— Да. Может быть, вы забыли имя?

— О, нет, конечно. Я отлично помню.

— Она ушла от вас немногим больше года, как мне помнится.

— Да, да. Совершенно верно.

— Вы были довольны ею? Сколько она у вас служила, между прочим?

— А! Год или два… Я не могу точно припомнить. Она… она очень способна. Я уверена, вы будете очень довольны ею. Я не знала, что она уходит из Фернли. Не имела никакого представления.

— Вы можете рассказать о ней что-нибудь?

— Что-нибудь рассказать?

— Да. Откуда она, кто ее близкие… в этом роде?

Выражение лица миссис Фоллиот стало еще холоднее.

— Я ничего этого не знаю.

— У кого она работала до того, как пришла к вам?

— Боюсь, что не помню.

Во взгляде женщины сверкнула искра гнева — явный признак того, что она нервничала. Она вскинула голову движением, которое мне было смутно знакомо.

— Неужели нужно задавать все эти вопросы?

— Конечно, нет, — ответил я с некоторым удивлением и с оттенком извинения в голосе. — Я даже не представлял себе, что вы не захотите отвечать на них. Прошу прощения.

Гнев ее сразу прошел, и она снова смутилась.

— О! Я не против ответить на них. Уверяю вас. Почему бы не ответить? Просто… Просто это кажется немного странным. Только и всего. Немного странно.

Одним из преимуществ практикующего врача является то, что он обычно может легко понять, когда ему лгут. О том, что миссис Фоллиот не хотела отвечать на мои вопросы, я мог бы узнать, кроме других признаков, по ее поведению. А отвечать она не хотела. Она была огорчена и очень смущена, и за этим скрывалась какая-то загадка. Я видел, что передо мной была женщина, которой никогда не приходилось лгать, и теперь, будучи вынужденной делать это, она чувствовала себя очень неловко. Ее мог бы понять и ребенок. Но было ясно и то, что она не намеревалась рассказывать мне что-либо еще. Какая бы тайна ни была связана с Урсулой Борн, теперь я никоим образом не собирался узнавать о ней от миссис Фоллиот. Потерпев неудачу, я еще раз извинился за беспокойство, взял шляпу и ушел.

Я навестил пару больных и часам к шести вернулся домой. Каролина сидела возле неубранного чайного прибора. На лице ее было выражение сдержанного ликования. Я слишком хорошо знаю это выражение. Оно верный признак того, что она либо получила информацию, либо дала ее сама. Мне было любопытно узнать, что же это было.

— У меня сегодня был очень интересный день, — начала Каролина, когда я опустился в свое особое кресло и протянул ноги к манящему пламени камина.

— Да? Наверное, мисс Ганетт заглянула на огонек?

Мисс Ганетт является одним из главарей местных сплетниц.

— Угадай, — сказала Каролина с некоторым самодовольством.

Я угадывал, медленно перечисляя одного за другим всех членов разведывательного корпуса Каролины. На каждое названное мною имя Каролина отвечала победным потряхиванием головы. Под конец она добровольно вызвалась назвать имя гостя сама.

— Месье Пуаро, — заявила она. — Ну, что ты скажешь теперь?

Я думал многое, но из осторожности ничего не сказал.

— Зачем он приходил?

— Повидать меня, конечно. Он сказал, что, зная так хорошо моего брата, надеется, что ему будет позволено познакомиться с его очаровательной сестрой, то есть, с твоей очаровательной сестрой, я все перепутала, но ты меня понимаешь, конечно.

— О чем он говорил?

— Он рассказал многое о себе и о случаях из своей практики. Ты знаешь, мавританский принц Павел женился на танцовщице?

— Да?

— Недавно я прочла о ней очень интригующую статью в «Светских новостях». Там намекают, что эта танцовщица на самом деле русская великая княжна, одна из дочерей царя, которой удалось бежать от большевиков. Так вот месье Пуаро, кажется, раскрыл запутанную историю о загадочном убийстве, в которую чуть было не вовлекли их обоих. Принц Павел приходил благодарить Пуаро лично…

— Он подарил ему булавку для галстука с изумрудом величиной с перепелиное яйцо? — спросил я с насмешкой.

