— Не скрою, мы пропустили по паре рюмок, — признался Дадли. — Но это было необходимо, чтобы взбодрить Луизу. Зато теперь она молодчина. Не так ли, моя дорогая?

Луиза захлопала белесыми ресницами и кокетливо улыбнулась.

— Есть какие-нибудь новости, миссис Корт?

— Новости?!

— Ну да — об останках заблудшей девушки?

Эмма возмутилась бестактностью гувернантки:

— Луиза, как вы неосмотрительны! Ведь дети могут услышать…

— Ах, извините. Я не думала…

— Разумеется, никаких новостей и не может быть, — ответствовал Дадли. — Расследование займет недели, может быть, даже месяцы. Мне кажется, Скотленд-ярд никогда не раскусит этот твердый орешек. Если юная незнакомка жила в Лондоне, понадобятся годы, чтобы отыскать ее зубного врача. А где Барнаби?

— Работает.

— А как же иначе? Автора детективных бестселлеров вдохновляет эта история. Еще бы, нераскрытое… Ах, извините, Эмма. Девочкам давно пора спать. Сегодня они всласть порезвились и полакомились.

— Да, дети, отправляйтесь спать! — крикнула Луиза.

Девочки вели себя на редкость послушно. Эмма была приятно удивлена: они даже не спросили, удалось ли что-нибудь узнать об их матери. Но вскоре она услышала плач Дины; однако Луиза, обретавшая уверенность в себе, сумела успокоить ребенка. Спустившись в гостиную, она заверила, что близнецы вот-вот заснут.

— Бедняжки очень устали, — простонала лицемерка. — Боюсь, я тоже утомилась. Лягу сегодня пораньше.

Но гувернантка отнюдь не выглядела усталой, ее глаза блудливо перебегали с Дадли на Барнаби, потом на респектабельного Руперта; она постоянно облизывала свои тонкие губы, Эмма не удивилась, если бы Дадли вдруг объявил, что они с Луизой обручены. Но влюбленный затворник молчал, и Луиза встала, собираясь, как и обещала, рано лечь спать.

— Это был божественный день, — ворковала «сердцеедка». — Каюсь, эгоистично наслаждаться жизнью, когда… ах, вы понимаете, что я имею в виду. Но не можем же мы вечно страдать из-за рискованных поступков, которые совершают другие. Не сомневаюсь, ветреная девушка получила по заслугам.

— Наша добродетельная Луиза, ваш вердикт звучит крайне жестоко в устах женщины с таким ранимым сердцем. — Даже хладнокровного политикана Руперта покоробил приговор гувернантки.

— Но это разумный взгляд на жизнь, не так ли? — Дадли самоотверженно бросился защищать Луизу.

— Не кажется ли вам, что эта криминальная тема становится утомительной? — не выдержал Барнаби. Когда Луиза ушла, он заметил: — Кстати, Дадли, не ты ли распорядился, чтобы Вилли срубил великолепный зеленый плющ?

— Да, я. — Добродушное лицо Дадли в одно мгновение стало непроницаемо. — Я не решился тревожить Луизу, боясь, как бы она не подумала, что мы придаем пустяковому событию глубокий смысл.

— Так ты уверен, что там за окном кто-то был? — без околичностей спросил Руперт. — Знаешь, старина, вся эта история выглядит весьма интригующе. Кто же из нас участвует в маскараде и скрывает под личиной невинности свою злодейскую шутку? — В шутливой тираде Руперта Корта сквозил серьезный подтекст.

— Просто я хочу избежать повторения случившегося. Оно явилось нелегким испытанием для чувствительной девушки. — Дадли отвел взгляд от испытующих глаз Барнаби. — По правде говоря, я никогда особенно не доверял Вилли. Его громогласная вездесущая Ангелина… дохлые мыши и прочая мерзость… да и сам Вилли… — Он городил нечто бессвязное, пытаясь очернить слуг; по его словам, Вилли и Ангелина не выносили любого, кто появлялся в Кортландсе впервые. Дадли не сомневался, что супруги и есть главные злоумышленники.

