Появление позитивной психологии на рубеже веков стало переломным моментом. Воодушевляющие проповеди Гарднера перестали казаться простыми девизами о способности отдельного человека самостоятельно встать на ноги – они превратились в научный факт. Ученые в области позитивной психологии фактически обеспечили благородной легитимностью этой науки влиятельные институты, транснациональные компании из списка Forbes Top 100 и многомиллиардные глобальные отрасли, широко заинтересованные в продвижении и продаже простой идеи, которую Гарднер озвучивает в выступлениях: каждый может переосмыслить жизнь и стать лучшей версией самого себя, всего лишь начав более позитивно относиться к себе и окружающему миру. Для многих людей погоня за счастьем стала серьезной проблемой, научное исследование которой может принести огромную социальную и психологическую пользу. Однако для многих других наука, стоящая за всеми этими радужными обещаниями о самореализации и улучшении социального статуса как в теории, так и на практике, бросает слишком большую тень на многие из ее наиболее апологетических заявлений, вызывающих беспокойство из-за возможных применений и противоречивых последствий.

Время доказало правоту скептиков и критиков: в вопросах счастья не все то золото, что блестит, поэтому к его изучению и заманчивым обещаниям следует относиться с осторожностью.

Возникает вопрос: нужно ли нам всем стремиться к счастью как самой важной цели? Возможно. Но к утверждениям ученых о счастье стоит относиться критически. Эта книга вовсе не выступает против счастья, она, скорее, против упрощенного, хотя и широко распространенного представления о «хорошей жизни», которое проповедует наука о счастье. Помогать людям чувствовать себя лучше – похвальное намерение и не вызывает сомнений. Но рассматривая то, что может предложить наука о счастье в этом отношении, мы не уверены, что у ее представления о счастье – далее просто «счастье» – нет существенных ограничений, спорных утверждений, противоречивых результатов и серьезных последствий.

Наши опасения относительно счастья основаны на четырех важных вопросах: эпистемологическом, социологическом, феноменологическом и моральном. Первый можно обозначить как эпистемологический, поскольку он касается легитимности науки о счастье как науки в целом, и, соответственно, ее концепции счастья как научной и объективной. Проще говоря, наука о счастье – псевдонаука, и, соответственно, таким же является и объяснение понятия человеческого счастья, которое постулирует это движение. Основоположник прагматизма Чарльз Пирс однажды сказал, что цепь рассуждений не прочнее самого слабого в ней звена, а наука о счастье опирается на ряд необоснованных предположений, теоретических несоответствий, методологических недостатков, не доказанных результатов, этноцентрических и преувеличенных обобщений. Это затрудняет некритическое восприятие всего того, что эта наука заявляет как истинное и объективное.

Второй вопрос – социологический. Независимо от того, насколько хорошей или плохой наукой может быть наука о счастье, необходимо выяснить и изучить, какие представители общества считают понятие счастья полезным, каким и чьим интересам и идеологическим установкам оно служит, каковы экономические и политические последствия его повсеместного внедрения в общество. В этой связи следует отметить, что научный подход к счастью, а также индустрия счастья, которая зарождается и развивается вокруг него, вносят значительный вклад в узаконивание утверждения, что мы сами ответственны за богатство и бедность, успех и неудачи, здоровье и болезни. Это также легитимизирует идею, что структурных проблем нет, а есть только психологический дефицит, что, по сути, общества как такового нет, а есть только индивиды, если воспользоваться фразой Маргарет Тэтчер, вдохновленной Фридрихом Хайеком. Понятие счастья, формируемое и насаждаемое обществу работами ученых и экспертов по счастью, зачастую не более чем обслуживает те ценности, которые стали причиной радикальной революции мира, сформулированной чикагскими и другими неолиберальными экономистами, убеждавшими нас с 1950-х годов в том, что индивидуальный поиск счастья – наиболее целесообразная и единственная альтернатива поиску коллективного блага. Это отметила сама Тэтчер в интервью для «Сандей Таймс» в 1981 году: «Что меня раздражает в любой политике за последние тридцать лет, так это то, что она всегда была направлена на коллективистский тип общества. Об индивидуалистическом обществе забыли. […] Изменение экономики является средством изменения этого подхода. […] Экономика – это метод; цель – изменить сердце и душу»⁵. В ответ на это мы заявляем, что погоня за счастьем, изобретенная учеными, изучающими счастье, не представляет собой непреложное и высшее благо, к которому необходимо стремиться, но олицетворяет собой победу индивидуалистического общества (терапевтического, индивидуалистского, атомизированного) над коллективистским.

Третий вопрос можно назвать феноменологическим. Он связан с тем, что слишком часто наука о счастье не только не приносит результатов, но и порождает множество неподтвержденных, нежелательных и парадоксальных последствий. Конечно, наука о счастье выстраивает свое понимание благополучия и личного успеха на тех же терапевтических нарративах дефицита, неаутентичности и нереализации, для которых она обещает найти решения. Счастье определяется как жизненно важная, хотя и меняющаяся цель без четкого конца, и это порождает новое разнообразие «искателей счастья» и «счастьехондриков», зацикленных на внутреннем «я», постоянно занятых исправлением собственных психологических недостатков, личностной трансформацией и совершенствованием. Хотя это и превращает счастье в идеальный товар для рынка, который процветает за счет нормализации нашей одержимости психическим и физическим здоровьем, подобная одержимость может легко обернуться против тех же самых людей, которые возлагают надежды на многочисленные виды продуктов, услуг и терапий счастья, предлагаемых учеными, профессионалами и так называемыми экспертами по благосостоянию.

Наконец, четвертый вопрос носит моральный характер и связан со взаимоотношением между счастьем и страданием. Отождествляя счастье и позитивный настрой с продуктивностью, функциональностью, ценными качествами и даже нормой, а несчастье – с полной противоположностью, наука о счастье ставит нас перед выбором между страданием и благополучием. Это предполагает, будто каждый волен выбирать положительные или негативные чувства, которые в таком виде являются диаметрально противоположными полюсами, а также может раз и навсегда избавить собственную жизнь от страданий. Трагедии неизбежны, но наука о счастье настаивает, что страдание и счастье – вопрос выбора каждого. Тех, кто не использует превратности судьбы для личностного роста, подозревают в том, что они сами желают и даже заслуживают этого несчастья, вне зависимости от конкретных обстоятельств. Поэтому в итоге нам не оставляют особого выбора: наука о счастье не только обязывает нас быть счастливыми, но и обвиняет в том, что мы не живем более успешной и полноценной жизнью.

В первой главе поднимается тема взаимосвязи счастья с политикой. Глава начинается с обзора возникновения и развития наиболее влиятельных направлений в научном подходе к счастью с начала века: позитивной психологии и экономики счастья. Глава посвящена основным целям, методологическим предпосылкам, социальному и научному охвату и институциональному влиянию обеих областей. После чего утверждается, что исследование счастья проникло в механизмы государственного управления. Преподнесение счастья в качестве объективной и измеряемой переменной позволяет ему как главному, узаконенному критерию управлять процессом принятия политических решений первого порядка, оценивать социальный и национальный прогресс и решать спорные идеологические и моральные вопросы (например, неравенство) довольно технократическим и безнравственным образом.