— Деньги, — резко произнес Блант.

Наступило молчание, которое длилось, по меньшей мере, с минуту.

Потом Флора решительно заговорила.

— Месье Пуаро прав. Деньги взяла я. Я украла. Я — воровка… да, да, обыкновенная вульгарная воровка. Теперь вы все знаете! Я рада, что это открылось. Вcе эти последние дни были для меня кошмаром!

Она вдруг села и закрыла лицо руками.

— Вы не знаете, чем была моя жизнь с тех пор, как я сюда приехала, — говорила она сквозь пальцы хриплым голосом. — Постоянная нужда в самом необходимом, всяческие изворачивания, чтобы удовлетворить эту нужду, ложь и обман, растущие счета, обещания уплатить… о! Я ненавижу себя, когда обо всем этом думаю! Вот что нас сблизило — Ральфа и меня. Мы оба слабые! Я понимала его, и мне было горько… потому что, в сущности, я такая же, как и он. Мы недостаточно сильны, чтобы быть порознь, любой из нас. Мы слабые, несчастные и презренные люди.

Она посмотрела на Бланта и вдруг топнула ногой.

— Почему вы на меня так смотрите, словно не верите? Может быть, я воровка, но, по крайней мере, я хоть теперь стала сама собой. Я больше не лгу. Я не притворяюсь такой девушкой, какие вам нравятся — молодые, простые и невинные. Мне все равно, захотите ли вы снова когда-нибудь меня увидеть. Я ненавижу себя… презираю… но вы должны поверить одному: если бы правда помогла Ральфу, я бы ее сказала. Но я понимала, что она ему не поможет. Правда оборачивается против него. Я лгала, потому что не хотела причинить зла Ральфу.

— Ральф, — пробормотал Блант. — Всегда — Ральф.

— Вы не понимаете, — сказала безнадежно Флора. — И никогда не поймете. — Она повернулась к инспектору. — Я все признаю. Я зашла в тупик с деньгами. В тот вечер я больше не видела своего дядю, после того как он ушел из столовой. А что касается денег, вы можете поступать, как находите нужным. Хуже, чем сейчас, уже не будет.

Она вдруг умолкла, закрыла лицо руками и выбежала из комнаты.

— Ничего не поделаешь, — уныло сказал инспектор.

Казалось, он не знал, что делать дальше. Блант шагнул вперед.

— Инспектор Рэглан, — сказал он спокойно, — эти деньги мистер Экройд отдал мне для особой цели. Мисс Экройд никогда к ним не прикасалась. И если она говорит, что взяла их, она лжет, чтобы защитить капитана Пэтона. Правду говорю я. Я готов пойти в свидетели и повторить это под присягой.

Он резко поклонился, внезапно повернулся и вышел из комнаты.

Пуаро метнулся за ним. Он настиг его в холле.

— Месье, прошу вас, будьте любезны — на одну минутку.

— Да, сэр? — с явным нетерпением остановился Блант.

Он хмуро смотрел сверху на маленького Пуаро.

— Дело вот в чем, — поспешно сказал Пуаро. — Меня не обманула ваша небольшая фантазия. Нет, не обманула. Деньги взяла все ж таки мисс Флора. Но то, что вы сказали, хорошо придумано. Мне нравится. Вы хорошо поступили. Вы человек острого ума и решительных действий.

— Меня совершенно не волнует ваше мнение, благодарю вас, — сказал Блант холодно.

Он хотел было пройти, но Пуаро, нисколько не оскорбившись, взял его под руку и задержал.

— А! Но вы должны выслушать меня. Я еще не все сказал. Недавно я говорил, что от меня кое-что скрывают. Очень хорошо. Я все время видел, что скрываете вы. Мадемуазель Флора — вы любите ее всем сердцем. С тех пор, как впервые увидели, разве я не прав? О! Давайте говорить об этом открыто… Почему в Англии принято говорить о любви как о постыдной тайне? Вы любите мадемуазель Флору. Вы стараетесь скрыть это от всего мира. Очень хорошо — это в порядке вещей. Но примите совет от Эркюля Пуаро: не скрывайте этого от самой мадемуазель.

Уже несколько раз Блант проявлял признаки нетерпения, но сердечные слова, казалось, приковывали его внимание к тому, что говорил Пуаро.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил он резко.

