В тринадцатом издании «Системы природы» Линней писал: «Прикинь, что всемогущий бог в начале, в продвижении от простого к сложному, при начале растительной жизни, создал столько различных растений, сколько есть естественных отрядов [семейств — в современной системе. — В. К.]. Что он сам же затем эти растения отрядов так перемешал между собой скрещиванием, что появилось столько растений, сколько существует разнообразных отчетливых родов. Что затем Природа эти родовые растения посредством изменчивых поколений, но без изменения цветочных структур перемешала между собой и умножила в существующие виды…»

Это поразительная речь! Бог создал семейства, потом путем скрещивания (перемешал!) возникли роды, а виды уже создала природа. На долю бога достается не так уж много работы, и только вначале, а потом природа управилась со своими делами сама путем постепенных и непрерывных изменений.

А в результате — колоссальное разнообразие современной флоры земного шара.

Наблюдения в природе привели Линнея к мысли об ее изменениях. Факты накапливались из года в год, изо дня в день и с каждым днем оставляли в представлениях что-то новое, какую-то черточку, — неосознанное, стихийное, но оставляли… И эти представления вызывали в памяти воспоминания о догадках древних философов о движении и развитии природы, об общности ее явлений.

Эти мыслители не владели точным знанием; они совершили множество ошибок в описании растений и животных, но зато представляли себе мир «чем-то возникшим из хаоса, чем-то развившимся, чем-то ставшим», а не созданным сразу.

У древних греков были, по выражению Фр. Энгельса, «гениальные догадки» о природе. Естествознание XVIII века по объему материала, а в лице Линнея — и по систематизации его, далеко шагнуло по сравнению с древностью, но настолько же и отстало от нее в смысле общих взглядов на природу.

Неудивительно поэтому, что новые идеи в науке XVIII века приходили в связь с философскими взглядами древних авторов. Ученые не могли уже слепо следовать церковным толкованиям, но и не в силах были, во всяком случае, многие, отбросить их.

Выход искали в «примирении» между учением «святых отцов» и мыслями, возникавшими при наблюдениях природы.

В этом отношении и Линней, сын своего века, смешивал самые противоположные идеи и взгляды на природу. Поэтому неправильно говорить, что он эволюционист. Но неправильно и упрекать его за то, что он не стал эволюционистом!

Такие упреки подчас раздаются: вот во Франции в XVIII веке были же ученые эволюционного направления. Это родившийся в одном году с Линнеем Бюффон, затем Ламарк, который создал первую эволюционную теорию на рубеже XVIII и XIX веков. В Англии Эразм Дарвин — сверстник Линнея — писал об эволюции организмов, а сколько ученых в России склонялось к учению о происхождении живой природы естественным путем!

Надо вспомнить несколько страниц из истории Франции и истории Швеции, тогда многое будет понятнее.

В последней четверти XVIII столетия Франция стала похожа на огромный кипящий котел. Каждое сословие было недовольно монархическими порядками и по-своему искало для себя свободы.

Франция задыхалась от расстройства финансовых дел из-за войн и расточительности королей. Страна с ее прекрасным трудолюбивым веселым народом, с ее природными богатствами давно уже жила в долг!

Размеры податей возросли неимоверно. Всей своей тяжестью налоги ложились на низшие классы, а к этому надо прибавить грубый произвол сборщиков податей и жандармерии. Шагу не могли крестьяне ступить, не наткнувшись на права помещика: право на покос, ловлю рыбы, охоту, проезд через мост и тысячи всяких других прав — запретов.

А все возрастающее городское сословие — ремесленники, купцы — разве оно довольно своим положением при сковывавших их цеховых порядках? Даже цветочницы и торговки овощами обязаны были соблюдать правила своего особого цеха.

Волны недовольства заливали страну.

Свет знания распространялся во Франции трудами «просветителей» — писателей, философов, ученых.

Жгучие вопросы философии, науки, политики, религии страстно обсуждались в великосветских салонах, для которых «философ стал такой же необходимой принадлежностью, — говорил один французский буржуазный историк, — как люстра со своими яркими огнями».

Недовольство, не всегда вполне осознанное, критика существующих порядков, религиозных легенд и власти католической церкви, новые, смелые идеи — все можно было услышать в салоне. Люди разных направлений, от монархиста до крайне левого республиканца, встали в оппозицию к правительству, к политическому строю.

Не замедлили появиться разные проекты нового политического уклада.

Громко, на весь мир раздается голос Руссо: «Человек родился свободным, и везде он в цепях».

Общество насквозь пропиталось горючим материалом протеста и гнева.

Нагнетанию такой атмосферы как нельзя лучше помогала «Энциклопедия», издававшаяся группой прогрессивных философов, ученых и писателей.

Каждый том ее бил по общественному строю Франции и всем ее устоям. Каждый том ждали как праздник, как большое общественное событие. Энциклопедия выступала против феодального строя, абсолютной монархии, церкви. Она отражала надежды и интересы «третьего сословия», ищущего выхода на историческую арену. Энциклопедия стала культурным маяком, свет которого проникал далеко за пределы Франции.

В такой атмосфере рождались смелые мысли не только об общественном переустройстве, но и о новом подходе к пониманию явлений природы. Естественно, что раздались голоса против Библии, религии, учения о сотворении мира богом. События развернулись в пользу свободомыслия в науке, литературе, искусстве.

Ничего подобного в Швеции в это время не было. Она оставалась со своим патриархальным укладом быта и мысли.

При суровом климате и бесплодных почвах там не было крупных поселений, кроме городов, и то немногих. Городская жизнь также не могла развиться, как на Западе. Это влияло на торговлю и промышленность. В разбросанных фермах и усадьбах семья производила все необходимое для существования, жила замкнуто, в небольшом кругу своих интересов, как правило, не интересуясь политикой и тем более общественным движением других стран. Тяжелая борьба с природой, полная зависимость от ее грозных явлений давно приучила шведа полагаться на себя да молить бога о помощи.

Духовенство и церковь играли исключительную роль во взглядах интеллигенции; университеты, школы были пропитаны теологией. Швеция, потерявшая много средств и людей в войнах, занималась налаживанием своей жизни в пределах существовавшего у нее государственного устройства: король, сейм. Она не помышляла об организационных переворотах.

То, что происходило во Франции, доходило сюда в приглушенном и смягченном расстоянием и временем виде.

Во Франции ученые высказывали эволюционные взгляды; в Швеции Линней наводит порядок в ботанике, по возможности избегая возражать творцу и его служителям и все-таки не удерживаясь от таких возражений.

В помощь студентам и молодым ученым Линней изложил начала ботаники в специальном учебном руководстве, под названием «Философия ботаники» (1751). По своему содержанию она продолжала и расширяла «Основы ботаники».

Реформа терминов, проводимая Линнеем, освещена здесь очень полно. Термины ботанической науки были в этой книге очищены от их ржавчины, а законы разъяснены с помощью примеров, для чего потребовалась специальная работа, чтобы все это пересмотреть. Он дает в этой книге много новых терминов, которые с тех пор всеми употребляются.

Линней не только гениальный ученый, он и чудесный педагог. Как заботливо он приложил к «Философии ботаники» чисто педагогические рекомендации: что самое главное в ботанике должен знать учащийся, как сделать шкаф для гербария, как засушивать растения и составлять гербарии и многие другие практические советы по экскурсиям и наблюдениям. В качестве учебного руководства эта книга много раз переиздавалась и ею пользовались в других странах.