Пенни постояла там, где, по ее расчетам, упал Пожарнов, а затем направилась в лес, петляя между деревьями. Она искала любые улики под корнями и в густых кустах, но ничего не могла найти. Виктория нетерпеливо позвала ее, но тут Пенни что-то заметила и окликнула подругу.

— В чем дело? — спросила Виктория, присоединяясь к ней.

— Вон там, в кустах. Видишь? Что это такое?

— Где? — спросила Виктория, всматриваясь туда, куда указывала Пенни.

— Да вот же. — Пенни присела на корточки.

— Это же просто старая стреляная гильза, — сказала Виктория и потянулась к маленькому пластмассовому цилиндру.

— Не прикасайся к ней! — воскликнула Пенни, хватая ее за руку. — Там могут быть отпечатки пальцев Джона.

— Не говори ерунду. На что ты намекаешь? — К недовольству журналистки, Виктория подобрала гильзу с земли. — Это же охотничья позиция. Здесь вокруг сотни стреляных гильз. Даже если твое невероятное предположение верно, вероятность того, что именно этим зарядом был убит Борис, один на миллион.

Она покрутила зеленый цилиндр в пальцах, уничтожая все отпечатки, которые могли на нем оставаться.

— Смотри, вот еще одна гильза, и еще.

С этими словами Виктория указала на несколько стреляных гильз, рассыпанных на земле неподалеку, где обычно стояли охотники.

— Да, но не здесь. Эта гильза лежала одна.

Пенни постаралась не показывать свое раздражение. Улика, если это действительно была она, оказалась уничтожена.

— Полагаю, ты захочешь собрать все гильзы, — заметила Виктория, не скрывая издевки.

— Ладно, не будем об этом.

Пенни направилась к своей лошади.

— Куда ты теперь? — окликнула ее Виктория.

— Мне нужно возвращаться в Лондон, — бросила через плечо Пенни и уселась в седло.

— Подожди меня, — сказала Виктория и убрала гильзу в карман.

При этом она украдкой улыбнулась.

Мельбурн, штат Виктория, Австралия

Рейс из лондонского аэропорта Хитроу до Мельбурна был хорошо знаком Джону. Двадцатидвухчасовой перелет давал ему время подумать над тем, что могло ожидать его на родине. Каждая поездка домой отличалась от всех предыдущих мириадами мелочей, а иногда и не только. Этот приезд обещал оказаться самым болезненным.

Короткой остановки в Сингапуре хватило только на то, чтобы принять долгожданный душ в зале для пассажиров первого класса и купить в подарок матери баснословно дорогую косметику в магазине беспошлинной торговли. Джон изо всех сил старался представить, как он будет снова жить в Австралии, в Мельбурне или на родительской ферме. Но едва самолет совершил посадку, он почувствовал себя чужаком. Дело было в мелочах. Дорога из аэропорта Таллмарин ни в чем не менялась уже много лет. По радио звучали резкие, непривычные акценты. Никуда не делась и всеобщая одержимость спортом вообще и регби в частности, говорящая об ограниченных интересах большинства соотечественников Джона. Он знал, что эта страна навсегда останется его домом, но, находясь здесь, больше не чувствовал себя ее частью.

Пока за окном такси проносились пригороды Мельбурна, Джон вспоминал город таким, каким видел его последний раз два года назад. Он думал о трамваях, громыхающих по улицам, о четырех временах года, каждое из которых обладало своим собственным очарованием, о людях, которые старели, но так по-настоящему и не менялись. Австралия — богатая страна. Ее население счастливо и довольно жизнью. Здесь нет никакой надобности в переменах. Но, к лучшему или к худшему, Джон привык жить в более динамичном окружении.

В настоящий момент новые возможности казались ему безграничными. Последние несколько дней, проведенные в разлуке с Викторией, еще больше убедили Джона в том, что его будущее связано с ней. Он рассчитывал на то, что именно мысли о воссоединении с ней, теперь уже навсегда, помогут ему пережить муки похорон Дэвида. Рядом с этим даже его деньги отступали на второй план.

