…Я нацепил на нос солнцезащитные очки — дурацкие, но совершенно меняющие разрез глаз — и протиснулся к «сладкой парочке», стараясь постоянно держаться строго за спиной Брыка. Тот обильно и беззлобно матерился, ледоколом прорубая фарватер в море усталых блуждающих глаз и бессильно опущенных плеч. Люди, заметив его перед с собой, шарахались в сторону. Мы довольно быстро покинули здание аэропорта, и у меня начался мелкий мандраж. Сейчас сядут в любую машину и укатят, а мне до такси бежать еще метров триста. Искать человека в Стамбуле — даже такого, как Брык, — совершенно бесполезно.

Так и есть. Брык помахал кому-то, и к ним подкатил огромный американский джип. «Уедут — и все», — с тоской подумал я.

— Куда сейчас? — неожиданно спросил Роберт.

— Наверное, сразу к твоему черту обрезанному, — предложил Брык. — Не след мне светиться долго в этой стране.

— Нет, — решительно заявил Роберт. — К нему — завтра. Сейчас — в гостиницу.

— Как скажешь, — охотно согласился Брык и крикнул водителю: — Слышь, Вован, отель «Европа» знаешь?

А я не знаю. Я в этом мегаполисе вообще ничего не знаю. Зато таксист, безусловно, знает все.

Вот кем ты стал, Брык. Что же, этого и следовало ожидать. Жизнь возводит баррикады, и нельзя сидеть на них верхом. Можно жить только по одну сторону этих баррикад. Или — по другую. Еще тогда, в Африке, ты сделал свой выбор. Я — свой. Аминь.

Вот и он. Зашел в салон, осмотрелся, сел на два ряда впереди меня. До боли знакомая плешь, окруженная легким пушком. Сытый, в жирных складках, затылок-шея.

Он будет спать. Он всегда спит. Спит до Каймановых островов, спит до Багамов, спит до Киева, спит до Бангкока, спит до Амстердама. Сначала меня это раздражало, потом привык.

Уже три месяца я облетаю земной шар с этим типом.

Я стал его тенью. Живу какой-то… псевдожизнью. Ночую в одних с ним отелях, обедаю в ресторанах напротив, фотографирую всех, кто обедает с ним, ужинает, встречается на пляжах, продает ему газеты, галстуки, сигареты, играет с ним в теннис, навещает его в номере.

Иногда мне становится неловко, что мы с ним не здороваемся. Хотя, разумеется, он не может меня узнать.

Я меняю одежду и внешность по пять раз на день. Роберт, конечно, не профессионал. В моем деле. Он — Эмиссар. Его специальность — наркотики. Все, что связано с закупкой, погрузкой на суда, принадлежащие империи Божко, утряской таможенных проблем, транспортировкой, разгрузкой в доках, принадлежащих той же империи, но уже в Европе, все это — его епархия.

В принципе, он — второе лицо в империи, хотя известен, кажется, только самому Божко и двум-трем его заместителям. В офисе «Ситас» не появлялся никогда. Эмиссар — пока главная моя удача. А две папки в сейфе Божко — адреса и имена всех его дилеров в Европе, на Украине и в России. Но это — конец цепочки. Сейчас я занимаюсь ее началом. Таиланд, Вьетнам, Турция, Пакистан; города, адреса, причалы, доки и — фотографии, фотографии, фотографии…

Уже на третий день пребывания в любом городе я ориентируюсь в его номере, как в собственной квартире. Все документы, проходящие через Роберта, есть у меня на пленке. Он аккуратен, как швейцарский банкир, поэтому кассет в моем портфеле становится все больше и больше. То самое количество, которое неизбежно должно перейти в качество. Об одном жалею: телефонные «жучки» кончились уже полтора месяца назад, а до заветного сейфа в страховой компании, — ох, как далеко.

Жизнь, безусловно, удивительна и полна неожиданностей. Банально, но факт. Если бы три месяца назад кто-нибудь сказал мне, что я с таким наслаждением буду гулять по узеньким улочкам старой Квартейры, что я почувствую себя здесь как дома, что с удовольствием буду слушать пьяную беззлобную ругань немытых рыбаков и сидеть с ними за одним столом в прокисших пивнушках, я в лучшем случае пожал бы плечами и прервал разговор с шизофреником, утверждающим подобное…

Три месяца жизни в отелях и самолетах, в разных странах и на разных континентах, в разных часовых и климатических поясах заставили меня по-иному взглянуть на хорошо знакомую, казалось бы, Португалию. Странно: за пять лет жизни в Алгарве мне ни разу не приходила в голову мысль, что здесь я — дома. Сейчас — пришла. Мое устоявшееся отношение к Ангарве — легкая ирония с некоторым оттенком презрения — уступило место какой-то растерянности. Что для меня дом? Страна, где я родился? Город, где живут бывшая жена с сыном? Или тихая провинция на юге Европы, куда я прибежал тайком, нелегально, поджав хвост, как побитая собака, отвергнутая новыми хозяевами и отовсюду изгнанная?

Португалия приняла меня, охотно поверив обману. Конечно, в этой доверчивой провинции есть свои недостатки, но — пять лет жизни… С ними-то что делать?

Мне необходимы были эти три месяца, чтобы понять: в глубине души я искренне благодарен этой земле, этим людям, солнцу и морю, давшим мне временный приют и позволившим хотя бы частично очиститься от грязи — от многих лет работы на Систему.

Я бежал из собственного дома, облитый грязью с головы до ног. Меня здесь приняли и дали отдохнуть, и я в долгу перед этой землей. Я обязан отмыть ее от тех зловонных пятен, которые остаются после моих милых соотечественников.

В последнее время я все чаще задаюсь вопросом: почему? Почему обширнейшей сетью наркобизнеса занимается Сармат, а не те, кому за это платят деньги? Почему не Международная комиссия по борьбе с наркотиками? Почему не спецотдел Интерпола?

Почему Сармат обратился ко мне, а не к действующим оперативникам? Не могло же «демократическое правительство» уволить всех специалистов… Хотя то, что творится сейчас в спецслужбах России, могло раньше присниться только в страшном сне. Пир дилетантов. Вакханалия бездарей. И самое ужасное: постулат о профессиональной импотенции спецслужб прочно вошел в сознание людей.

Повседневной практикой стало сотрудничество властей с верхушкой криминалитета. Крестные отцы лезут в политику. Иногда очень хочется крикнуть в экран телевизора: «Это уголовник, господа! Его место в тюрьме!»

Заказчики Сармата твердо усвоили одно: с русским (украинским, белорусским и т. д.) преступником может справиться только русский (украинский, белорусский и т. д.) специалист. Можно придумать все, кроме национальной психологии. И этот специалист не должен получать зарплату от государственной службы, потому что в этом случае он обязан будет отчитываться перед начальством о проделанной работе. А это — самое слабое звено. Рано или поздно его просто продадут Божко. С потрохами. За месячный отдых на Французской Ривьере, за подержанный «Мерседес».