Директор заинтересованно спросил:
— Разве Пушкин писал о синичках?
— О, е! — отозвался мистер Джефферсон. — Спой мне пьесню, как синьитса чихо за морем джила!
Директор на полном серьезе продолжил:
— Спой мне песню, как девица за водой поутру шла!
Очень странный был диалог — особенно учитывая, сколь занятой человек Тарас Францевич.
«Люб опытно, почему он так лебезит перед этим иностранцем? Наверное, тот прислан со своего предприятия, чтобы заключить с российским заводом какой-то очень выгодный контракт».
Она присмотрелась к американцу повнимательней.
Это был крупный широкоплечий шатен лет тридцати пяти. В его необычно ярких голубых глазах ясно читалась поэтическая мечтательность, несмотря на то что работал Джефферсон в технической отрасли, смежной, по словам директора, с машиностроением.
Своеобразие его лицу придавал очень широкий и очень высокий лоб: художники обычно наделяют такими лбами древних философов и мыслителей, чьих портретных изображений история не сохранила.
Одет мистер Джефферсон был безукоризненно респектабельно: хорошо сшитый темный костюм-тройка, белая сорочка и галстук, искусно подобранные в тон пиджаку.
«Ну, точно, — решила Юлька. — Он представляет собою что-то типа коммивояжера или рекламного агента, который должен выгодно продать продукцию своей фирмы. Агентов всегда обязывают так одеваться. Считается, что тогда их бизнес станет успешнее; добротно одетый человек якобы внушает покупателю больше доверия».
Надо сказать, что доверие Квентин Джефферсон, несомненно, внушал. В его внешности было что-то располагающее. Чувствовалось: этот человек не обманет, не предаст, не подведет. Он всегда будет верен как своему слову, так и людям, с которыми общается.
— А что производит ваша фирма, мистер Джефферсон? — вежливо поинтересовалась она. — Если это не секрет, конечно?
— Технологит-ческое оборудование! — выговорил он. — Но… ай эм эффрейд… боюсь, для дамы это скут-чно…
Директор испугался, сделал Юле страшные глаза:
— Что вы, что вы, господин Джефферсон! Наших журналистов интересует абсолютно все!
«Господи, да он боится, что из-за меня потеряет расположение американца! — неприязненно подумала Юля — Какой стыд! Унижаться перед каким-то коммивояжеришкой!.. Подумаешь — сделкой больше, сделкой меньше! Эх, высмеяла бы сейчас с удовольствием этого героя, этого Тараса Бульбу! Однако нельзя. Мне заказан позитивный материал о нем. А все-таки… разговаривать с Джефферсоном гораздо приятнее: он держится с достоинством, несмотря на свою невысокую должность».
И она обратилась к иностранцу:
— А у вас тоже хорошее имя и тоже литературное Квентин… «Квентин Дорвард»…
— О, Вальтер Скотт! — просиял ее собеседник. — Обо-джаю его романы!
— А мне, если честно, они кажутся слишком длинными и скучноватыми, — призналась Юля и заметила, что Тарас Францевич опять испуганно напрягся. Чтобы подсластить пилюлю, она сразу же добавила: — Технологическое оборудование куда интереснее!
И тут американец раскатисто рассмеялся, демонстрируя безупречные крупные белые зубы.
Вся респектабельность разом слетела с него — и это ему тоже шло.
Именно сейчас, в момент безудержного веселья, он почему-то казался легко ранимым и уязвимым. Может быть, оттого, что в его смехе была такая неподдельная искренность… Кто не умеет притворяться, того особенно просто обидеть…
«Славный мужик, — по-доброму подумала Юлька. — Жаль, что это всего лишь мимолетное знакомство… «
— О’кей, — прервала она обмен любезностями. — Давайте все-таки приступим к интервью…
Когда она выходила с территории завода, вдруг хлынул дождь. Несмотря на раннюю весну, он был обильным и мощным, как в июле. Лужи вскипали крупными пузырями, а на водосточных труб хлестали целые потоки.
Погода словно взбесилась: вскоре ливень сменился таким же бурным снегопадом. Лохматые мокрые хлопья облепляли щеки и тут же таяли, ведь воздух был теплым, а щеки — горячими.
