Во всех магазинах, палатках, павильонах, в будках и на открытом пространстве здесь способы торговли были уникальные, не существовавшие больше нигде. В любой сезон и в любую погоду владельцы и продавцы простаивали у самых дверей своих лавок и не просто заманивали покупателей, во все горло рекламируя свой товар, но в прямом смысле слова хватали их за руки и волокли внутрь, уговаривая:

— Даже и не купите, а глянуть гляньте…

— Конфетка, посмотри, только для тебя новейшие сумочки из плюша, с шнурками и плетением… Девушка, пардон…

— Господин кадет, привезли ваш заказ — сюртук генеральского сукна, наилучшего качества!.. — неслось вслед Ксении, когда — не без труда — она успевала ускользнуть от этих цепких рук и, расталкивая покупателей, стоящих по обе стороны от неё, пробраться немного вперёд.

Две фигуры в мундирах по-прежнему оставались так же далеко — но теперь одна из них чуть повернула голову, и Ксенич уже не сомневалпмь, что это Орлов.

Цену просили бессовестно и так же отчаянно вели торг. Знающий покупатель не сомневался, что продавец всегда просит втридорога.

— За десять возьму!

— Меньше пятнадцати не отдам! — звучало со всех сторон, и потому, когда Ксения не совсем уверенно крикнула:

— Граф! — этого не услышал никто, кроме неё.

Только в заведениях, смотревших на Ботаническую и Воздвиженский продавали новые вещи, а повсюду в остальных пассажах, лабазах и на развалах — бывшие в употреблении, но зато что душа пожелает. И потому Ксения никак не могла понять, что здесь делает Орлов.

Впрочем, глядя на затылок его спутницы, это легко можно было угадать — что невозможно было найти в центральных магазинах Шлиссельбурга, легко отыскивалось на Ново-Стрелецком торге. В лавках Харидского пассажа, например, встречались золототканые шпалеры, ковры — такие мягкие и с таким длинным ворсом, что нигде в другом месте не продавались подобные; бокалы с малиновым звоном, тончайший фарфор, произведения искусства, нумизматические редкости, плащи, подбитые горностаем. И когда парочка остановилась у одного из таких набитых всякой драгоценной всячиной лотка, Ксения наконец смогла приблизиться к ним достаточно, чтобы уловить обрывок разговора:

— А по-моему, очень даже ничего, — говорила девушка в мундире.

— Перестаньте, эта ваза абсолютно не достойна вас, Анастасия.

— Да, но такую нигде не найдёшь!

— Идём…

Ксения почти было протолкалась к ним, когда на её пути откуда-то вырос двухметрового роста амбал, так что Ксения потеряла не только возможность пройти, но и обзор. Когда здоровяк исчез, Ксения растерянно огляделась вокруг, пытаясь понять, куда мог свернуть Орлов.

Тут же — рядом за поворотом — в Кочевническом пассаже продавали и покупали изделия из благородных металлов, кольца, браслеты и серьги с различными камнями — и Ксения решительно направилась туда.

Ксения протолкалась между ларьков с баранками, только что сваренными сардельками и обжигающими пирожками. Под стенами часовни торговали всем, чего могла пожелать душа. С предлагаемым на продажу товаром ходили, тряся им перед лицом потенциального покупателя, вещи горами валялись на земле, и тут размещалась и центральная толкучка — так что Ксения надолго застряла. Тут и там стояли «холодные» сапожники — у каждого висела брезентовая сумка на плече, там держались молотки, иглы и долото. За спиной болтался рюкзак с кусками кожи для заплаток или подметок, а еще с поношенной обувью, которую он скупал, а иногда продавал. Сюда же тащили всю в заплатах, перештопанную одежду, какую пытались представить если не за новую, то за практически ненадеванную. Увидев сваленную на прилавке кучу выгоревших штанов и кацавеек, Ксения поняла, что забралась не туда и попыталась повернуть назад — но натолкнулась на торговца сбитнем со здоровенным медным баком, обмотанным толстым стеганым одеялом, на спине. На талии у него держалась деревянная подставка с отверстиями для стаканов, один из которых торговец настойчиво пытался впихнуть в руку Ксении. Где-то вдали кричали: «С пылу, с жару, пятачок за пару!», и когда Ксения наконец пробралась мимо торговца — оказалась на площади, расположившейся рядом с Ботанической, где вовсю торговали дешёвыми тканями, истертыми занавесками и плюшем, отодранным с кушеток и кресел. Ей ненадолго показалось, что она попала в кошмарный сон — из тех, где ты бесконечно бродишь по лабиринту и никак не можешь найти выход.

