Однако Квентин произнес сердито — и только одна Юлька уже научилась понимать, что этот человек умеет скрывать за полной серьезностью иронию:

— Это неверное решение. Лошадь должен быть — маст би — рядом с всадником. Я сяду с краю, это удобнее для моих копытов.

Гости, натянуто улыбаясь, сдвинулись, повинуясь знаку Тараса Францевича. И Джефферсон, аккуратно опустив Юлю на стул, устроился рядом.

Директор тут же завел длинную и нудную заздравную речь в честь американского гостя. Но американский гость слушал невнимательно и смотрел вовсе не на оратора, а на свою всадницу.

Даже Юльке, к стыдливости вовсе не склонной, стало неловко. Чтобы скрыть смущение, она принялась болтать:

— По-русски будет не «копытов», а «копыт». И нельзя сказать «ваш лошадь», это слово женского рода.

— Разве я не мужчина? — прищурился Квентин, не то обидевшись, не то, наоборот, заигрывая.

— Хм… почему же тогда вы за мной не ухаживаете? У меня тарелка пустая и бокалы тоже.

Джефферсон тут же подозвал жестом официанта с шампанским, но Юлька, у которой от выставленной на столе кулинарной роскоши даже голова закружилась, поспешила добавить:

— Но тарелка — важнее.

Тогда Квентин, уже совершенно не обращая внимания на красноречие Тараса Францевича, встал, перегнулся через стол и взял огромное блюдо, на котором было разложено аппетитнейшее мясное ассорти. Повара выложили ломтики всевозможных деликатесов в виде симметричной мозаики, чтобы у посетителей и слюнки текли, и глаз радовался.

Директор поперхнулся и на полуслове оборвал свой панегирик: ни он сам и никто из его подчиненных еще не приступил к еде. Наверное, без команды начальника у них это не разрешалось. Юлька злорадствовала…

Но в следующий миг и она поперхнулась.

Ее галантный кавалер не тронул ни розовых полупрозрачных кусочков ветчины, ни румяного, тонко нарезанного ростбифа, ни темно-бордовой салями с искристыми вкраплениями жирка. Он сгребал в тарелку своей прекрасной наездницы только зеленый горошек, обрамлявший блюдо по периметру, для украшения.

— Тпру, лошадка! — остановила его Юлька. — Я, в отличие от вас, не травоядное.

— Какое, простите?

— Не вегетарианка!

— Но вы… там, на лестнице… сказали, что будете со мной говорить, только поев досыта гороха. А я… я хочу, чтобы вы со мной говорили больше и больше.

— Только гороху наевшись! А-ха-ха!

Юлька залилась таким звонким смехом, что это окончательно свело на нет царившую за столом чопорность.

Приглашенные вдруг встрепенулись и, позабыв об иерархии, начали шутить, пить и есть, как нормальные живые люди, а не чьи-то подчиненные.

Банкет! Праздник! Пирушка! Обжираловка и хорошая выпивка! Как это здорово!

Тарас Францевич с минуту растерянно озирался, наблюдая за этой развеселой кутерьмой, потом нахмурился, а затем последовал примеру остальных. И оказалось, что он умеет заразительно, раскатисто смеяться!

Юлька дегустировала все подряд, слушала грубоватые мужские анекдоты, рассказывала в ответ свои журналистские байки, и всем было хорошо.

Только Квентин казался озабоченным, как будто его мучил серьезнейший вопрос:

— Все-таки я — лошадь мужского рода, правда?

— По-русски это будет «конь», — сказала Юля.

— Конь, — как послушный ученик, повторил он, но отчего-то это прозвучало грустно.

— Но мне все же сдается, что вы человек, Квентин. — Ей показалось, что говорит она чересчур патетично, и Юлька снова перешла на шутливый тон: — По крайней мере наполовину. Как кентавр.

— Значит, я и есть кентавр.

— Хорошо! Обожаю этих существ. Они такие умные и мечтательные! И стреляют из лука.

— Стреляют? Разве кентавры воинственны?

— Нет! Они целятся в небо. Хотят сбить звезду…

— О, знаю! И загадать желание. Таков ваш русский обычай.

— Да… — задумчиво проговорила Юлька. — Звездопад — к счастью. Но он бывает только летом.