Когда Эмма вошла в спальню, ее так и подмывало сказать Барнаби, что у него вскоре появится невестка. Но ее муж явился только к полуночи, когда желание Эммы поделиться с ним своими наблюдениями исчезло. Она притворилась спящей. Пламя камина ярко мерцало, проникая сквозь полуприкрытые веки Эммы. Боясь разбудить жену, Барнаби бесшумно двигался по комнате. Теперь она хорошо знала его привычки. Он небрежно обращался с одеждой, бросая ее на стулья или даже на пол. Зато по-военному мог одеться и раздеться в считанные секунды. Когда он ложился в постель, Эмме казалось, что порыв ветра приподнимает одеяло, но только на миг, чтобы затем ей стало еще теплее.

Но на этот раз не было ни волшебного ощущения бриза, ни желанного тепла. Барнаби тихо лег на свою сторону кровати. Эмме показалось, что муж так и остался внизу в своем кабинете.

Рядом с ней возлежал мраморный прадедушка Корт, холодный, молчаливый, высокомерный, владеющий тайнами, которые так и останутся за семью печатями.

Дождь глухо стучал по длинным оконным стеклам, да в камине потрескивали догорающие поленья. Дважды прокричала сова — наверное, та самая редкая белая птица, о которой говорила миссис Фейтфул. Вскоре наступила мертвая тишина. Рассветет только к семи часам. Эмма опять вспомнила зловещий девиз, вышитый прабабушкой Корт: «Считай часы». Возможно, она имела в виду томительно длящееся время, которое прочла, лежа без сна рядом со своим холодным твердокаменным супругом.

Эмма чуть пошевелилась и по учащенному дыханию Барнаби поняла: он тоже не спит. Все существо ее заполонило страстное желание прижаться мужу: «Дорогой, я верю, что ты не убивал Жозефину. Но ты знаешь, как ее тело оказать в яме на пустыре?»

Однако эти слова так и не были произнесены. Молчание, воцарившееся между ними, казалось вечным…

Среди ночи Эмма приняла важное решение, начать собственное расследование, как бы ей это ни претило. Она не в силах жить, пряча, словно страус, голову в песок, убеждая себя, что ничего особенного не происходит, что «чудеса» в спальне кликуши гувернантки, несостоявшееся свидание со скрывающейся Сильвией, останки молодой женщины, найденные в поле, — не более чем миражи путника в пустыне. Завтра она поедет в Лондон и повидается с адвокатом Жозефины. Эмма знала его необычное имя — мистер Кантрил. Так назвал Барнаби адвоката вчера по телефону. Она просмотрела справочник и нашла адрес: А. М. Кантрил, Бедфорд-сквер.

Если мистер Кантрил не расскажет ей ничего, кроме истории об экспедиции в Южную Америку — столь невероятной для женщины, подобной Жозефине: изнеженной, привыкшей к роскоши и комфорту, — тогда она окажется бессильной. Но, по крайней мере, узнает, не скрывает ли от нее чего-либо существенного Барнаби, хотя — видит бог — ей противна роль Шерлока Холмса в юбке.

День начался скверно: Эмма проснулась головной болью и смутным ощущением, что ночью где-то жалобно скулил щенок. Барнаби давно куда-то ушел, а в дверь нетерпеливо стучали дети — ранние пташки.

От огня в камине осталась только горстка золы, в комнате было темно и по-зимнему холодно; дождевые капли, похожие на крупные жемчужины, скатывались по оконным стеклам.

— Эмма! Эмма, нам можно войти?

Она с грустью подумала, что дети, хотя и преодолели откровенную враждебность к мачехе, но только лишь потому, что из двух зол выбрали меньшее. Прежде чем она успела ответить, близнецы ворвались в спальню. Они еще были в пижамах. Взъерошенные волосы падали на лицо Мегги тонкими прядками, напоминая мышиные хвостики. Дина тоже была растрепана.

— Почему вы не одеты? — строго спросила Эмма.

— Потому что мы не можем найти мисс Пиннер, и не знаем, что нам одевать. — Отвечала, как обычно, Мегги. Ее черные глаза блестели от возбуждения. — Мы хотели сказать тебе об этом сто лет назад, но папа велел, чтобы мы тебя не будили.

Эмма была тронута заботливостью мужа: она любила Барнаби, и это сильное чувство делало ее беззащитной перед ним. Любящая жена особенно уязвима.

— Мисс Пиннер исчезла! — ликовала Дина.

— Не говори глупостей! — оборвала девочку Эмма. — Как могла она исчезнуть?

— Но это правда! И ее сумка тоже исчезла. Папа говорит, что она, должно быть, собрала вещи и уехала на раннем поезде. Он в ярости.

Эмма молниеносно вскочила с кровати, накинула пеньюар.