Литмир - Электронная Библиотека

Но самым удивительным сооружением в этой необычайной комнате была исполинская кровать, и Миша уставился на нее. Это был даже не двухспальный, а многоспальный, совершенно квадратный ящик о четырех стенках красного дерева — передняя откидывалась на пол, когда хозяин осмеливался лезть внутрь. И все четыре стенки были покрыты яркими, эмалевыми, оттиснутыми, а не нарисованными картинами. На наружной стене торца трое гномов у горна с ухмылками раскаливали орудия пытки и скашивали красные глаза на пленника, голого, накрепко связанного мужчину. На внутренней стороне того же торца всадник в латах, с султаном на шлеме, мчался на диком скакуне прямо на ложе — передние копыта готовились обрушиться на покоящегося в нем. А на задней стенке дюжина зверообразных римлян похищала нагих сабинянок. Умыкание невест совершалось с такими подробностями, что обрести спокойствие можно было, лишь отвернувшись от ужасного зрелища. Но всего трагичней была картина в головах: на всю эту стенку разлеглась голая томная девица, а над ней, чуть не задевая ее крыльями и когтями, дрались не то за душу ее, не то за тело прекрасный ангел с безобразным чертом.

— Забавный паноптикум, — констатировал Шарутин, с любопытством осматриваясь. — И что же — накупил мебель твой Тимофей или уже была от старых хозяев?

— Натаскал. — Шмыгов развалился на кровати, знаком показав штурману и Мише, чтоб воспользовались креслами. — Он гробокопатель.

— Ты серьезно?

— Могилы не вскрывает, а в подвалы развалин проникает. Янтарные сокровища ищет, чтобы сдать государству. В милиции ему пригрозили, что вышлют за тунеядство. Теперь строитель, в бригаде по расчистке — те же развалинки ворошит, кирпичи таскает…

— В море его не соблазнил?

— Его соблазнишь! Бледнеет, когда видит воду. В прошлый отход провожал, на «Радуге» Трофимовского шли, — руку схватил, едва вступил на трап. Морская болезнь, в глазах кружится — сказал. А волна — балла на два. Я уж и злиться не стал, так смешно стало.

— Я его сегодня как увидел, сразу понял — тип!

— Тип, точно. Отличнейший парень. Работяга, душа. Думаешь, иначе бы я перебрался из общежития в это логово? Другого такого друга не было у меня. И не будет. Говорит Сергей Шмыгов, а каждое слово Шмыгова — гиря! Только веские слова признаю.

Штурман удивленно поднял брови.

— Мне он таким хорошим не показался. Угодлив. Твои команды без слова исполняет.

— От доброты, а не от угодливости. Ничего ты в Тимофее не увидел. Я тебе объясню, какой он натуры.

И Шмыгов стал рассказывать, как в прошлом году они с Трофимовским возвращались вечером из управления. В парке за оградой закричали две женщины; к ним приставали пятеро подвыпивших парней. На выручку кинулся проходивший мимо мужчина — этот самый Тимофей. Женщины убежали, а пятеро насели на одного. Трофимовский хотел бежать к телефону вызывать милицию, Шмыгов перелез через ограду на помощь Тимофею.

— Драка была — прелесть! Каждому досталось от него больше, чем ему ото всех! Один парень вытащил нож, он ножик вырвал, закинул в кусты, чтобы ненароком кого не резануть — так объяснял потом. Ох, и поработал я кулаками! Двое удрали, троих держим. «В милицию их теперь, кореш?»— спрашиваю. — «Отпустим, — говорит, — зачем парням биографию портить, еще образумятся». Ты бы послушал, как они нас благодарили, что не сдали под арест! Так я познакомился с Тимофеем.

— И сразу пошел к нему?

— Пошел в другой раз. Тоже забавная история. Иду в «Балтику» навеселе…

— Пьяный, короче.

— Много ты меня пьяным видел, штурман? Веселюсь, верно, люблю, чтоб изо рта святым духом несло, а понимание выветривать — прошу прощения! В «Балтику» не пускают, мест нет. Я всем у двери дензнаки сую — от стармеха Шмыгова, мол, визитка на память. Хохочут, из рук вырывают! Бичи, суходралы — народец! А тут появляется Тимофей, оттащил, усадил в такси, привез сюда, раздел, уложил. Утром просыпаюсь один. Вспоминаю — мать честная! Что за экспедицию натрудил, за один вечер вышвырнул. Нет, денежки на столе, стопочками, бумажка к бумажке, записочка, куда ключ положить. С того дня и живу у Тимофея, пока квартирой не одарят, чтобы семью переводить с Белого моря на Балтику.

