Ну а как же Стюарт и наш брак, который я отбросила в сторону, пока строила тайные планы оказаться в постели с Ричардом? Он не удовлетворял меня во многих отношениях, но мы прожили вместе целую жизнь и создали семейный союз, который я не была готова разрушить. Хотя Стюарт не был столь романтичным, как Ричард, все же он был прочным основанием для моей жизни.

Это была трудная работа, но я должна была сделать определенные выводы, и поскорее. Если бы я продолжала ходить вокруг да около, то было бы неудивительно, если бы я покончила со Стюартом, Ричардом или с собственным рассудком.

Как часто бывает, события следовали некоторым предначертанным путем, и решение было принято без моего участия.

Я вошла в пустой дом, рассеянно удивляясь, куда подевался Брайан. Его книги были брошены прямо за дверью в прихожей, как всегда. Значит, он был дома, но если пошел куда-то, то должен был оставить записку на кухонном столе. Ну хорошо, я допускаю, что в эти дни мы забыли все правила. Каминные часы пробили время: около шести часов он должен проголодаться. Когда я заглянула в кабинет, там мигала лампочка автоответчика, и я нажала кнопку для сообщений. Там были три звонка, и первые два незначительные по сравнению с третьим: «Мама, мы с папой у тети Лоррейн. Обязательно позвони сюда, когда придешь домой. Сейчас 5.30. Где же ты?»

Я немедленно позвонила Лоррейн, но услышала на другом конце провода только длинные гудки ее телефона.

Я не решалась позвонить маме, боясь испугать ее, если что-то случилось с Лоррейн, но около 7.00 я обезумела и наконец позвонила ей. Но там тоже никого не было, и теперь, уже окончательно расстроенная, я снова позвонила Лоррейн. На этот раз, слава Богу, ответил Брайан.

– Что происходит? Почему никто не звонит мне? Я схожу с ума!

Он сказал, что Стюарт, Лоррейн и мама были в госпитале, куда отвезли моего отца с сердечным приступом. Его положили в блок интенсивной терапии, и Брайан полагал, что теперь все будет в порядке.

– Мы сидели в зале ожидания, поэтому папа отвез меня сюда на случай, если ты позвонишь.

Спасибо тебе, Стюарт, спасибо!

– В какой госпиталь его отправили?

– «Дженерал», ты знаешь, около дома бабушки и дедушки?

– Хорошо, я немедленно выезжаю. Буду в госпитале, как только смогу. Скажи это папе, если он позвонит. Оставайся на месте. Дети с тобой? Хорошо, уложи их спать, скоро увидимся.

Я превысила все ограничения скорости, и через час и сорок минут – целая вечность – я прошла через вестибюль госпиталя и поднялась на лифте на четвертый этаж, где находились под наблюдением сердечные больные в особенно тяжелом состоянии. Моя мать увидела меня и вышла в коридор поговорить.

– Слава Богу, ты здесь. Ему сделали некоторые анализы в конце дня и дали успокоительное от боли. У него никогда раньше не было сердечных приступов, но доктор говорит, что для мужчины семидесяти двух лет он в прекрасной форме. Необходимо лечение, и… и, может быть, тогда у него будет шанс выздороветь.

У матери дрожал подбородок, глаза глубоко ввалились на бледном усталом лице, и я видела, как слезы ползли по ее щекам. Она как будто просила меня подтвердить, что все будет в порядке. Подавляя свои собственные опасения, я обняла ее.

– Он сказал, что мой соус был слишком острым, Андреа, а все время…

– Он поправится, мама, конечно, он поправится.

Заглянув в небольшое окошко на двери, я смогла различить на кровати бесформенную массу, которая была моим отцом: он был весь опутан трубками и проводами, присоединенными к бутылкам и мониторам, а маленькие красные и зеленые огоньки бежали на экранах приборов. Внутреннее пространство комнаты напоминало сцену из ночного кошмара, а мерцающие огни монитора усиливали это впечатление. Медсестра, следившая за показаниями приборов, стояла с одной стороны постели, а с другой стороны сидел Стюарт.

Мы с мамой вошли в палату, и я подошла поближе, глядя, как отец лежит неподвижно на чистой белой постели.

– Дорогая, с ним все в порядке, – прошептал Стюарт, протянув свою руку к моей.

