Боже, что со мной? Как вообще может так быстро скакать настроение? Еще полчаса назад я навзрыд ревела от обиды, а теперь хочу прыгать и смеяться от любви…

Любви?..

Я отняла лицо от ладоней и озадаченно моргнула.

— Я люблю Никиту? — тихо спросила я у самой себя и прислушалась к своим ощущениям. Затем медленно растянула губы в широкой улыбке и громче и уверенней произнесла: — Я люблю Никиту. Я его люблю!

Меня прервал неожиданный стук в дверь, от которого я вздрогнула. Мысль, что за дверью находится человек, в любви к которому я, пусть и сама себе, только что призналась, испугала меня еще больше самого стука.

— Кто там? — дрожащим голосом спросила я.

— Горничная, госпожа! — раздался приятный женский голос. — Принесла вам одежду.

— Одежду? — Я приоткрыла дверь и удивленно уставилась на высокую и худую девушку приятной наружности.

— Ваш брат просил принести ее вам. — Горничная протянула мне аккуратно сложенные блузу и юбку в пастельных тонах.

— Брат? — До меня не сразу дошло, что Никита, в целях обезопасить наши репутации, представился моим братом. — Ах, мой брат! Ну, конечно! Большое вам спасибо!

— Желаете что-то еще?

— Завтрак! — воскликнула я, ощущая легкое чувство голода. — Через час.

— На сколько персон?

— Э-э-э, на две, — сказала я, решив не обделять Никиту.

Забрав у горничной одежду, я захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной, переводя дыхание.

— Сестра, значит? А почему не жена? — пробормотала я, рассматривая кружевной воротник блузы.

А сервис у них на высоте, однако. Мгновенно нашли где-то одежду, которая мне почти подошла: блуза была немного велика, а юбка сильно сдавила талию. Ну да ничего, терпимо.

Мокрые волосы я распустила, расчесала и просушила полотенцем. На то, чтобы привести себя в порядок, ушло около получаса.

Умирая от любопытства, что делает Никита в соседнем номере, я припала ухом к стене, что нас разделяла, и прислушалась.

Полная тишина.

Вздохнув, я отлипла от стены и принялась осматривать богато обставленный номер, который состоял из ванной комнаты, огромной гостиной с диваном, креслами, столиком и тумбочками, и спальни с широкой кроватью с пологом. При этом в обеих комнатах было много светильников и ваз со свежими цветами, которые источали тонкий и приятный аромат.

Пока я ходила по номеру, дивясь всем его великолепием, в дверь снова постучали. Решив, что принесли завтрак, я радостно открыла дверь, за которой оказался Никита.

— Ой! — пискнула я, чувствуя, как мгновенно загораются щеки.

— Одежда подошла? — спросил он, смущенно осмотрев меня.

— Угу. Спасибо тебе.

Воцарилась неловкая тишина. Я стояла в дверях, теребя рукав на блузке. Никита убрал руки за спину и перекатывался с пятки на носок. Он тоже успел переодеться в сухую одежду, и теперь вместо формы на нем были белая рубашка и серые брюки.

— Завтрак в номер! — раздался за спиной Никиты женский голос.

Уже другая горничная, постарше и поменьше ростом, но такая же худая, как та, что принесла мне одежду, катила тележку с целым изобилием еды.

Я отскочила в сторону, пропуская горничную в номер, и встретилась взглядом с Никитой.

— Я проголодалась и заказала завтрак на двоих, — виновато произнесла я.

— Хоть на троих, — улыбнулся Никита. — Приятного аппетита, — добавил он, шагнув к своему номеру.

— Постой! — воскликнула я, схватив его за рукав рубашки. — Ты неправильно понял. Это не только мне, но и тебе. Я хотела, чтобы мы вместе поели.

Голубые глаза Никиты радостно блеснули. Он кивнул и, сглотнув, вошел в мой номер.

Горничная пояснила, где находится кофе, а где чай. Затем указала на молоко, сахар и соль и, пожелав приятного аппетита, покинула номер.

— Что ж… — произнес Никита, нервно потирая руки.

Кажется, мы оба были сейчас как два нелепых и нервных комочка. Чтобы хоть немного развеять неловкость, я принялась за завтрак: пышную яичницу с беконом. Никита последовал моему примеру и, налив нам обоим кофе, сделал себе бутерброд с маслом и сыром.

