— Руперт недавно обручился, а Дадли — настоящий отшельник и убежденный холостяк.

— Ах, как это интересно, — восхитилась мисс Луиза Пиннер.

Утром приехал Руперт. Он был худ и черноволос, его лицо украшали роскошные холеные усы; манеры Руперта отличались той подчеркнутой и слегка наигранной сердечностью, которую приобретают со временем политические деятели. Его живой взгляд и веселый нрав напоминал Барнаби, но на этом сходство между братьями исчерпывалось.

Руперт крепко пожал руку Эммы.

— Сожалею, что не смог приехать на вашу свадьбу. — Он окинул молодую женщину восхищенным взглядом. — Да, везунчика Барнаби можно поздравить.

— Так же, как и тебя, не правда ли? — ответствовал Барнаби.

— Да, ты попал в самое яблочко, старина. Мне не на что пожаловаться. Джин чертовски мила, а ее старик способен оказать мне неоценимую помощь. С женитьбой мы не торопимся. Сперва я намерен завоевать место в палате общин. Но боюсь, что для победы мне придется изрядно потрудиться. Я слышал, что вы опять привезли сюда детей. Кем мы заменим Сильвию на этот раз?

— Я усиленно занимаюсь этим сам.

— Вот и славно. Я нечасто бываю дома, но Дадли свято оберегает свой покой. Тебе необходимо быть уверенным, что новая гувернантка не выкинет какого-нибудь номера и не пустится наутек… Кстати, каким образом ты довел Сильвию до того, что ей пришлось бежать? Я давно разочаровался в ней. Но признаю, что юная блондинка была милашкой, как выражалась наша мать. Потерпи немного, и я познакомлю тебя с моей шотландской избранницей. Ну что ж, Эмма, пора откланяться: у меня безотлагательные дела. Увидимся за обедом.

Это было мучительное утро. Мегги и Дина превзошли самих себя в изощренных выходках. Сначала они с благословения Дадли вырядились в неподобающие случаю уродливые джинсы; потом стали вихрем носиться по комнатам и лестнице, оглашая дом воплями и диким хохотом.

Барнаби уединился в своем маленьком кабинете на первом этаже, строго предупредив, что ему надо поработать. Дадли, выглядевший неуклюжим и по-особенному домашним в своем поношенном твиде, быстро и как-то воровато пересек холл и вышел наружу, надеясь, что его никто не заметит. Руперт тоже исчез. И старый особняк оказался во власти женщин.

Гомон резвящихся близнецов сливался с зычным смехом Ангелины, пышнотелой, добродушной служанки, которая бесшумно разгуливала в мягких тапочках и непрестанно улыбалась.

Эмма услышала ее слова, обращенные к миссис Фейтфул:

— У нас опять весело, как под Рождество. Должна вам сказать, я люблю, когда собирается вся семья, играют дети. Суета меня совсем не тяготит. Она правда его жена?

Раздался негодующий возглас миссис Фейтфул, но гнев экономки не смутил Ангелину, которая продолжала свою болтовню:

— Да вы не волнуйтесь, я просто вспомнила о той красотке, которая была с нами в прошлое Рождество; кажется, ее звали Сильвией. Как она заботилась о детях! Такие симпатичные гувернантки встречаются нечасто. Одному мистеру Дадли было не по себе: он не привык к общению с женщинами, да еще с такими хорошенькими. Но может быть, в эти праздники они развлекут его. Я всегда говорила, что он просто робеет, и больше ничего. Миссис Фейтфул, вы неловко повернулись и разбили салатницу. А она была фарфоровая, из дорогих. Ничего, милочка, это не ваша вина: ведь вы не видите даже того, что находится у вас под носом, не так ли? — Снова послышался зычный хохот. — Дорогие женщины, дорогой фарфор… В этом доме небрежно обращаются с ценностями. Только ваш почтенный возраст и моя молодая сила защищают нас, правда? Иначе нам тоже пришлось бы упаковать чемоданы и бежать куда глаза глядят. — Ангелина, довольная своим, как ей показалось, остроумием разразилась громоподобным смехом.

«Я пообещала Барнаби не ворошить прошлое», вспомнила Эмма. Бессвязные речи Ангелины — всего лишь сплетни, которыми тешатся слуги. Она же должна быть выше кухонной болтовни. Ангелина была такой же сочинительницей, как и Мегги, но ее «легенды» воспринимать в комическом свете. Она тоже любила преувеличивать… В конце концов, какое это имеет значение, если в прошлое Рождество Барнаби флиртовал с хорошенькой девушкой по имени Сильвия?