Наконец ей удалось выбраться из толпы. Ксения оказалась в тишине набережной и на мосту с ажурными перилами, перекинутом через канал, увидела стоящих к ней спиной Орлова и Анастасию.

Ксения моментально подалась назад. Она не хотела встречаться с Анастасией лицом к лицу. Сердце к тому же сдавила тоска от понимания, что она сама виновата — что она сама всё знала, просто не хотела думать о том, что у графа по-прежнему есть Анастасия.

Она замерла, дожидаясь, когда кровь перестанет бушевать в висках, и, чуть успокоившись, смогла расслышать обрывки фраз.

— Весь свет говорит о вас, граф Орлов.

— Такое чувство, что свету нечем больше заняться — впрочем, как и всегда.

Анастасия рассмеялась каким-то колючим, неприятным смехом.

— Ну, — протянула Анастасия, — разница в том, что на сей раз тема весьма заинтересовала и меня.

— И вы, конечно же, хотите поделиться ею со мной.

— Да, — Анастасия взяла Орлова под руку и прислонилась к его плечу. Она стала говорить тише, но Ксения всё равно могла различить голоса. — Все говорят о вашем новом сердечном друге, которого вы пригласили погостить у себя.

Ксения широко распахнула глаза.

— Ну… — равнодушно протянул Орлов, — друг не такой уж и новый. Мы с ним летали в Сина. Я даже знакомил вас.

— Вот как? А я совсем не запомнила его.

— Это значит только, — Орлов чуть повернул лицо, и Ксения различила на его губах улыбку, — что это знакомство тогда ничем не поразило вас.

— Но тогда вы не жили с ним в одном дворце.

Орлов едва слышно рассмеялся.

— Анастасия, это смешно. Тогда мы с ним жили на одном корабле. И поверьте, между нами ничего не изменилось с тех пор.

— Между нами всеми… — задумчиво произнесла Анастасия.

— Вы снова о своём… — вздохнул Орлов.

— Вы снова перенесли свадьбу. Как же я могу об этом не вспоминать?

— Я думал, вы хотите, чтобы у вас был самый лучший бал, разве не так? — Орлов поймал её запястье и поднёс к губам.

Анастасия вздохнула и опустила взгляд на свою руку, на коже всё ещё горел поцелуй. Орлов был прекрасен. В нём было прекрасно всё. Но чем дальше, тем яснее становилось, что жениться он не хотел.

— И всё же, — Анастасия подняла глаза и заставила себя улыбнуться, — я бы хотела, чтобы вы познакомили нас. Завтра в императорском театре дают «Энею». Будет сам Александр. Может быть, там?

— Я как раз собирался пригласить вас… — растерянно произнёс Орлов, — а Ксения, знаете… она не очень любит выходить.

— Ничего, — улыбка Анастасии никуда не делась, только в глазах промелькнул нездоровый огонёк, — полагаю, она сможет выдержать один сеанс. А я могу пригласить Кати. Уверена, мы очень весело проведём вечер. Вы не согласны, граф?..

В памяти Ксении раз за разом вставал тот момент, когда она увидела Орлова в первый раз — стройного, затянутого в тёмно-синий, как ночное небо, мундир, с серебряными эполетами и гербом Империи на груди.

Ксения вновь и вновь воскрешала в памяти то чувство, которое испытала тогда — чувство родства. Ощущение, что попала в цель, что это тот человек, с которым она будет всегда.

Могла ли она не подойти к Орлову? Что бы там ни было, Ксения понимала, что нет. Она жалела бы всю жизнь, если бы упустила мгновение тогда.

Затем она вспоминала тот миг, когда Орлов в первый раз её поцеловал. Как звёзды взрывались внутри, и каждая клеточка тела, каждая капелька крови пульсировала и пела, когда тонкие пальцы Орлова касались её.

Это чувство — пронзительное и сладкое до боли — было невыносимо. И даже теперь, вспоминая его, Ксения обхватывала себя руками и, закусив губу, пыталась сдержать стон. Невольные слёзы подступали к глазам.