А вот другая нерешенная задача: принадлежал ли найденный в земле скелет девушке, которая написала первую прощальную записку: «Я слишком сильно вас люблю и потому вас покидаю»? С чего начиналась это предсмертное послание? Дрогой? Мой единственный? Мой милый?

И кто был этим милым? Барнаби? Сухаря Руперта трудно представить себе в этом романтическом образе, еще труднее — Дадли, полного комплексов, типичного холостяка, робкого, лишенного темперамента. Такой увалень вряд ли способен вызвать страстное чувство.

Сильвия. Хорошенькая блондинка, которая, если верить детям, была чем-то напугана. Где она теперь? Почему не пришла на свидание в кафедральный собор? Может быть, полученная сегодня телеграмма была не от Сильвии, а от человека, расставившего западню ей, жене Барнаби?

Нет, нет, опомнилась Эмма, сжимая пальцами виски. Девушка, чей скелет был найден в поле, не могла оказаться Сильвией, поскольку гувернантка исчезла всего три месяца назад, а специалисты-эксперты утверждают, что погибшая пролежала в земле не менее двух лет…

Жозефина, оповестившая обитателей Кортландса, что отправляется в путешествие по Южной Америке… Отважное решение, никак не вяжущееся с изнеженной, привыкшей к роскошному комфорту светской особой… Может быть, Жозефину принудили написать письмо о предстоящей экспедиции, чтобы ее длительное отсутствие не вызвало и тени подозрений?

Повинуясь безотчетному порыву, Эмма подбежала к окну и стала изо всех сил колотить по стеклу кулаками, надеясь, что хоть кто-нибудь ее услышит. Неужели этот коттедж столь надежно изолирован от окружающего мира, что никто не придет к ней на помощь?

Одно из небольших стекол оконной рамы разбилось, и Эмма порезалась. Не обращая вникания на рану, Эмма просунула руку в образовавшееся отверстие и стала раздвигать густые заросли плюша. Но они не поддавались. Естественная завеса, прикрывавшая окно, оказалась слишком плотной. Сквозь нее Эмма с трудом различила верхушки вязов, а за ними — трубы какого-то дома. Или она приняла желаемое за действительное и эти трубы ей просто померещились?

Порезанная рука сильно кровоточила. Эмме пришлось слезть со стула и перевязать рану носовым платком. Кровь продолжала просачиваться сквозь ткань, и Эмма беспомощно огляделась, пытаясь отыскать в комнате хоть какую-нибудь тряпицу. У стены стоял шкаф, в одном из его ящиков нашлась столовая скатерть. В других оказалась дешевая посуда.

Шаблонный ассортимент вещей, включая Диван, которые обычно предоставляют владельцы меблированных комнат…

Так куда же она попала и кто ее сюда запрятал?

Эмма оторвала узкую полоску от потрепанной столовой скатерти и перевязала руку. Напрасно она вела себя гак буйно. Если бы она хоть немного подумала, то без особого труда могла бы разбить стекло ножкой стула, легко раздвинуть плющ, выглянуть в окно и позвать на помощь.

Она могла бы даже прорубить отверстие в зарослях плюща, воспользовавшись кухонными ножами. Правда, они оказались тупыми, а побеги плюща — на удивление прочными.

Тишину нарушили явственно раздававшиеся звуки. Кто-то приближался к двери!

Сердце Эммы бешено заколотилось, а медленные, осторожные шаги человека, который, по-видимому, поднимался по лестнице, становились все слышнее, все отчетливее…

Эмма затаила дыхание, когда дверная ручка со скрежетом повернулась. Сквозь замочную скважину до нее донесся хриплый шепот:

— Вы не спите?

Голос был настолько искажен, что ей даже не удалось определить, мужчине или женщине он принадлежит.

Эмма приникла к двери:

— Откройте сейчас же, кто бы вы ни были, я выпустите меня отсюда!

Послышался глухой смешок. Затем голос прошептал:

— Не так быстро, моя дорогая. Вы написали письмо?

— Конечно, нет. Все, что там сказано, наглая ложь. Немедленно откройте дверь и выпустите меня отсюда.

Она тут же поняла, что допустила ошибку — следовало признаться, что она написала письмо, тогда бы тюремщик открыл дверь, и узница узнала бы этого человека.

До нее снова донесся хриплый недовольный голос.

