик носа, спросил Сид.

— Думаю, да…

— Из наших: Кроми, Хилл, Дюкс. Все трое ребята боевые, не дрогнут. Я с ними уже говорил. У каждого из них есть по два-три надежных человека. Я и ты — вот уже десятка.

— А Хикс?

— Да нет. И Бобби не годится. Он обещал связаться с генералом Пуллем. Из тысячи двухсот солдат десанта, быть может, найдется человек тридцать, кто сможет незаметно пробраться в Москву. Хотя на это не рассчитываю. Кто это? — Рейли кивком головы показал на Маршана, который с жадностью путника, неделю не бравшего в рот ни крошки, поглощал бутерброды.

— Ренс Маршан, корреспондент «Фигаро».

— Зачем он нам нужен?

— Он нам не нужен. Он приперся без приглашения, чтобы поесть и попить бесплатно.

— Так выгони его!

— Это все-таки консульство, сам понимаешь, есть этикет, и если это сделать, то он растрезвонит по всем газетам, и Пулу влетит, а кроме того, он пришел с Гренаром и Вертемоном, как бы официальными лицами. Поэтому, если будешь что-либо говорить, не вдавайся в детали. Общие слова. И ни слова о будущей операции.

Девитт Пул подождал, пока приглашенные официанты наполнят бокалы, и, выйдя на середину, поприветствовал всех собравшихся и поблагодарил, что они откликнулись на это приглашение.

— Мэдрин был большой сторонник демократии и свободы, — продолжил Девитт. — Несмотря на болезнь, он с интересом следит за первыми шагами новой власти и с огорчением отмечал, что все слова и лозунги большевиков о мире, свободе, демократии остаются пустым звуком, а человеческие идеалы втаптываются в грязь. Сначала были запрещены все оппозиционные печатные издания, потом партии и организации, а сейчас Ленин уничтожил и своих бывших соратников. Понятие «диктатура пролетариата» превращается в диктатуру одной партии, одной власти, в беспощадную тиранию одного человека. Уже понятно, во что превратится эта страна через несколько лет. Будет создан деспотический режим, в котором преследованию подвергнется всякое инакомыслие, всякое другое мнение. Хорошо, что Мэдрин не дожил до этой страшной яви! Вспомним же его добрым словом, и пусть ему земля будет пухом!

Все выпили. Маршан пробрался к Каламатиано. — Несколько политизированное начало, Ксенофон, не считаешь? — прошептал он. — А потом, неужели Мэдрин был таким реакционером? Я тут встретил Жака Садуля. Он уже ходит в красноармейской форме, помолодел лет на двадцать: загорелый, глаза сияют, я ему даже позавидовал!