— Весной тоже. В марте, — возразил он.

— Ну, может, это у вас в Америке.

— Нет, у вас, в России. Именно здесь я нашел падающую звезду. И даже поймал ее.

— Когда?

— Сегодня. Вы падали. Я вас поймал.

— Хотите сказать, что я звезда? Благодарю за комплимент.

— Это не я сказал. Так считает, — кивнул он на Тарас Францевича, — господин директор. Он так вас представил Помните?

— А! Восходящая звезда отечественной журналистики!

— Мистер директор был прав.

— Ну и как, вы загадали желание?

— Загадал, — коротко ответил Джефферсон и надолго замолчал. Только сидел и, забывшись, жевал укроп и петрушку, словно настоящее травоядное.

Как ни странно, его молчание Юльку обидело, хотя остальные мужчины только и думали о том, как бы ей угодить. Но ведь они не были мифическими кентаврами, и на них ей было наплевать. А Квентин… Он что, совсем забыл о ее присутствии? О каких таких посторонних предметах имеет наглость размышлять, когда рядом с ним скучает дама?

— Эй, — она напомнила о себе. — Очнитесь!

— Да, Джулия? Можно мне вас так называть?

— Тогда я вас… как же… Квентин — значит, Веня! Пойдет?

— Кто пойдет?

Непонятливость американца выводила ее из терпения, но в то же время и забавляла. Ей нравилось болтать с этим голубоглазым мистером. Она приспособилась к его акценту и уже почти не замечала его.

— Вопрос не в том, Венечка, кто пойдет. А в том — как? Как я пойду домой, если я — босиком?

— На кентавре, — ответил он. — В ногах правды нет.

Конечно, после банкета он нес ее на руках не до самого дома, а только до такси. Юлька ждала, что Квентин начнет напрашиваться в попутчики, и мысленно подыскивала слова, чтобы отшить его вежливо, но решительно.

По какой-то странной причине, о которой в тот момент не задумывалась, девушка… не хотела знакомить его с сестрой. Не хотела — и все тут! Ни в коем случае.

А все же была несколько разочарована, когда он даже не подумал сесть в машину, а только по-джентльменски расплатился с таксистом авансом. Причем, видимо, с щедрыми чаевыми, потому что шофер удивленно и радостно крякнул.

— Можно, я как-нибудь позвоню вам, Джулия? — робко спросил Джефферсон, прежде чем захлопнуть дверцу автомобиля.

— Пожалуйста. У вас есть куда записать номер телефона?

— Прошу простить меня, — опустил он глаза, — но я уже записал. И даже выучил наизусть.

— Откуда?!

— Узнал у господина директора.

Юлька хмыкнула:

— Не думала, что кентавры — такие хитрые звери.

— Они не звери, — отозвался он каким-то странным, дрогнувшим голосом. — Они люди. По крайней мере наполовину. Фифти-фифти. Гуд найт, Джулия.

— Доброй ночи, Венечка.

От такси до подъезда пришлось-таки пробежаться в одних ажурных чулочках, отчего эти нежные женские атрибуты тоже, конечно, порвались.

Но, пока Ольга осыпала сестру градом упреков, Юли безучастно стояла у окна и глядела в хмурое ночное мартовски небо.

«А вдруг и для меня упадет хоть одна звездочка? — думалось ей. — И подарит мне что-нибудь такое… волшебное. Говорят, что Близнецы — рационалисты, и это, наверно, недалеко от истины. Но правда и то, что мы не терпим однообразия, а потому иногда ждем чуда! Пусть, пусть же оно ворвется в мою жизнь! Хотя бы маленькое. Нет, маленького не надо, хочу огромного, настоящего чуда-чудища! Пускай для меня с неба упадет не какой-нибудь невзрачный метеорит, а звезда первой величины!»

Но звезд совсем не было видно за пеленой облаков и московского смога.

Никаких.

Ни падающих, ни восходящих…

И только Ольга за спиной со скрежетом раздвигай новую, купленную по Юлиному требованию, брезентовую раскладушку. И даже укладывалась на нее, а не на диван, по-стариковски жалуясь на неудобства и лишения, которым подвергает ее бессердечная младшая сестра-эгоистка.