Она выталкивала за стеклянную дверь отделения, на лестницу, мужчину в замызганной спецовке, а тот упирался и что было голоса кричал:

— Маша! Маша!

Из палаты выскочила женщина — та, что была в рваных тапках и с самодельной стрижкой.

— Вить, ты что, рехнулся? Тебя кто сюда звал?

— Маша! — Он рванулся, оттолкнув санитарку. — Ты уже?

— Нет еще, очередь не дошла.

— Успел! — перевел дух мужчина и утер со лба пот. — Пойдем домой, Маша. Я нашел еще одну работу, в соседнем жэке. Хорошую. Вытянем. Где трое, там и четверо.

— Витька! Правда?! — Маша запрыгала, как маленькая, даже выскочила из своих драных тапочек. Лицо ее, только что осунувшееся, порозовело и стало красивым. — Постоянную?

— А то! — солидно кашлянул Витя. — Может, четвертый пацаном окажется.

— Окажется! Окажется! Вот увидишь! — Маша бегом кинулась к выходу.

Единственное, чего она не посмела сделать, — это встретиться взглядом с молоденькой девчонкой, которая уже успела побывать в «том кабинете».

А конвейер шел, он не мог остановиться из-за того, что какой-нибудь Витя устроился на денежную работу и теперь мог заводить себе столько детей, сколько вздумается.

— Синичкина! — окликнула ее санитарка. — Загляделась! Кто катать за тебя будет?

— А, все равно! — отмахнулась Юлька. — Кто-нибудь!

И она понеслась прочь из этого дьявольского места, за стеклянную дверь. Вслед за Машей, на свободу, в настоящий мир! Туда, где существуют высота и глубина. И где женщины рожают детей.

За пределы осей абсцисс и ординат.

И было у нее такое ощущение, будто она очнулась от глубокого наркоза…

Теперь Юлька каждый день начинала с того, что вставала перед зеркалом и разглядывала свой живот. Никаких видимых изменений заметно не было, и она успокаивалась. Можно было продолжать вести привычный образ жизни: бегать по редакционным заданиям и даже купаться в Москве-реке.

Правда, подниматься по утрам становилось все труднее, да и скорости в передвижениях поубавилось. Юльке пришлось приучаться к пунктуальности и выскакивать из дому не в последнюю минуту, а загодя: иногда в середине пути тянуло присесть на первую попавшуюся лавочку и передохнуть.

«Стареешь, баба Юля, — посмеивалась она над собой. — А старость, как известно, не радость. Однако… я все же почему-то радуюсь. Хотя вроде бы причин нет. Вот весело: родить ребенка без мужа! Что, спрашивается, я буду с ним делать? Няньку нанимать? На какие шиши? Вроде не разбогатела еще!»

И она начала делать то, что прежде было ей совершенно несвойственно: подкапливать деньги. С каждого гонорара откладывала хотя бы по чуть-чуть.

Зачастила в «Детский мир», присматривалась к прилавкам с пеленками и распашонками. Все было неимоверно дорого. А пены на коляски просто зашкаливали за границы всякого здравого смысла.

«Ничего, выкручусь, — думала она. — Изобрету что-нибудь. Говорят же, что Близнецы изобретательны, потому что им покровительствует хитрый и оборотистый Меркурий. А кто, собственно, это говорит? Авторитетные астрологи. Но я же никогда не верила ни в астрологию, ни вообще в авторитеты! Зато в них верит… отец моего будущего ребенка».

Даже в мыслях имени Квентина она старалась не произносить. Считала, что он не заслуживает такой чести. В конце концов есть же и у нее женская гордость!

Гордость гордостью, а как она затрепетала, когда вдруг показалось, что призывно запищал пейджер, заброшенный за ненадобностью на книжную полку! Вскочила на стул, потом на стол, сбросила на пол стопку рукописей и даже не обратила на это внимания!

«Тройка, семерка… пусть же мне выпадет туз! Господи, яви чудо! Пусть это окажется сообщение от… него!»

Чуда, однако же, не случилось. Пейджер, как и следовало ожидать, был отключен. А бибиканье продолжалось: просто сработала сигнализация у какого-то автомобиля во дворе.

