Вот этим всем и занялся Несвицкий. Строителями оказались немолодые женщины, которые, как оказалось, зарабатывали на ремонтах помимо основной работы. Народ в Царицыно жил небогато. Работали они старательно и аккуратно, дом привели в порядок быстро. Несвицкий щедро расплатился, забрал у них ключи от дома и ворот, и в один прекрасный день привез смотреть недвижимость родных, не забыв и деда. О том, что он стал домовладельцем, заранее не говорил, решив устроить для семьи сюрприз.

И тот вполне удался. Марина ахала, осматривая дом. Заглядывала в комнаты, крутила головой. Дед только хмыкал. Маша с «котиком» сопровождала взрослых и молчала.

– Мы будем в этом доме жить? – спросила, когда экскурсия закончилась.

– Да, милая, – ответил Николай. – Ты можешь выбрать себе комнату.

– Спрошу у котика, – ответила малявка и обратилась к плюшевому тигру: – Тебе какая приглянулась?

Тигр промолчал, конечно, но Маша его поняла и так. Она отвела опекунов в спальню с окном, смотревшим на восток.

– Вот эту, – сообщила взрослым. – Сюда снаряд не прилетит. Так котик говорит.

Николай с Мариной лишь вздохнули и закивали, мол, согласны. Событие отметили застольем – пока что скромным: чай и бутерброды. Положенное новоселье будет позже.

– Пускаешь корни здесь? – спросил Несвицкий-старший, когда Марина с девочкой пошли во двор кататься на качели – она здесь тоже была. – А я надеялся, что переберетесь жить ко мне в Москву.

– Посмотрим, как все сложится, – ответил Николай. – Ты знаешь, почему я не хочу пока что жить в империи. Мне нравится быть волхвом-медиком, а там припашут при дворе. К тому ж войну пока что не закончили.

– Ладно, – согласился дед. – Возможно, что-то поменяется. Дом можно и продать потом. А чтобы ты не заскучал, есть важное задание. Нововаряжская разведка сообщила: нашелся маг, который был с террористами, напавшими на Архангельское. Ну, тот, который убежал, вернее, улетел.

– И где он?

– Служит у карателей-нацистов за линией границы. Лютует, сволочь. Служба безопасности империи просила взять его живым – ей очень нужно с гадом побеседовать. У тебя есть опыт доставки пленников из вражеского тыла.

– Займусь, – ответил Николай.

– Сам не пойдешь, – качнул дед головой. – Есть указание от императора не допускать тебя к участию в диверсиях, сам понимаешь почему. Ты разработай операцию и доведи ее до волхвов. Пускай продемонстрируют, чему их научил.

– Ладно, – согласился Николай…

[1] ГУР – Главное управление разведки.

[2] Здрада – измена (славский).

[3] РСЗО – реактивная установка залпового огня. «Град», «Ураган» и прочие.

[4] ДРГ – диверсионно-разведывательная группа.

[5] Для любителей заклепок поясню, что это не всем известный чешский «Скорпион», а автомат другой конструкции. Ну, что-то вроде «ксюхи», но компактней ее и легче.

11.

Богдан довольно скоро понял: он ошибался, предполагая, что в Славию его отправили под пули. Здесь не стреляли: ни снайперы, ни кто-либо другой. Батальон, к которому его прикомандировали, не воевал, а зачищал селения от тех, кто помогал сепаратистам. Происходило это так. Рота или взвод (в зависимости от масштабов операции) на рассвете врывались в спящее село и перекрывали выезды. Солдаты выбирались из машин и шли по розданным им адресам. Там забирали тайных инсургентов и, подгоняя их прикладами, вели к управе, к которой позже пригоняли жителей селения. Командующий группой офицер объявлял задержанных здрадниками[1], после чего их показательно расстреливали добровольцы батальона. Перед этим «здрадников» жестоко избивали – так, что те не могли стоять, при этом все равно кого – мужчину или женщину. Натешившись, пристреливали. Оставив трупы на земле, каратели рассаживались по машинам и отправлялись восвояси.

– Откуда вам известно, кто здрадник? – спросил Богдан у командира батальона после операции, в которой он участвовал впервые.