Я ухватилась за его руку так, как будто от этого зависела вся моя жизнь, и заплакала. О папе? Да, вначале о нем, но затем гораздо о большем. Я плакала о себе, о прощении, о беспорядке, который устроила в своей жизни, о Стюарте.

Он встал и обнял меня за плечи, и от этого я зарыдала еще громче. Медсестра посмотрела осуждающе, всем своим поведением показывая, что мы должны выйти из палаты, что мы и сделали, тогда как мама вновь заняла свое место у постели.

Мы прошли через холл – на наше счастье, там никого не было – и я свалилась на первую попавшуюся кушетку. Стюарт сел рядом со мной, и я плакала на его плече еще некоторое время. Казалось, он понимал, что мне нужно выплакаться, потому что сидел молча, обняв меня. Хорошо было иметь его в качестве опоры: он был там, где ему следовало быть, и все уладится.

Через несколько минут он сказал:

– Дорогая, твой отец обязательно поправится. У него был приступ, очень болезненный, но больших проблем с сердцем нет. Там какой-то тромб, возможно, нужно сделать шунтирование, но это решение можно принять только завтра, а тем временем доктор Уэй, сердечный хирург, считает, что мы должны успокоиться, поехать домой и отдохнуть.

Конечно, ему легко это говорить, ведь это не его отец лежит там.

– Но он в хороших условиях, положение стабильно, и к тому же доктор Уэй – женщина.

Женщина будет делать операцию папе. Я представила себе его реакцию:

– Он знает?

Моя мать вошла в холл:

– Лоррейн приехала. Мы искали вас. Лоррейн принесла еду и вошла вслед за мамой в полутемный холл. Удивительно, но мы были голодны, и все четверо, включая маму, быстро опустошили маленькие белые коробочки из китайского ресторана.

Мы болтались там еще пару часов, заходя в палату и выходя обратно, пристально глядя на отца и окружающее его оборудование и желая, чтобы все было хорошо. Около полуночи медсестра предложила поставить койку в палате рядом с папиной, так что мама могла прилечь – она хотела остаться на ночь, а остальные должны были уйти. Лоррейн пригласила нас к себе, но мама отвергла это предложение.

– Нет никакого смысла тесниться, когда наш дом пуст. Вы можете переночевать у нас или в твоей бывшей комнате, – посоветовала она.

Это было разумно. У Лоррейн был маленький дом, и у нее остался ночевать Брайан, который, скорее всего, уже спит. И мы уехали со Стюартом, сохраняя молчание, ночевать в дом родителей.

Кровать в моей комнате была двухспальной, она досталась мне в наследство, когда родители купили себе две односпальные кровати, и если бы мы должны были спать на ней вместе, то Стюарт и я, несомненно, оказались бы в очень близком соседстве. Несмотря на то что мы всегда спали в моей комнате, когда оставались здесь на ночь, я рассчитывала, что Стюарт пойдет в комнату родителей. Но, почистив зубы, я была приятно удивлена тем, что он расположился на моей постели. Мне нужен был покой, и я хотела, чтобы он был со мной этой ночью.

Я приняла свое излюбленное положение около него, его руки окружили меня, укрывая и защищая, и я устроилась очень уютно, чувствуя облегчение и удовлетворение: Стюарт позаботится обо мне. Он объявлял перемирие, разгоняя облако нечестности и подозрения. Не думая о своей роли в создании этого кошмара, я испытала простое удовольствие от его присутствия и глубоко, облегченно вздохнула.

Но я не могла так легко снять с себя ответственность. Чувствуя мою потребность, Стюарт увидел свое превосходство и воспользовался им. Приблизив свои губы к моему уху, он сказал:

– Андреа, дорогая, мы должны поговорить. Это не может дальше так продолжаться.

Чудесная волна хорошего самочувствия съежилась и исчезла. Как глупо было полагать, что наши проблемы решены. Как обычно, я рассчитывала, что Стюарт сделает это лучше, но простое присутствие его в привычном месте, присвоение ему роли защитника не меняло ситуации. Он хотел пробиться через стену молчания и имел право знать, в чем дело. Но он не мог представить, отчего все произошло, и он не знал, что в этом были замешаны внешние факторы.