Подобным образом, если утверждения позитивных психологов верны и обстоятельства на самом деле не влияют значительно на счастье людей, зачем тогда обвинять социальные структуры, институты или плохие условия жизни в том, что люди испытывают депрессию, переживают или тревожатся за будущее? Зачем вообще признавать, что привилегированные условия жизни помогают объяснить, почему кто-то живет и чувствует себя лучше других? Не является ли это еще одним способом оправдать меритократическое предположение, что в конечном итоге каждый получает по заслугам? В конце концов, если полностью исключить из уравнения неиндивидуальные переменные, что еще, кроме собственных заслуг, усилий и упорства людей, может быть ответственно за их счастье или его отсутствие? Эта позиция действительно неоднократно подвергалась серьезной критике за недальновидность, а также за разрушительные социальные и моральные последствия. Таким авторам, как Дана Беккер и Жанна Маречек, удалось хорошо подытожить общее недовольство утверждениями позитивных психологов:

Даже Канеман проявил запоздалый скептицизм в отношении такого определения обстоятельств, заявив, что «в позитивной психологии, как мне кажется, пытаются убедить людей быть счастливыми, но при этом не вносят никаких изменений в их положение. […] Это отлично сочетается с политическим консерватизмом»⁵¹. Но, несмотря на всю эту критику, позитивные психологи остались при своем мнении, либо игнорируя тему – на самом деле в литературе по позитивной психологии трудно найти какой-либо значительный анализ роли, которую социальные факторы, такие как отношения власти, авторитет, неравенство в статусе, миграция, справедливость или насилие, могут играть в счастье людей, – либо преуменьшая важность этих факторов в пользу психологических, как мы это уже видели. Позитивные психологи по-прежнему подчеркивают: утверждение, что обстоятельства жизни составляют примерно 10 процентов счастья индивидуумов, может показаться «необоснованным выводом»⁵², но их исследования постоянно выявляют отсутствие значительной связи между личным благополучием и структурными, политическими и экономическими условиями, включая уровень неравенства, государственное образование, демографическое давление и социальные расходы ⁵³.

По мнению Любомирски и других позитивных психологов, 40-процентное решение все же оставляет достаточно большой запас для любого человека, который сам работает над благополучием. Поэтому, какими бы проблемными ни были условия нашей жизни или время, в которое мы живем, ключами к счастью и личному совершенствованию всегда будем оставаться по большей части мы сами. В то время как попытки изменить обстоятельства, находящиеся вне наших сил, приводят лишь к чрезмерному разочарованию, изменение самих себя, как указывает Селигман⁵⁴, принесет надежные и долгосрочные результаты для личного благополучия. За последние несколько лет это послание, хотя и весьма спорное, вызвало большой резонанс, особенно потому, что во времена неопределенности, бессилия, политических и социальных потрясений обещание того, что добиться благополучия можно, лишь обратившись внутрь себя, кому-то может придать сил, а кому-то может добавить страхов и тревожности. Однако, как мы рассмотрим в следующем разделе, следует задаться вопросом: не приносит ли эта индивидуалистическая концепция человеческого счастья больше вреда, чем пользы, способствуя созданию и поддержанию некоторой неудовлетворенности, которую она сама же обещает устранить.

После финансового кризиса 2008 года распространилась практика обращаться к коучам и другим специалистам личностного развития. СМИ, интернет-сайты и блоги советовали, как ухаживать за собой, как справляться с чувствами в сложные времена, а также предупреждали об опасных последствиях невнимательности к себе. Статья «Как заботиться о себе во время кризиса» была опубликована в «Хаффингтон пост» в 2009 году и перепечатана в 2011 году, и это очень яркий пример из сотен подобных материалов, которые размножились с начала мирового финансового кризиса. В ней тренер по карьере и специалист по подбору персонала пишет следующее:

Глобальный финансовый кризис 2008 года привел к резкому ухудшению экономической ситуации во всем мире, ознаменовав период, отмеченный сокращением возможностей, высоким уровнем бедности и неравенства, ростом неустойчивой (прекарной) занятости, сильной государственной нестабильностью и политическим недоверием. Десятилетие спустя последствия кризиса все еще ощущаются, а многие из них, похоже, закрепились и стали хроническими, что вызывает серьезные дебаты: не живем ли мы сейчас в период большого социального, политического и экономического регресса⁵⁶. Из-за кризиса общественность яснее осознала ситуацию нестабильности и ненадежности, но структурные факторы, определяющие жизнь людей, по-прежнему остаются для большинства довольно незаметными и непонятными. Как следствие, чувства неуверенности, незащищенности, бессилия и тревоги за будущее укоренились, а дискурсы, призывающие нас погрузиться в себя, нашли благодатную почву для распространения и проникновения в сознание людей, особенно тех, кто сильнее всего страдает от последствий сложившейся ситуации.

Несколько десятилетий назад Кристофер Лэш утверждал, что в трудные времена повседневная жизнь превращается в упражнение на «психическое выживание»: люди в нестабильной, рискованной и непредсказуемой обстановке прибегают к своего рода эмоциональному отступлению от любых обязательств, кроме своего психического самосовершенствования и личного благополучия⁵⁷. Также Исайя Берлин отмечал, что отступление во «внутреннюю цитадель», индивидуалистическую доктрину, побуждающую нас скрыться в крепости нашего «я», «возникает, когда внешний мир оказывается исключительно скучным, жестоким или несправедливым»⁵⁸. Джек Барбалет пришел к аналогичным выводам, отметив, что во времена, «когда возможности значительно повлиять на экономические, политические и другие процессы невелики, люди, скорее всего, будут ощущать себя центрами эмоций»⁵⁹. Таким образом, призыв погрузиться во внутренний мир хотя и не является совершенно новым или характерным для нашего времени, похоже, с новой силой зазвучал в последние несколько лет, особенно после серии экономических и социальных изменений, вызванных 2008 годом⁶⁰. Как недавно утверждала социолог Мишель Ламон, граждане неолиберальных обществ, переживших крах, пришли к убеждению, «что им нужно обратить взгляд внутрь себя и найти в себе силу воли, чтобы подняться и противостоять волне экономического упадка»⁶¹. Эта вера имеет важные социальные последствия: она не только провоцирует отделение «я» от его общественного и политического содержания, заменяя это содержание нарциссической заботой о себе⁶², но убеждая людей, что решение их проблем – это вопрос исключительно личных усилий и жизнестойкости, что ограничивает возможности для коллективной разработки социально-политических изменений.