— Мне дано суровое распоряжение: сначала письмо. Но я не спешу, да и у вас времени сколько угодно — хоть до скончания века. Некоторые мужья заточали своих жен за неверность на десятки лет, а то и больше. И никто ни о чем не догадывался. Красотки медленно чахли в потаённых местечках, откуда сколько ни кричи — никто не услышит…

— Кто бы вы ни были, вы не в своем уме!

Снова раздался хриплый гнусный смешок. Затем послышались удаляющиеся шаги.

Эмма отчаянно заколотила в дверь:

— Пожалуйста! Пожалуйста, не уходите! Откройте дверь! Позвольте мне поговорить с вами.

Человек за дверью остановился.

— Сперва письмо, моя дорогая. Разговоры потом.

— Хорошо, я напишу письмо прямо сейчас, только вы подождите.

— Извините, но у меня уже нет времени.

Эмма прокричала вслед удаляющимся шагам:

— Где Луиза? Где Сильвия?

За дверью молчали.

— Барнаби заявит в полицию! — пригрозила она. — Они разыщут нас, всех троих.

В ответ на ее угрозу раздался хриплый смех, и почти обезумевшей Эмме показалось, что она уловила тембр голоса Барнаби.

Это открытие доконало пленницу. Если за дверью находился Барнаби, произошло нечто непостижимое уму: над ней издевался ее обожаемый муж, оказавшийся садистом. Тогда ей лучше умереть.

Шаги смолкли, и в маленькой темной комнате воцарилась непереносимая, гнетущая тишина. Эмма была в отчаянии, ее оставила надежда. Она еле добралась до дивана, но, не соразмерив своих сил, чуть не упала. Ее нога наткнулась на какой-то предмет, лежавший под диваном, который Эмма чуть сдвинула.

Смертный ужас удушливой волной накрыл дрожащую жертву.

Превозмогая слабость и страх, Эмма присела на корточки и нащупала испугавшую ее находку. Это оказалась всего лишь крошечная туфелька с высоким подъемом. Она вспомнила, что туфли такого фасона и размера носила Луиза Пиннер.

Теперь Эмма не сомневалась: туфелька принадлежала исчезнувшей гувернантке.

Мисс Джеймс из агентства по найму не могла понять, что происходит в загородном доме Барнаби Корта. Почему от него сбежали две гувернантки, вполне надежные и хорошо себя зарекомендовавшие? Хотя Луизу Пиннер нельзя назвать истинным профессионалом. И у мисс Джеймс коготки на душе скребли, когда она посылала эту невзрачную девушку в Кортландс. Но почему добропорядочная Луиза Пиннер не поставила ее в известность о своем решении оставить место гувернантки в семье мистера Барнаби Корта?

Настали удивительные времена: ни на одну претендентку нельзя положиться. Так же, как ни на одного мужчину. Например, она не ожидала, что Барнаби Корт воспримет так болезненно уход своей гувернантки. Конечно, он в свое время гневался на Сильвию Лестер и имел на то причины. Но теперь ее респектабельный клиент без всякого стеснения кричал в телефонную трубку:

— Неужели мисс Пиннер не оставила никакого другого адреса, кроме дома на Фулхем-роуд, где она снимала комнату? Подумайте, может быть, вы все-таки знаете, где ее искать?

Хотя мисс Джеймс всегда восхищалась писателем Барнаби Кортом, такой грубый тон был недопустим.

— Мы агентство по найму, а не детективное заведение, — холодно заметила она.

— Да, да, простите. Я совсем не имел в виду, что вы обязаны устанавливать слежку за своими девушками. Но все происшедшее очень странно. Ведь вы говорите, что адреса Сильвии Лестер у вас тоже нет?

— Ах, боюсь, что мисс Лестер — перелетная птичка. Она не из тех, кого мы заносим в свои основные картотеки. Она слишком непоседлива, и ей трудно угодить. Хотя подождите минутку, я думаю, что смогу найти адрес ее бабушки, которая живет в Бурнмауте.

— Вы мне его дадите?

— Разумеется. Но я сомневаюсь, что Сильвия Лестер к вам вернется, мистер Корт; прошло столько времени, и к тому же она покинула вас таким необъяснимым образом…

— Я не собираюсь просить ее вернуться, но мне необходимо с ней увидеться. И вот еще что — если мисс Пиннер вам позвонит, дайте мне знать немедленно.