Однако этот случай подтолкнул ее к размышлениям. Подходящего собеседника и советчика не было рядом, и она разговаривала вслух с собственным отражением. «Поговорить с умным человеком» — так насмешливо она это назвала.

— Почему я так заволновалась? Может быть, он, — имени она так и не произнесла, — мне все еще не безразличен?

— Еще бы! — неожиданно для нее самой ответил умный человек из зеркала. — Ты не робот, дорогая моя, ты женщина. А значит, по самой своей биологической природе склонна к постоянству. Мужчина — завоеватель любви, а женщина — ее хранительница.

— Но только не рожденная под знаком Близнецов! Близнецы переменчивы и поверхностны, они легко перестраиваются.

— Ага. Хватают мысли и идеи прямо из воздуха. Но что касается чувств… Не сиюминутных эмоций и настроений, а настоящих чувств, то извини, тут можно поспорить!

— О каких это чувствах ты говоришь?

— Дурочку из себя не строй, ты меня прекрасно понимаешь! Близнецы никогда не бывают бестолковыми! Я говорю об одном-единственном чувстве. О любви.

— Врешь! Я его не люблю, не люблю, не люблю!

— Перед кем притворяешься? Перед собственным отражением.

— Я его ненавижу!

— Ах так? Прекрасно. Теперь посчитай, сколько шагов от любви до ненависти. Так сказать, от пункта А до пункта Б.

И тут Юлька заметила, что невольно сделала этот шаг по направлению к зеркалу. Один шажок, разделяющий пункты А и Б.

И ничего ей не оставалось делать, как признать правоту' умного человека:

— Ладно. Твоя взяла. Я все еще люблю его. Но что из этого? Мы никогда больше не увидимся. И лелеять это бесперспективное чувство — глупо и бессмысленно.

— Фу! — Отражение даже скривилось от отвращения. — Ты заговорила, как твоя сестрица. Что значит бесперспективное?

— Это значит… что оно обречено на крах.

— И кто же приговорил его к краху? Уж не ты ли сама, уважаемая Юлия Викторовна? Тоже мне, прокурор!

— Тоже мне, адвокат!

— А любовь не нуждается в защите. Либо она есть, либо ее нет. Одно из двух. Ну же, подумай! Первое или второе?

Юля подумала. Хорошенько подумала.

— Первое, — сказала она. — Я его люблю.

Но умный человек не удовлетворился таким ответом. Он не знал милосердия и решил добить побежденного:

— Кого — его? А? Не слышу. Изволь выражаться конкретнее. Имя! Живо!

Юлька молчала.

— Трусиха! — отражение бросало обвинения ей в лицо. — Мелкий, слабый человечишка! Что о тебе подумает твой ребенок! Еще расскажи ему небылицу, будто его аист принес! Или что его папа погиб в арктических льдах!

— Может, и погиб. Откуда мне знать!

Юлька произнесла это и вдруг ужасно испугалась: нет, нет, только не это! Пусть у него жена, дети, пусть он никогда не вспомнит о своей Джулии, только чтоб был жив и здоров!

— Имя! — требовало отражение. Если бы оно могло выйти из зеркала, то, наверное, приставило бы Юльке нож к горлу, чтобы вырвать у нее признание. — Как же его зовут, твоего любимого?

— Квентин, — еле слышно прошептала, сдаваясь, молодая беременная женщина. — Его зовут Квентин Джефферсон.

Затем ее голос зазвучал громче и уверенней:

— Я хочу родить ребенка от Квентина Джефферсона! Пусть это будет мальчик, и пусть он будет похож на отца! Я люблю Квентина Джефферсона… хотя мы с ним расстались навсегда. Да, да! Я все равно люблю его! Несмотря ни на что!

В дверь деликатно постучали.

— Войдите! Не заперто! — моментально перестроилась Юля.

Это была Лида с кастрюлькой борща. Соседка изумленно оглядела комнату, в которой, кроме хозяйки, никого не оказалось. С подозрением покосилась на шкаф: уж не прячется ли кто-то там?

— А мне показалось… у тебя гости. Вот… думала, вы голодные, хотела предложить горяченького.

— Да нет, это я на диктофон очерк наговариваю. В форме диалога.

— А-а, — протянула соседка уважительно и одновременно разочарованно. — Извини, если помешала.