На Юльку что-то нашло. Всегда такая жизнерадостная, сейчас она чувствовала себя крошечной беспомощной птичкой-синичкой, затерявшейся во вьюжной круговерти без всякой надежды отыскать нужное направление.
Ей стало тоскливо и страшно, словно каким-то гнетущим предчувствием сжало сердце. Маленькое сердце беспомощной пичужки…
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя:
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя…
«Это я заплачу, как дитя, — чудилось ей. — А почему? Сама не знаю… Что произошло? Да вроде ничего… Ну, подумаешь, интервью получилось не слишком удачным. Это же не повод для слез… Спой мне песню, как синица… синьитса… чихо за морем жила… Не жила, а джила!»
Никому, и ей самой в том числе, было не понять, текут ли по ее щекам слезы или это просто талый снег…
Глава 10
СЕМЕЙНЫЕ НЕУРЯДИЦЫ
Ключа Юлька, как водится, разыскать на дне сумочки не смогла, и снова пришлось звонить.
Открыла ей Катюшка. Девчурка была перепугана. Она прошептала, вытаращив глазенки:
— Теть Юль! У мамки крыша съехала!
— Что, буянит? — так же тихо уточнила Юля.
— Не! Молчит.
В квартире действительно было необычайно тихо.
А потом внезапно раздался истошный вопль — но не Лидии, а Борин:
— Убью, сука! Бедром задавлю!
В ответ — гробовая тишина. Как будто Лидии и в живых не было. Муженек — а может, уже вдовец?! — тоже как воды в рот набрал.
— Пошли на разведку, Катюш. Не бойся, я с тобой! — Юля взяла девочку за руку, и они вместе на цыпочках двинулись в кухню.
О счастье, Лида оказалась жива.
Она восседала на табуретке посреди кухни с украшенной искусственными фруктами Вавилонской башней на голове. Взор ее был царственным и отрешенным от всего земного.
Борис скакал вокруг нее, пытаясь хоть как-то расшевелить жену. Он то тыкал ей пальнем меж ребер, то двумя руками пытался спихнуть с табуретки, то брызгал в лицо водой.
Но реагировать на эти варварские акции было ниже ее достоинства. Теперь Лидия принадлежала другому миру: миру телевизионных знаменитостей.
Юле она, правда, дружески кивнула: та была ей ровней. А муж для нее более не существовал.
Юлька с удивлением обнаружила на кухне и Василия Павловича. Сегодня старик беспрепятственно лакомился тут картошкой с луком и селедкой. Еда, естественно, источала запахи, но никто не попрекал деда и не гнал из общего помещения. Лида его попросту в упор не видела: кого гнать, если перед тобой лишь пустое место?
Боря смотрел на скромный ужин старого аккордеониста с нескрываемой завистью. Ему очень хотелось есть. Катюшка кажется, тоже была голодна.
В результате Борис, всегда такой вялый и безвольный, бросился на Юльку, брызжа слюной, бурно отделяющейся от созерцания чужой трапезы:
— Ты че с ней сотворила, стервь? Опоила, да? Или наркотой накачала?
— Да нет, — ответила девушка. — Ее просто причесали.
— А вот я ща тебя причешу! Причесок под названием «Я упала с самосвала, тормозила головой»!
Катюша кинулась между ними:
— Не надо, папочка! Я люблю тетю Юлю!
Тогда Борина ярость обратилась непосредственно против Лидиной прически. Молниеносно бросившись на жену, подобно дикому барсу, тщедушный супруг сорвал с ее макушки румяное яблоко и бросил его дочке:
— На, Катенок! Лопай витамин! Раз мамка жрать не готовит — съедим ее причесок!
Катя надкусила наливной, но фальшивый фрукт и залилась горькими слезами:
— Га — адость!
— Отвали, Боря, это муляжи. — Юля оттащила разбушевавшегося Кузнецова от величественной супруги, которая на агрессию ответила лишь презрительным прищуром. Она даже не расстроилась из-за яблока: при ней еще оставалась целая фруктово-овощная база.
