- Нет, - уверенно ответила девушка после недолгого раздумья. - Все известные мне десять поколений моей семьи селились здесь, на севере. Даже незаконнорожденные дети не покидали провинцию Шаньси. Видать, мы с тобой все же однофамильцы, братец, - она продолжила с притворной печалью:

- Придётся мне и дальше терпеть твои шутки о моем замужестве, - пригорюнившийся было Сяо-Фань невольно улыбнулся.

- Кто же тогда сохранит Искусство Ревущего Тигра для потомков, если не ты? - спросил он, желая уйти от болезненной темы родства и родни.

- Книги, - беззаботно пожала плечами дочь Ван Ху. - Отец описал семейный метод во многих подробностях. Еще, он не против передать его достойным - как твоему старшему. Наше семейное искусство не исчезнет, и не будет утрачено семьей - те из моих детей, кому оно подойдет, изучат его по книгам, и передадут потомкам, а научившиеся ему друзья отца сохранят его в своих школах и семьях.

- Это очень практичный подход, - одобрительно кивнул Сяо-Фань. - Я недавно познакомился с несчастным отцом, чей сын совершенно не желает изучать семейное наследие, - он пересказал собеседнице печальную историю наследника Дома Оружейников.

- Это грустно, - чуть поникла девушка. - Надеюсь, Цзяньнань все же поймет своего отца. Я люблю папу, и ни за что не стала бы его огорчать - у нас с ним не осталось близких людей, кроме друг друга. Даже потребуй он от меня изучать нелюбимое дело, я все же выполнила бы его просьбу - мне не жаль поступиться толикой свободы ради человека, что всю мою жизнь был рядом, и заботился обо мне.

- Ты рассудительнее многих, сестрица, - задумчиво покивал юноша. - Все же, печально, когда люди страдают из-за недопонимания.

- Истинно так, - согласилась Ван Жун. - Если ты доел, братец, то быть может, поможешь мне на кухне? Ты - мечник, а значит, и с кухонным ножом кое-как управишься, - она бросила на Сяо-Фаня лукавый взгляд.

- Кухонный нож более сходен с саблей, чем с мечом, а мои сабельные навыки ничтожны[2], - авторитетно заявил тот. - Но я не против расширения моего кругозора, и с радостью приму наставления младшей сестрицы, - весело фыркнув, от поднялся. - Пойдем, покажешь мне мясо и овощи, которые я зверски убью.

Примечания

[1] Название "Хуашань" дословно переводится как "гора цветов".

[2] Нечто вроде обмена китайскими каламбурами. Ван Жун называет Сяо-Фаня "даокэ" (刀客, dao ke, "фехтовальщик/мечник", где "刀" - сабля), и говорит, что он обязан совладать и с "цайдао" (菜刀, cai dao, "кухонный нож"). Тот отвечает, что его "даофа" (刀法, dao fa, "исскуство боя на саблях") слабовато даже для кухонного ножа-"цайдао".

Проснувшись поутру, Ван Фань не застал рядом с собой ни Цзин Цзи, ни его лошади. С момента их отбытия из поместья семьи Ван, старший Сяо-Фаня вел себя все более рассеянно и импульсивно, и, как подозревал юноша, мог попросту забыть о своем младшем. Причиной этому могло быть изученное Цзи мистическое искусство. Пусть Ван Ху и утверждал, что его семейный метод подходит Цзин Цзи как нельзя лучше, спешка вредна во всем, а изучение сложной мистической практики всего за три дня было более чем поспешным, и могло несколько смутить разум второго ученика Уся-цзы.

День назад, они покинули гостеприимный дом Ван Ху, тепло попрощавшись с ним и его дочерью, и двинулись в путь. Путь этот все еще проходил по заснеженным и морозным краям, и Сяо-Фаня не волновала бы рассеянность старшего, если бы не приближающаяся метель. Он спешно собрался, и выступил в путь, старательно оглядываясь в поисках собрата по учебе. Именно эта спешка, и усердные поиски, стали причиной несчастья.

