Саша бросил взгляд в сторону выхода.

– Я не тот, кто может в нем поучаствовать. И я не из тех, с кем вы можете быть наивным и неосторожным.

– Вы не похожи на того, кто может причинить боль человеку.

– Могу. Для этого достаточно не слушать его в момент, когда он нуждается в моей поддержке. Но это, разумеется, касается лишь тех, в ком я не заинтересован. То есть вас.

Саша развернулся и затерялся в толпе.

Улыбка и приветливость Мелла сменились искренним огорчением. Он неосознанно прижал к себе поднос, чувствуя, как с силой бьется сердце о грудную клетку.

Анджеллина зашла в белую комнатку, временно предоставленную ей центром.

Одиночество повергало ее в уныние. Неспешные часы не скрашивали ни развлекательные программы по ТВ, ни сериалы и книги. Разве что мать заглядывала к ней по несколько раз на дню, не стесняясь буравить ученых и телохранителей недоверчивым взглядом. Она была из тех бесстрашных людей, которые не щадят чужие чувства, если дело коснется их интересов, чем нередко заслуживала осуждение обычно обходительной дочери, предпочитавшей добиваться своего без грубости. Это было то, что она взяла от покойного отца, и то, что Лавинию в ней огорчало.

К обеду были сданы последние текущие анализы, но покидать территорию центра настоятельно не рекомендовали, объясняя это тем, что принцесса должна быть под постоянным наблюдением.

Анджеллина взяла с прикроватной тумбы книгу Ремарка и уставилась на обложку, где был изображен солдат в окопе, с запыленной каской и ружьем наперевес.

Она вдруг вспомнила Сашу в библиотеке за чтением книги. Его черствость, близко соседствующая с холодностью и безразличием, временами пугала ее. Никогда нельзя было определить, как сложится разговор. Вот он мило делает ей замечание, и кажется, что комичность происходящего доставляет ему удовольствие, как вдруг он резко переходит в серьезность. А вот сидит, уставший после многочисленных разговоров и встреч, с недовольным лицом и отсутствующим взглядом, и кажется, что ее компания – последнее, чего он хочет в эту минуту, как вдруг нежным движением руки, едва касаясь ее обнаженного плеча холодными пальцами, от которых по телу пробегает волна мурашек, он как бы случайно поднимает спустившуюся лямку ее платья и оценивает ее образ, говоря тихим бархатным голосом.

Она передернулась. Каким же странным и волнительным был этот его жест. А главное, совсем ему несвойственным.

«А может, напротив, жест ему как раз присущ, просто от усталости он и не подумал скрывать, что способен на него?»

У Анджеллины захватывало дух от одной только мысли, каким мог бы быть Саша, если бы не дурные качества, так портившие первое впечатление о нем. Но после недолгих размышлений она осознала, что это будет уже не Саша. Все, что было в нем, – от грубости и бессердечности до нежности и доброты в их непредсказуемых градациях, – делало его по-своему уникальным, манящим и неотразимым.

Лишь немногие, стерпев излишнюю прямолинейность, смогли бы подобраться к сердцевине его сущности. Принцесса чувствовала, что она пока лишь на пути.

Ей ничего не хотелось бы в нем менять. Главное в нем она уже успела прочувствовать и с нетерпением ждала новых бесед.

Уж в чем все, включая недоброжелателей, могли согласиться, так это в его преданности. В нем не было ни капли легкомыслия и непостоянства, обычно присущих подросткам. Он не поддавался эмоциям, а если и давал слабину, никогда этого не показывал и словно стыдился их проявлений. В такие моменты Анджеллине хотелось его обнять, но предугадать его отношение к непрошенной близости было практически невозможно. В те моменты, когда Анджеллина давила на больное и ждала от него в ответ яростного напора, он выглядел неожиданно уязвленным, напуганным, но никак не злым, и ей казалось, что именно в такие моменты она и видела ту самую сердцевину.

– Ваше Высочество? – обратились к ней за дверью. – К вам пришел Саша.

– О! – воскликнула Анджеллина, вскакивая с места. – Пусть заходит, конечно же.