— Он не упоминал об этом. А что?

— Ничего, — ответил я. — Я думал, что так всегда поступают. По крайней мере, так пишут в детективных романах. У сверхдетективов комнаты всегда усыпаны рубинами, жемчугом и изумрудами, полученными от благодарных клиентов из числа августейших особ.

— Очень интересно узнавать обо всем от них самих, — с готовностью ответила Каролина.

Это было в ее вкусе. Мне оставалось только восхищаться способностями месье Эркюля Пуаро, так безошибочно сумевшего выбрать самый верный подход к пожилой старой деве из небольшой деревни.

— Он не сказал, была ли та танцовщица действительно великой княжной? — спросил я.

— Профессиональный долг не позволяет ему говорить об этом, — сказала Каролина важно.

Мне было интересно, насколько он был правдив в разговоре с Каролиной. Вероятно, он вовсе не говорил правды. Свои косвенные намеки он передавал с помощью бровей и плеч.

— И после этого, — заметил я, — ты, наверное, была готова клевать с его ладони.

— Не будь таким грубым, Джеймс. Не знаю, откуда у тебя эти вульгарные выражения.

— Вероятно, от моей единственной связи с внешним миром — от моих больных. К сожалению, я практикую не среди августейших принцев и интересных русских эмигранток.

Каролина подняла свои очки на лоб и посмотрела на меня.

— Ты, кажется, очень раздражен, Джеймс. Это, должно быть, от печени. Тебе нужно принять на ночь голубую таблетку.

Если бы меня увидели в моем собственном доме, трудно было бы представить, что я врач. Дома лечение прописывает и себе, и мне Каролина.

— К черту печень, — вспылил я. — А об убийстве вы говорили?

— Ну, конечно же, Джеймс. А о чем же еще здесь говорить? Я смогла обратить внимание месье Пуаро на некоторые детали. Он был мне очень благодарен. Он сказал, что у меня есть задатки врожденного детектива и чудесное психологическое чутье человеческой натуры.

В этот момент Каролина была очень похожа на кошку, объевшуюся жирной сметаной. Казалось, она даже мурлыкала.

— Он очень много говорил о крошечных серых клеточках мозга и об их функциях. Он говорит, что клетки его мозга самого высокого качества.

— И он это сказал, — заметил я с горечью. — Скромность — явно черта не его характера.

— Джеймс, я не хотела бы, чтобы ты так страшно был похож на американца. Он считает очень важным. как можно скорее найти Ральфа, убедить его явиться в полицию и рассказать о себе. Он говорит, что его исчезновение производит очень неблагоприятное влияние на ход следствия.

— А что ты на это ответила?

— Я с ним согласилась, — сказала Каролина важно. — И рассказала ему, что уже сейчас говорят об этом.

— Каролина, — спросил я резко, — ты рассказала месье Пуаро о подслушанном разговоре в лесу?

— Рассказала, — охотно ответила Каролина.

Я встал и начал ходить по комнате.

— Надеюсь, ты понимаешь, что ты делаешь, — проговорил я отрывисто. — Ты набрасываешь петлю на шею Ральфа Пэтона — это верно, как то, что ты сидишь в этом кресле.

— Нисколько, — совершенно спокойно ответила Каролина. — Я была удивлена тем, что ты сам не сказал ему об этом.

— Я был достаточно благоразумен, — ответил я. — Мне очень нравится этот парень.

— Мне тоже. Вот почему я считаю, что ты говоришь глупости. Я не верю, что Ральф сделал это, так что правда не может повредить ему, а мы чем можем должны помочь месье Пуаро. Вполне возможно, что в ночь, когда совершалось убийство, Ральф был с той самой девушкой, а если так, то у него есть полное алиби.

— Если у него есть полное алиби, — парировал я, — почему он не придет и не скажет об этом?

— Возможно, чтобы не причинить неприятностей девушке, — разумно рассудила Каролина. — Но если месье Пуаро узнает, кто она и разъяснит ей о ее долге, она придет добровольно, чтобы снять с Ральфа подозрения.

— Кажется, ты выдумала свою собственную романтическую историю, — сказал я. — Ты слишком много читаешь дрянных романов, Каролина. Я всегда говорил тебе об этом.