— Вы думаете, что она любит капитана Ральфа Пэтона… но я, Эркюль Пуаро, говорю вам, что это не так. Мадемуазель Флора согласилась выйти замуж за капитана Пэтона, чтобы угодить своему дяде, и потому, что в замужестве она видела возможность уйти от здешней жизни, которая становилась для нее просто невыносимой. Он ей нравился, между ними было много понимания и сочувствия. Но любви не было! Не капитана Пэтона любит мадемуазель Флора.

— Черт возьми, что вы хотите этим сказать? — спросил Блант.

Под его загаром я заметил багровый румянец.

— Не будьте слепым, месье. Она просто по-детски преданна Ральфу. Пэтон в опасности, и она считает своим долгом не покидать его.

Я почувствовал, что и мне пора вставить слово, чтобы помочь доброму делу.

— Моя сестра говорила мне позавчера вечером, — сказал я поощрительно, — что Флора всегда была и будет совершенно равнодушна к Ральфу Пэтону. В таких вещах моя сестра всегда бывает права.

Блант пренебрег моими усилиями. Он обратился к Пуаро.

— Вы действительно думаете… — начал он и умолк.

Он принадлежит к тем неразговорчивым людям, которым трудно облечь свои мысли в слова.

Пуаро такие трудности были незнакомы.

— Если вы не верите мне, спросите у нее самой, месье. Но, может быть, вам теперь все равно… Эта история с деньгами…

Блант издал звук, похожий на злой смех.

— Думаете, я ее осуждаю? Роджер всегда был странным малым в отношении денег. Она попала в беду и не осмелилась сказать ему. Бедняжка. Бедный одинокий ребенок.

Пуаро многозначительно посмотрел на боковую дверь.

— Мадемуазель Флора, я полагаю, ушла в сад, — пробормотал он.

— Я был глуп во всех отношениях, — сказал вдруг Блант. — Странный у нас разговор. Как в датских пьесах. А вы правильный малый, месье Пуаро. Благодарю вас.

Он ухватил руку Пуаро и так стиснул ее, что тот поморщился от боли. Потом он направился к боковой двери и вышел в сад.

— Не во всех отношениях, — пробормотал Пуаро, нежно поглаживая онемевшую руку. — Только в отношении любви.

Инспектору Рэглану был нанесен тяжелый удар. Благородная ложь Бланта не обманула его так же, как и нас. Весь обратный путь в деревню сопровождался его жалобами.

— Это меняет все. Не знаю, понятно ли это вам, месье Пуаро?

— Да, да, понятно, понятно, — отвечал Пуаро. — Видите ли, эта небольшая идея возникла у меня несколько раньше.

Инспектор Рэглан, которому «эта идея» была высказана полчаса назад, смотрел на Пуаро с несчастным видом и продолжал свои открытия.

— А теперь эти алиби. Они ничего не стоят! Абсолютно. Нужно все начинать сначала. Нужно узнавать, что делал каждый с 9.30 и дальше. Девять тридцать — вот время, за которое нам нужно ухватиться. Вы были правы насчет этого Кента: мы его пока не отпустим. Значит так… девять сорок пять, — в «Собаке и свистке». Он мог добраться туда за четверть часа, если бежал. Вполне возможно, что это его голос слышал мистер Реймонд, когда он просил денег у мистера Экройда, и тот ему отказал. Но ясно одно: по телефону звонил не он. Вокзал находится в полумиле в противоположном направлении. Больше чем полторы мили от «Собаки и свистка», а он был в этом баре приблизительно до десяти минут одиннадцатого. Чтоб он пропал, этот телефонный звонок! Мы все время возвращаемся к нему.

— Это верно, — согласился Пуаро. — Очень любопытно.

— Вполне возможно, что позвонил капитан Пэтон, если он забрался в комнату своего дяди и обнаружил, что он убит. Испугавшись, что его могут обвинить, он скрылся. Это возможно, не правда ли?

— А для чего ему понадобилось бы звонить?

— Возможно, у него были сомнения, действительно ли старик был мертв. Решил как можно скорее вызвать доктора, но не захотел назвать себя. Ну, как эта теория? Я бы сказал, в ней что-то есть.

Инспектор важно выпятил грудь. Он был так откровенно восхищен собою, что любое наше замечание было бы излишним.

В этот момент мы подъехали к моему дому, и я поспешил к своим больным, которые уже давно ждали меня. Инспектор и Пуаро отправились в полицейский участок пешком.