– Доносы люди пишуть, – пожал плечами подполковник. – Кого в них нам вказали, тих зачищаемо.

– Так могут и сбрехать. Соседи, скажем, посварилися.

– А похер! – хмыкнул подполковник. – Воны тут вси сепаратисты. Чем больше их вбиваемо, тем краще. Нехай бояться. До речи, маг, ты можеш их палити?

– Могу, – ответил лейтенант.

– Ось и роби…

С тех пор он показательно сжигал кого-нибудь из «здрадников». Солдаты отводили того в сторону, Богдан вытягивал к нему ладонь, с нее срывалось пламя, приговоренный вспыхивал и падал. Катаясь по земле, вопил, пока не затихал навек. Солдатам это нравилось: они восторженно орали и хлопали себя по бедрам.

– Немец – молодець! – делились позже впечатлениями. – Ось, как цей сепар закрутився! Як вуж на скороводци.

Однажды после показательной расправы к магу пробилась женщина из местных. Немолодая, худенькая, с растрепанными волосами.

– Не знаю, была ли у тебя мать, – сказала, словно выплюнув слова. – Но, если все же была, будь проклята за то, что породила ката[2].

– Ах, сучка!

Один из добровольцев замахнулся на нее прикладом.

– Не трогайте ее! – остановил его Богдан. – Пускай уходит.

И женщина ушла, сопровождаемая злыми взглядами солдат. Богдан же, воротясь на базу батальона, напился вусмерть, как другие, впрочем. В батальоне много пили: и офицеры, и солдаты. Любая операция заканчивалась пьянкой, но и без них употребляли много. На следующий день Богдан продолжил, а потом ушел в запой. Перед его глазами стояла эта женщина, слова которой обжигали душу. Она прокляла не его, а мать. Ковтюха и раньше проклинали – скажем, те же сербы, Богдана это мало волновало. Но эта женщина ударила по самому больному: мать маг любил и помнил даже в длительной разлуке. И где она сейчас? Что скажет сыну, узнав, чем занимается на Родине? Богдану это важно было знать. Неудивительно: даже у отпетых палачей и негодяев есть чувства – пусть даже к единственному человеку на земле.

На операции он более не ездил – просто посылал всех нахер, когда к нему за этим приходили. Чего ему бояться? Он гражданин Германии и местным командирам не подчиняется. К батальону он прикомандирован и сам решает: участвовать в их рейдах или нет. Пришел к нему и подполковник, командовавший батальоном.

– Чому не ходишь с хлопцами? – спросил, присев на табуретку. Мага разместили в одном из кабинетов школы, и обстановка здесь была спартанской: койка, стол и пара табуреток. Шкаф заменяла вешалка, прибитая к стене. – Воны ображаються[3].

– Скучно, – пробурчал Богдан.

– Як це? – удивился подполковник.

– Я воевал и проводил теракты, – сообщил ему Богдан. – Стрелял, в меня стреляли. Был ранен. А это не война – расправа с мирными.

– Вони сепарасты, – не согласился подполковник.

– Но безоружные, – Богдан плеснул себе в стакан и выпил. – Их режут, словно скот. И на хрена здесь маг? Я вообще не понимаю, зачем меня сюда прислали. Прекрасно сами справитесь.

– Я доповим про це начальству, – пообещал подполковник, поднимаясь с табуретки.

– Да хоть в Берлин! – махнул рукой Богдан. – Плевать…

Он и в самом деле не боялся. Ожесточение и злость сжигали его душу. Пошлют под пули – все равно. Он пил. Денщик, которого определили к «немцу», носил ему еду и водку и прибирался в комнате, пока начальник спал. Дни пролетали, словно пули, Богдан им счет не вел. И неизвестно, сколько б это продолжалось, но однажды ночью возле школы, где размещался батальон, остановился военный внедорожник, раскрашенный под камуфляж. Из него наружу вылезли четверо в немецкой форме. Один, с погонами майора, приблизился к часовому, стоявшему возле ворот.

– Тут есть штаб батальона «Спрут»? – спросил на ломаном варяжском.

– Так, пане офицер, – подтвердил немало перепуганным таким явлением солдат.

– Германский лейтенант Ковтюх быть тоже здесь?