Наступив на очередную снежную кочку, Ван Фань не обратил внимание на то, как опасно она подалась под ногой - мягкий снег, не утоптанный ногами людей и животных, не был редкостью в той гористой местности, по которой путешествовал юноша. В следующее мгновение стало поздно что-либо делать - неверная опора из хрупких веток, которую снегопад превратил в коварную ловушку, провалилась под весом Сяо-Фаня, и он ухнул вниз, лишь на миг задержавшись над пропастью благодаря уздечке, которую он все еще удерживал в руке. Но узда быстро порвалась под немалым весом юноши. Его мерин заржал от боли - чувствительные губы животного были разодраны до крови этим неожиданным рывком. Его испуганное ржание удалялось прочь, а Сяо-Фань все рушился вниз. У него не было точки опоры, чтобы применить технику шагов для спасения, а попытки уцепиться за отвесные обледенелые стены расщелины оказались безуспешны. Юноша падал вниз все быстрее, и вот, тяжелый удар о землю вышиб из него дух вместе с сознанием.

Обжигающий холод разбудил Ван Фаня. Он пошевелился, и невольно вскрикнул от жуткой, ослепляющей боли, пронзившей его ногу выше колена. Попытка приподняться вызвала такую вспышку непереносимого мучения, что юноша едва не потерял сознание вновь, удержавшись от обморока одной лишь силой воли. Он кое-как умудрился сесть, и со злостью осмотрел свое неестественно согнувшееся бедро. Также боль ощущалась в ребрах и руке, но по сравнению с несомненным переломом бедренной кости, она была невеликим поводом для волнения. Сяо-Фань огляделся в поисках верной сумы с медицинскими инструментами и пилюлями, и зло выругался - ее унесла лошадь. Для удобства, юноша прицепил свои немногие пожитки к седлу, и сейчас расплачивался за это невозможностью провести быстрое и действенное лечение. Он применил на себя акупунктурную технику обезболивания при помощи нажатий пальцами, и кое-как подтащил себя к скальной стене, отталкиваясь руками и здоровой ногой. Подтолкнув сломанную ногу ближе к скале, он прижал ее к камню ногой здоровой, и, ухватившись за торчащий из земли корень, что было силы рванул себя от скалы, не ослабляя здоровой ноги. Нестерпимая боль затопила его разум, без труда одолев технику обезболивания, но вместе с болью, он успел почувствовать щелчок встающей на место кости, прежде чем вновь потерял сознание.

Второе пробуждение Сяо-Фаня было менее болезненным, но много более тревожным. Он перестал чувствовать нос и кончики пальцев, и понял - он близок к обморожению. Осторожное, но от этого не менее болезненное прощупывание ноги дало понять, что кости хоть и встали на место, любая попытка двигаться станет для него нестерпимой пыткой, и окончится обмороком. Рядом не было веток, могущих стать материалом для шин и костылей, а древесный корень, столь верно послуживший юноше во вправлении перелома, ему нечем было срезать - меч, и даже походный нож Ван Фаня остались с лошадью. С трудом устроившись поудобнее, юноша начал циркуляцию внутренней энергии, и поразился собственной слабости. Его сил едва хватало на предотвращение смерти от лютого холода, а излечение истощило бы остатки его ци, сделав замерзание неминуемым. Юноша начал регулировать дыхание, пытаясь как можно больше снизить потребление ресурсов организма, чтобы высвободить хоть что-то для лечения. Это погрузило его в состояние полусна, заставившее боль отступить.

Сяо-Фань отвлеченно и безразлично думал о том, что его энергия помалу истощается - избитое тело было неспособно ни на мистические, ни на вполне обыденные усилия, и то немногое, что отнимала защита от замерзания, было нечем восполнить. Юноша подумал, что свое немногое имущество он хотел бы завещать Ши Янь и ее приемышам. С толикой неуместной веселости он пообещал себе всюду носить запас бумаги и письменные принадлежности, если выберется из этой передряги, чтобы иметь возможность оставить завещание при нужде. Также, он зарекся оставлять где-либо личные вещи, и особо - медицинские принадлежности. В своей полудреме-полуяви он пробыл невесть как долго, и прервало ее нечто странное - песня.

- О цвет жасмина, цвет жасмина,

- Прекрасен и ароматен ты,

- Восхваляет тебя стар и мал,