Джон распечатал письмо. Оно получилось неотличимым от оригинала, направленного БТК в налоговую службу, за исключением текста. Затем Джон старательно подделал подпись Пожарнова, взяв за образец его росчерк под финансовым отчетом. На первый взгляд подделка выглядела убедительно. Оставалось надеяться, что она сойдет за подлинник.

Затем Джон начал набирать второе письмо на поддельном бланке Британской торговой компании, на этот раз Джерри Райсу, старшему управляющему Банка Каймановых островов.

Джон распечатал это письмо и снова подделал подпись Пожарнова. Он широко улыбнулся и отложил второе поддельное письмо в сторону, радуясь той простоте, с какой осуществлялся его замысел.

После этого Джон начал набирать третье письмо, с тем же самым заголовком, также адресованное Джерри Райсу из Банка Каймановых островов.

Джон подделал подпись Пожарнова в третий и последний раз, напечатал адреса на всех трех конвертах и вложил в них письма. Затем он убрал три запечатанных конверта в маленький чемодан со сменой белья и туалетными принадлежностями и самодовольно усмехнулся.

Филлипс чувствовал, что везение наконец повернулось к нему лицом, хотя сделать оставалось еще очень много.

Графство Глостершир, Англия

Оливково-зеленый кабриолет «астон-мартин» выпуска шестьдесят шестого года мчался по живописным сельским дорогам Глостершира. Джон опустил верх и вслух подпевал Тому Джонсу, чья песня «В этом нет ничего необычного» относилась к той же эпохе, что и сама машина. Стереосистема оглушительно ревела. Джон полностью расслабился. Он наслаждался погожим солнечным деньком в самом сердце Англии и заставлял классический автомобиль полностью раскрывать свои возможности.

Пролетавшие мимо пастбища, покрытые сочной ровной зеленью, были обнесены невысокими оградами из тщательно уложенного камня. На полях тут и там темнели заросли ежевики, хотя ягодам предстояло созреть еще только через месяц. Когда Джон жил в Англии, он поставил себе за правило не пропускать ни одного из главных событий года. В конце мая он посещал выставку цветов в Челси, затем Уимблдонский турнир, королевские скачки в Эскоте, регату в Хенли и оперный фестиваль в Глайндборне. Однако в настоящий момент все это его мало интересовало.

Филлипс подумал, что много хороших слов можно сказать и о других временах года в Англии. Здешняя зима предлагала всем желающим дружескую обстановку пабов, долгие вечера у гостеприимного камина и снежный покров, до неузнаваемости меняющий местность. Весна знаменовала собой окончание периода сумерек, сгущающихся сразу после обеда, и начало процесса возрождения жизни. Сигнал к нему подавали сверкающие золотом россыпи первых нарциссов, за ними уже спешили сплошные ковры колокольчиков и тюльпанов. Но Джон всегда с нетерпением ждал осень, ту пору, которая, как ему казалось, лучше всего подходила его характеру, холодному и изменчивому. Подобно тому как хамелеон сбрасывает свою кожу, осень расставалась с нежеланным одеянием. Джон чувствовал, что именно осенью ему проще всего сливаться с окружающей обстановкой.

Филлипс проехал через крохотную деревушку Шерстон и через несколько миль оказался перед впечатляющими чугунными коваными воротами. Сбросив скорость, он въехал в ворота и направился по длинной, обсаженной деревьями дорожке к Стэнфорд-Холлу, грандиозной обители семейства графа Коларвона, выстроенной в готическом стиле.

Когда Джон остановился перед крыльцом, из дома выскочил небрежно одетый мужчина примерно одних лет с ним, восторженно размахивающий руками. Джон открыл дверь машины, широко улыбнулся и шагнул навстречу своему старому другу.

— Поразительно, теперь, возмужав, ты смотришься за рулем этой нелепой колымаги не таким уж полным, но все равно идиотом, — произнес мужчина с акцентом, характерным для представителей английского высшего класса. — А я полагал, что ты уже давным-давно продал эту древнюю телегу.

— Я тоже рад тебя видеть, Энди, — ответил Джон и от души рассмеялся. — Или тебя по-прежнему зовут Скоттом?

— Скоттом? — переспросил Энди. — Я что-то не понял.

— Ну как же, Скоттом, не имеющим друзей. [32]Ты ведь не пользовался особой любовью одноклассников ни в Итоне, ни в Кембридже. Неужели ты об этом не догадывался?

— Очень смешно. Какое потрясающее чувство юмора! — улыбнулся Энди. — Прошло столько лет, а ты остался все таким же грубияном.

— В таком случае здесь я найду самое подходящее общество, да, Энди?

— Выбирай выражения! Учти, что я встречаю тебя в качестве хозяина поместья и прошу обращаться ко мне без особой фамильярности, если, конечно, ты не возражаешь.

— Но я возражаю, — рассмеялся Джон. — Слава богу, твой отец по-прежнему жив и здоров. Я даже не могу представить себе, каким невыносимым ты будешь, когда станешь графом и полноправным владельцем этого поместья.

— Одно могу сказать точно. Когда этот день придет, я вряд ли опущусь до того, чтобы болтать с каким-то беспутным австралийцем, так что пользуйся моментом. Да, кстати, редко бывает, чтобы друзья просто звонили и сами напрашивались в гости. Воспитанные люди ждут, когда их пригласят. Итак, долго ли ты собираешься радовать нас своим присутствием?

Джон пожал плечами.

— К сожалению, завтра вечером мне нужно возвращаться в Лондон. Ну а пока что я рад возможности снова оказаться в Стэнфорд-Холле.

Впервые Джон привлек к себе внимание Энди в Кембридже. В отличие от большинства иностранцев, по приезде в Англию изменивших произношение, стиль одежды и даже характер, чтобы полностью ассимилироваться, этот австралиец никогда даже не пытался скрыть свое происхождение. Больше того, он наслаждался образом дикаря из далекой колонии, потому-то его и принял, сначала как диковинку, узкий замкнутый круг молодых аристократов, знакомых друг с другом с детства, в который входил и Энди.

Джона нисколько не смутили роскошная обстановка и голубая кровь, столетиями текущая в жилах большинства остальных гостей. Он вырос среди оружия и лошадей, поэтому ему не составило труда отличиться в тех развлечениях, которым его новые друзья предавались по выходным. Джон показал себя отличным стрелком и, выражаясь словами Энди, просто парнем, чертовски приятным во всех отношениях. Он стал одним из постоянных гостей, съезжавшихся по выходным в Стэнфорд-Холл.