Эмма не сомневалась — ее ожидает нелегкий месяц. Погода дождливая; придется сидеть дома, смотреть на поблекшие гравюры с батальными сценами, урезонивать девочек; против своей воли выслушивать сплетни слуг; быть сдержанной, чтобы не смутить целомудренного Дадли: не дай Бог, показаться ему слишком развязной или соблазнительно женственной. А тут еще Руперт со своей «сердечностью» заядлого политика.

Да! Ну и медовый месяц!

Бедный Барнаби… Бедная Эмма…

Перед самым обедом, когда объявились запропастившиеся мужчины, раздался телефонный звонок. Барнаби поговорил несколько минут, заслонил трубку ладонью и сообщил новость.

— Это мисс Джеймс из лондонского агентства по найму. Она посылает нам молодую женщину, Которая прибудет послеобеденным поездом. — Он выглядел довольным. — Я же говорил вам, что, как только появится гувернантка, все уляжется само собой.

Раздался легкий стук: это Дадли уронил свою трубку. Он нагнулся, чтобы ее поднять. Его лицо покраснело.

— Надеюсь, старина, что к нам едет не вторая Сильвия…

— Можешь не беспокоиться, брат. Я дал мисс Джеймс четкие указания. — Дальнейшие слова Барнаби проговорил уже в трубку: — Как она выглядит, мисс Джеймс? Да… да… Ну и отлично. Очень мило с вашей стороны. Луиза… как? Пиннер. Хорошо. Мы встретим ее на станции. Да, уверяю вас, судя по вашему описанию, это как раз то, что требуется. Благодарю вас от всего сердца. До свиданья.

Барнаби повесил трубку. Он улыбался. У него было шаловливо-ребяческое настроение. В этом состоянии муж нравился Эмме, хотя и по-прежнему не вызывал у нее особого доверия.

— То, что я сейчас скажу, принесет тебе облегчение, Дадли. — Мисс Луиза Пиннер, девица двадцати восьми лет, не блещет красотой, благоразумная. Обожает деревню и детей. Мечтает о длительных прогулках под дождем и любит комнаты с камином, в котором потрескивают дрова. Из музыкальных инструментов предпочитает фисгармонию…

— Барнаби! — Эмма пыталась унять буйную фантазию мужа, но не выдержала и рассмеялась.

— Не понимаю, какое мне до всего этого дело, — смутился Дадли. — Женщины меня не интересуют.

— Но она будет жить в одном доме с тобой. — Теперь Барнаби был серьезен. — Наш привычный быт осложнится, если она будет вести себя легкомысленно. Но я уверен, что этого не произойдет. Мисс Джеймс сообщила мне, что девица посвятила всю свою неотразимую любовь маленькой собачке по имени Скромница.

— Повторяю, что это не мое дело, — прорычал Дадли и вышел из комнаты.

— Бедный старый Дадли. Сильвия и в самом деле его допекла. Бывают женщины, которые холостяков воспринимают как свою добычу.

— Ты хочешь сказать, что она преследовала Дадли?

— Он три недели бегал от нее. Потом сбежала она, то ли от обиды, то ли от тоски, а может быть, в приступе гнева. А ты что подумала, дорогая?

— У меня совсем другая версия, — лукаво сказала Эмма, разрешив Барнаби себя поцеловать. Затем вернулась к прерванной беседе: — Дорогой, в прошлое Рождество ты ведь тоже был вожделенным для одиноких женщин холостяком, не так ли?

— Только еще более неприступным, чем Дадли.

— Мне трудно в это поверить. — Эмма снова разрешила Барнаби поцеловать себя и прошептала: — Как странно.

— Что?

— То, что мир становится устойчивее, когда ты меня целуешь.

— А до этого он колебался?

— Немного.

— Не тревожься, родная. Мисс Луиза Пиннер развяжет нам руки. Через несколько дней, когда она освоится, мы поедем в Испанию.

— И покинем Дадли на произвол судьбы?

— Старый броненосец. Пускай он укрывается под своим воображаемым панцирем.

— Но почему он так любит этот мифический панцирь?

— А Господь знает. Так уж он создан.