— Когда ты приехал? — после длительного молчания спросила я.

— Как поступишь с братом? — одновременно со мной произнес Никита.

Мы воззрились друг на друга и смущенно улыбнулись.

— Ты первая, — тихо сказал Никита.

— Прощу, конечно, — я отставила опустевшую тарелку и тоже принялась делать себе бутерброд, — но не сегодня. Не хочу пока что видеть его.

— Можешь оставаться здесь столько, сколько тебе потребуется, — поспешил заверить меня Никита.

— А ты? — прошептала я, замерев с ножом в одной руке и недоделанным бутербродом в другой.

— Что я? — так же тихо спросил Никита. Он тоже замер.

— Ты со мной останешься? — спросила я и, спохватившись, добавила: — В качестве брата, конечно же. Одной мне будет весьма… некомфортно.

Я не стала признаваться в том, что мне тут будет страшновато одной. Почему-то мне не хотелось быть в глазах Никиты слабой и беспомощной.

— Разумеется, я останусь, если ты этого хочешь. — Никита потупился, делая вид, что весьма заинтересован содержимым сахарницы. — Однако мне бы хотелось остаться рядом с тобой не в качестве брата. И не в раздельных номерах…

Я охнула, пораженная его смелыми словами. Будто бы сообразив,чтоон только что сказал, Никита вспыхнул и прикрыл лицо руками.

— Боже, что я несу… Прости…

Его смущение так мне понравилось, что я улыбнулась и хихикнула. Отложила в сторону нож и бутерброд и сказала:

— Ты такой милый, когда краснеешь. Ну же, убери ладони от лица, я хочу его видеть… — последние слова я произнесла на выдохе.

Никита медленно опустил руки и посмотрел на меня пристальным взглядом. В его прекрасных голубых глазах читался целый спектр сдерживаемых эмоций. Мне вдруг стало нестерпимо душно, а по спине пробежала волна дрожи.

— Когда ты приехал? — спросила я, не сводя взгляда от лица Никиты, такого красивого, взрослого и такого родного.

— Вчера вечером. — Он тоже пристально смотрел на меня и не моргал.

— Почему не писал мне в последнее время?

— Потому что письма стали проверять еще тщательней. Я не хотел, чтобы мы попались. Решил, что приеду сам и подарю тебе все невысказанные в письме слова.

— Ну так дари, — прошептала я, утопая в томных глазах юноши, что сидел напротив меня.

Никита сглотнул и тяжело задышал. Его красивые ладони с изящными пальцами пианиста сжались в крепкие внушительные кулаки. Не успела я моргнуть, как он вскочил со стула и упал на колени возле моих ног. Я вздрогнула от неожиданности и рукой чуть не смахнула чашку с кофе.

— Ты не представляешь, каким мучительным было время, проведенное вдали от тебя! — пылко произнес Никита, поймав мою ладонь и осторожно сжав ее. — Меня даже не радовал любимый всей моей душой Севастополь, его природа и теплый климат. Я думал лишь о тебе, о твоих письмах и о том, изменятся ли после моего возращения твои чувства ко мне. В своих же я ни капли не сомневался, так как с самого детства уже знал, что ты — единственная, кого я люблю и буду любить. Что бы ни случилось.

Я слушала его прекрасную речь, чувствовала искренность и любовь в каждом слове и не могла понять, за какие такие заслуги столь прекрасный во всех смыслах этого слова юноша так ко мне привязался и полюбил.

— Вика, — Никита произнес мое имя так нежно и чувственно, что у меня перехватило дыхание, — я с трудом могу передать словами, как люблю тебя. Кажется, что я весь существую из любви к тебе. И что воздух, которым я дышу, наполнен любовью к тебе. Меня переполняет это чувство, я хочу кричать о нем, хочу поведать всему миру о той, кого безмерно люблю и о которой мечтаю каждый миг своей жизни.

Не в силах больше сдерживаться, я прижала свободную ладонь к лицу, кончиками пальцев вытирая подступившие слезы.

— Я сказал что-то не то? — всполошился Никита. — Я обидел тебя?

Я активно замотала головой.