Она повернулась к зеркалу у тумбы и поздно поняла, что поспешила с ответом. Больничная белая форма из свободных брюк и футболки и растрепанные распущенные волосы – явно не лучший образ для приема гостей. Хотя с каких пор ее волнует, как она будет выглядеть перед Сашей – последним человеком на планете, которого это заинтересует в данных обстоятельствах?

В комнату зашел Клюдер, придерживая высокий торт в коробке из прозрачного пластика. Вслед за ним охранницы занесли большие бумажные пакеты.

– Добрый день, принцесса.

Анджеллина подошла к нему и растерянно спрятала руки за спиной.

– Смотрю, вы решили не мелочиться. – Она перевела восхищенный взгляд на торт. – Очень красивый. Хотите, чтобы у меня испортились зубы?

– Думаю об этом днями и ночами, – усмехнулся он, поставив коробку на стол у зеркала.

– А что в пакетах?

– Все то, что вы, судя по анализам крови, должны есть. – Принц повесил пальто на вешалку. – Если, конечно, вас не пугают проблемы со здоровьем после двадцати.

Анджеллина раскрыла один из пакетов и вытащила пластиковую коробочку с идеально очищенной клубникой.

– Решили накормить меня фруктами? – Краем глаза девушка заметила выглядывающие из других пакетов упаковки с голубикой, зернами граната и виноградом.

– Банально, но вам будет полезно.

– Тогда разделите со мной этот обед, ведь вам он тоже будет полезен. А потом приступим к сладкому.

– Как скажете.

Поразительная уступчивость Саши грела душу. Они сели за стол и, прерываясь на фрукты, заговорили.

– Вижу, у вас все действительно хорошо. – Саша задрал голову и оглянулся. – Комнату вам выделили неплохую. Вся белая, как врата на небеса.

– А вы верите в небеса? К слову, а какая у Клюдеров вера?

– По умолчанию католицизм, но со Второй мировой они поклоняются богу ордена Creatio Azazel.

– Но вы, конечно же, атеист, – хихикнула Анджеллина.

Саша наклонился ближе к ней, не снимая маски насмешливости.

– Потому что ученый?

– Но ведь вы все верите в теорию эволюции.

– Теория на то и теория, не более чем предположения. В ней слишком много недостающих звеньев. Мне не нравится думать о себе как о бездушной эволюционировавшей рыбе. И большинство современных ученых – верующие. Более того, когда-то наука и вера были неразделимы.

– В учебниках из моего детства говорилось, что люди произошли от обезьян, а те от рыб, и это, мягко говоря, конфликтовало с католическими учениями, которые я проходила одновременно со школьной программой.

– Вы верите в это искренне или потому что вам сказали в это верить? Ведь королевские особы в разных странах обязаны следовать предписанной каждой династии вере.

Анджеллина задумчиво, слегка стыдливо уставилась в коробку с голубикой.

Саша понял ее ответ без слов.

– К счастью, я последний в династии Клюдеров и вправе не верить или верить во что угодно. Так что я просто ученый, который старается жить достойно, работает, служит науке и верит в бога, создавшего наш во многом необъяснимый мир – от атомов и принципов их работы до галактик – и наши не менее необъяснимые души. Верю я и в то, что он использовал посредников, чтобы донести свою истину до всех народов, но эти самые народы, в частности папы, короли и прочие правители, истину постоянно искажали и добавляли что-то свое.

– Жаль, вы не видите того прекрасного, что вижу я и миллионы других людей.

– Я считаю, что объективизация веры и возведение каких-то простых предметов до символов религий, – особенно тех предметов, история возникновения которых или туманна, или сомнительна, – а также поклонение этим символам сильно ограничивают веру и ставят рамки, хотя суть любой веры в обширных, бескрайних взглядах. Я человек свободолюбивый, поэтому не спешу загонять себя в рамки. Слишком много вопросов во многом исторического характера остались без удовлетворительных ответов и в целом не дают мне это сделать, так что простите за то, что не могу прочувствовать вашу… близость с бесконечным и божественным.