— Не прелесть, а жуть! — серьезно возразил штурман. — Продолжительный штиль на этих широтах — шутка многозначительная. Такую фантасмагорию предвижу! Как по-твоему, Иван Яковлевич?

Колун подтвердил, что затянувшееся безветрие рано или поздно, но оборвется бурей. И чем сегодня тише, тем завтра загрохочет сильней. Что до него, то он свои меры принял, на палубе держит только необходимые материалы, а все остальное несет в кладовку.

Шарутин, заметив, что капитан спустился к себе в каюту, поднялся снова наверх и прошел в радиорубку.

— Отбей на «Печору» маленькое сообщение, — сказал он радисту. — Диктую текст. «Печора», каюта номер семьдесят четвертая. Все в порядке. Жди. Шарутин.

— А кому конкретно? — спросил радист, записывая радиограмму. — Фамилия получателя?

— Получатель — каюта, — строго сказал штурман. — И фамилия ее — номер семьдесят четыре. Или не ясно?

Радист, молча пожав плечами, застучал ключом на своем радиопередатчике «Ерш».

Через несколько дней, впервые за три недели на промысле, «Бирюза» с полными трюмами засоленной селедки и палубой, сплошь заставленной бочками со «свежьем», понеслась не к «Тунцу», а к «Печоре» и, лихо повернув, заняла очередь.

Когда подошло время траулеру швартоваться к базе, Шарутин объявил, что ему хочется на «Печору».

— И вместе с тобой, Леонтий! — пробасил он просительно. — Очень нужное дело, а без тебя не выйдет.

— А что за дело, и почему оно тебе нужное? — поинтересовался капитан.

— Лучше не рассказывать, а показать. Тебе картинка понравится, ручаюсь.

С плавбазы спустили сетку, на ней поднялись сразу четверо — мастер добычи, стармех и Карнович с Шарутиным. Карнович хотел пройти в носовую пристройку к капитану плавбазы, но Шарутин не дал.

— Представляться начальству успеется, мое же дело отлагательства не терпит. Шагай со мной вниз.

Они прошли мимо камбуза и столовой, мимо красного уголка и библиотеки, спустились еще ниже. Карнович раздраженно объявил, что экскурсия по внутренним помещениям плавбазы ему надоела, он дальше ни шагу не сделает. Шарутин, вместо ответа, постучал в каюту, к которой они подошли.

— Входи и не падай в обморок, — сказал он, пропуская капитана вперед.

В четырехместной каюте у столика сидела Дина.

— Ты? — проговорил Карнович, пораженный. — Неужели ты? Или мне померещилось? Призрак? Мираж?

— Можешь дотронуться до меня, — смеясь, сказала она, протягивая руку. — Сразу убедишься, что не призрак и не мираж.

Шарутин радостно хохотал. Он казался гораздо более счастливым, чем Дина и еще не пришедший в себя от изумления капитан.

— Моя работа! — восторженно басил он, не давая ни ей, ни ему больше слова сказать. — Сперва Дину уговаривал определиться на плавбазу. Жуть, что было, она ведь командовать кораблями мечтает, ты Дину знаешь, она такая! А потом старпома уламывал, чтобы взял, он мне приятель, вместе мореходку кончали, только для меня и согласился зачислить необученную. Зато Дина теперь полноправный член экипажа — лаборантка по анализу сельди, за один переход сюда освоила дело, старпом мне по радио сказал — вполне справляется. Жуткие способности химика, так и рубанул по «караваннику». И учти — заработки нашей команды теперь зависят от того, какую цифру жира у селедки выведет Дина в накладной. Так что ищи ее доброго расположения!

— Что-то не вижу, чтобы ты очень искал моего доброго расположения, Леня, — заметила с насмешкой Дина.

Карнович бодро сказал:

— Минутная растерянность, извини. Итак, наши промысловые показатели в твоих суровых руках, и я должен перед тобой лебезить? А с чего начнем завоевания твоего доброго расположения?

— Хотя бы с того, что ты меня обнимешь и поцелуешь. Капитан не заставил дважды себя просить.