Джон получил подтверждение, что чуть больше тридцати пяти миллионов долларов, свободных от налогов, поступили на счет Британской торговой компании в Банке Каймановых островов. Затем эти деньги были переведены на другой счет, как это и предписывалось подделанным письмом. Теперь они находились в полном распоряжении Джона, и проследить их было практически невозможно. Он мог поступать с ними так, как считал нужным. Его беспокоило только то, что это состояние досталось ему ценой крови, и от этого никуда нельзя было деться. Пока что Джон не собирался трогать свои деньги. Он полагал, что у него еще будет много времени, чтобы решить, как ими распорядиться.

После долгой двухчасовой дороги из аэропорта такси свернуло на пыльную проселочную дорогу, ведущую во владения родителей Джона. Скотоводческая ферма, раскинувшаяся на территории обширных Австралийских Альп на площади шесть тысяч акров, состояла из несколько живописных долин, ограниченных величественными скалами и хвойными лесами. На склонах гор в густых эвкалиптовых зарослях обитали коалы. Большой одноэтажный дом окружала широкая открытая веранда. Он был построен в конце девятнадцатого века и каким-то образом сочетал в себе функциональность и изящество. Таков уж был неповторимый стиль сельской Австралии.

Джон впитал все это одним взглядом, подхватил свои вещи, поднялся на крыльцо и пошел по веранде, слушая, как под ногами скрипят старые половицы. Он легонько постучал в дверь. Мать сидела на кухне. Она ждала приезда сына, но все равно вздрогнула, увидев его, потом встала и раскрыла объятия. Мать скользнула по щеке Джона поцелуем и крепко прижала его к груди, не желая выпускать. Джону было хорошо рядом с ней, поэтому он не отстранил мать от себя, как это нередко бывало раньше.

— Привет, — тихо промолвил он. — Вот я и здесь.

Мать подняла взгляд. Она была готова залиться слезами.

— Извини, Джон, просто…

Мать уткнулась лицом ему в грудь.

— Понимаю, — ласково произнес Джон. — Я все понимаю. Это такой страшный удар…

Наконец ей удалось совладать с собой. Она отступила назад, всмотрелась сыну в глаза, робко улыбнулась и смахнула волосы с его лица.

— А ты хорошо выглядишь с длинными волосами, Джон. Пожалуй, даже моложе, чем прежде. Я так рада, что ты вернулся домой.

— Я тоже очень рад, мама.

— Нам много о чем надо поговорить, но первым делом разыщи отца. Он работает во дворе.

Взяв Джона за руку, мать повела его за дом. Там они нашли отца Джона. Он разговаривал с работником.

Джон оставил мать и подошел к отцу один. В этот момент тот обернулся, и у него на лице появилась улыбка. Он быстро завершил разговор и направился к Джону.

Отец и сын тепло обнялись.

— Это что еще за прическа хиппи?

Эта шутка была в духе Филлипса-старшего, не любившего показывать свои чувства.

Джон улыбнулся, понимая, что вопрос отца не требует ответа.

— Здравствуй, папа! Ты выглядишь великолепно. Давно мы не виделись.

— Тут ты прав. Пойдем в дом, пусть твоя матушка поставит чайник и приготовит нам по чашке горячего чая.

Еще по дороге Джон решил, что ему нужно будет быть абсолютно откровенным. Все трое уселись за знакомый кухонный стол, мать разлила чай в большие чашки, которые Джон помнил с детства. Запинаясь, он рассказал про жестокое убийство брата. Джон тщательно подбирал слова и не упоминал о самых страшных подробностях. Он признался родителям, что Дэвид был убит по ошибке. Охота шла за ним, а не за братом. Однако подобное насилие и распущенность находились так далеко за границей мира его родителей, что те с трудом могли понять, как такое могло случиться с их сыновьями.

Джон объяснил, как он, сам того не зная, отмыл и потерял огромную сумму денег, принадлежавших русским гангстерам. Они решили с ним расправиться, а он не был откровенен с полицией, потому что опасался за свою жизнь и считал, что ему нужно сначала самому во всем разобраться. В заключение Джон заверил родителей в том, что теперь его жизнь вне опасности. Он сказал, что надеется оставить весь этот кошмар в прошлом, хотя сам и понимал, что это невозможно. Джон снова и снова повторял, что он сожалеет о том, что Дэвид стал невинной жертвой той заварушки, в которую впутался он сам. Каждый раз родители успокаивали его, говоря, что он ни в чем не виноват.