— Деньги и здесь можно порасшвыривать, а это для тебя главное. — Шарутин зевнул.

— Моторист, где чемоданчик? Подай и раскрой!

Миша раскрыл чемодан. Он был наполнен пачками денег. Кучку крупных купюр охватывала бечевка, на связке была надпись: «В Архангельск».

— Две трети сегодня переведу. А оставшиеся поразбросаю. И всегда так — раньше семье отсчитываю, а что останется, того уже не считаю. Закрой, моторист, и сунь куда-нибудь.

— Загулял твой Тимофей на деньжата, что ты ему дал. — Шарутин зевнул, еще слаще и закрыл глаза. Огромное кресло тянуло в дрему.

— Придет. Он и в бухгалтерию со мной попер, чтобы охранить от растраты. В спектакле участвовал, а не из гуляк. Особенно теперь.

— Что за особенность?

— Влюбился в соседку. За стеной живет. Одинокая. С дочкой лет двенадцати.

Штурман оживился.

— И красивая?

— Смотреть приятно, но о себе думает с перебором. Компаний не поощряет, в гости не вытащишь. А Тимофей перед ней чуть не на коленях ползает. Я ему объяснил — при такой преданности успеха не будет, женщины любят, кто поразвязней. Наставлять Тимофея на правильное ухаживание — прилаживание горбатого к стенке! Придется помочь. Вот рассержусь и прикажу ей выйти за него замуж. Пусть только попробует отказать!

Миша, не вмешиваясь в разговор стармеха и штурмана, смотрел в окно. Хлынул дождь, до того густой, что Дома офицеров не стало видно — за стеклом потемнело от низвергающейся воды. В единственное окно Тимофеевой комнаты как бы прорывались иногда ветки, это была та балконная березка, которую они увидели с улицы, она росла у соседки Тимофея, ветер сгибал деревце в три погибели, и оно хваталось за стену и стекла, чтобы не переломиться и не улететь. Миша пожалел, что пришел сюда и что нельзя в такую погоду уйти. Он надеялся, что два бывалых моряка заговорят о промысле, о приключениях в океане, о бурях и штиле, о рыбе и морском звере, о машинах и снастях, рангоуте и такелаже. Его не интересовало, что за характер у Тимофея, какие соседки здесь, красивые или уродливые, строгие или податливые. Женщины были везде, он приехал в этот полуразрушенный город не ради них. И от досады, что даром теряет время, Миша помрачнел и перестал слушать, о чем говорят моряки.

Дверь распахнулась, ввалился мокрый Тимофей с кучей свертков.

— Не серчайте, ребята, — сказал он. — Очередь была большая, угря копченого выбросили., Стол у нас сегодня — мечта!

8

Двухэтажный дом, где жили Мухановы, состоял из четырех трехкомнатных квартир. В левом крыле второй этаж занимал Алексей, теперь, после приезда отца и брата, семья была из пяти человек. На первом этаже этого крыла жил Куржак с женой Матреной Гавриловной, а при них сын Кузьма и невестка Алевтина с четырехлетней дочкой Таней.

Правое крыло принадлежало двум капитанам «Океанрыбы» — Соломатину и Доброхотову. Сергей Нефедович Соломатин, моряк из молодых, слыл удачником, все ему в морской карьере давалось легко — за семь лет плавания бывали и штормы, и трудная промысловая обстановка, когда рыба не шла, и всегда получалось как-то так, что и аварии обходили «Кунгур» Соломатина и в «пролов» он ни разу не попадал. «Ты счастливчик, Сережа, тебе всегда везет!» — говорили приятели. «Соломатин — умелец, мастер моря!» — утверждало начальство. И как часто бывает при таком расхождении мнений, обе оценки были верны: Соломатин был счастлив на море, потому что знал и любил его. Он, впрочем, был счастлив и на берегу: Ольга Степановна, на которой он женился на последнем курсе мореходки, брала и умом, и добрым характером, а когда они вдвоем под руку шли по улице, на статную пару заглядывались прохожие. Впрочем, в последние три года такие прогулки выпадали нечасто, даже когда Сергей Нефедович задерживался на берегу, — Ольга Степановна, бросив службу — она работала техником-строителем, — все время отдавала уходу за четырехлетним Сеней и трехлетней Надей.

9
{"b":"156329","o":1}