Затянувшееся безветрие тревожило не только Колуна с Шарутиным. Все опытные рыбаки понимали, что в природе нарушена естественная гармония тишины и шума, покоя и толчеи. В «адской кухне погоды» между Гренландией и северной Норвегией произошла катастрофа, и выразилась она в том, что мертвое спокойствие сковало на долгие дни океан. Он должен был преодолеть одну катастрофу другой — ураганом. Сколько бы антициклон не задерживался, его сметает циклон, так учил морской опыт. И что буря, призванная взорвать затянувшийся штиль, будет немалой, предугадывали все.

С каждым новым днем синоптики на плавбазах все опасливей изучали карты погоды, по два раза в сутки принимаемые по радио автоматическими аппаратами. С каждым новые днем все беспокойней звучали их ежедневные сообщения на радиосоветах: «Сегодня в океане ожидается полное спокойствие». И каждое утро, и каждый вечер капитаны с сомнением вглядывались в горизонт — не появится ли где на его темной синеве зловещих быстро летящих туч. Но барометр показывал максимальное давление, небо было чисто.

И когда в Гренландском море, где-то к западу от Шпицбергена, возникло колечко падающего давления, синоптики и руководители флотилий восприняли его, если не с удовлетворением, то с пониманием. Совершилось то, чего с тревогой ожидали — природа порождала бурю.

Пока это была маленькая воронка в атмосфере, набор крутящихся изобар с невысокими перепадами давлений. Циклон вращался вокруг собственной оси, он еще никуда не двигался, ничему не грозил. Но давление в его центре продолжало падать, перепады становились крутыми, сперва десятки, за ними сотни кубических километров воздуха обрушивались в исполинский воздушный провал, образовавшийся около Шпицбергена. И, как чудовищный зверь, очнувшийся от спячки, циклон начал медленно подвигаться, он еще не мчался, только пошатывался, только присматривался — куда же броситься?

Крупные метеостанции Европы и Америки отметили зарождение бури, на синоптических картах появилось грозное закольцевание изобар. Давление в центре циклона падало, колец с каждым сообщением становилось больше. Как гигантская вытяжная труба, циклон жадно всасывал воздух, и, на смену исчезающей атмосфере, сюда устремлялись воздушные потоки из областей высокого давления. На периферии циклона забушевали вихри, воздухопад расширялся, захватывал все новые площади в океане — ураган набирал силу.

И внезапно вся эта бездна осатаневшего воздуха пришла в движение — циклон ринулся на юг.

В день, когда направление бури на юг стало явным, Березов собрал на плавбазе совещание флагманов рыбацких флотилий. На совещание подплыл и Луконин. Синоптик расстелил на столе две карты погоды — последнюю сводку и прогноз Вашингтона на завтра. Около Березова лежали телеграммы из Москвы от Института Прогнозов.

Синоптик доложил, что, по прогнозу американских метеоинститутов, циклон, все убыстряя бег, пройдет западнее острова Ян-Майен и через Датский пролив, между Гренландией и Исландией, прорвется в Западную Атлантику, к американскому материку. В связи с этим все суда, находящиеся на трассе циклона, получают штормовые предупреждения и рекомендации, куда уйти, чтобы избежать встречи с бурей. Рыбацкому промыслу юго-восточнее Ян-Майена, по-видимому, ничего не грозит.

Вывод синоптиков подтверждала и московская радиограмма. Институт Прогнозов тоже считал, что циклон будет прижиматься к берегам Гренландии. Институт советовал суда, забравшиеся к пятнадцатому меридиану, увести к востоку за десятый, а еще лучше — за пятый меридиан.

— Какая скорость ветра в обводе циклона? — спросил Березов. — И какие перепады?

— В районе Гренландии сейчас свыше тридцати метров в секунду, но ветер продолжает расти. Дождь, мокрый снег. В центре — девятьсот семьдесят миллибар. У нас пока 1050.

— Там уже двенадцать баллов, а буря лишь разворачивается! — Березов покачал головой. — Давно не слыхал о таких перепадах! Как будем с промыслом?

Флагманы полагали, что оснований для паники нет, промысел надо продолжать. В «Океанрыбе», где следили за метеообстановкой в Северной Атлантике, поводов для беспокойства тоже не видели: управляющий трестом поздравлял с досрочным завершением плана месяца, надеялся на крупное перевыполнение.