XVI Христова невеста Хрусткой ночью путь-дороженька ведет, Хрусткой ночью глаз Лукавый не сомкнет. Ты иди, моя смиренница, иди, Ничего, душа, не бойся и не жди! Льдистой ночью исчисляются дела, Льдистой ночью закаляется стрела. Непорочная, иди себе да пой — И жива пройдешь под вражеской стрелой. Синей ночью сопрягаются пути, — Синей ночью, одинокая, иди. А увидишь если беса под кустом, Огради себя ты Стасовым крестом. Чуткой ночью замыкается кольцо, Чуткой ночью открывается лицо. Ах, не нужно бы, не нужно бы кольца, Все идти бы без оглядки, без конца! Чтоб тропинка да за горы поднялась, Через звездные узоры повелась… Зоркой ночью путь-дороженька ведет, Зоркой ночью глаз Лукавый не сомкнет… XVII Скиты Они горят еще – осколки древней Руси — В зубцах лесной глуши, в оправе сизых вод, Где в алый час зари, распятый Иисусе, Любовный голос Твой и плачет и зовет. Чуть из конца в конец неизречимый клекот Небесного Орла прорежет сонный бор И сосен мачтовых ответит струнный рокот И запоет в груди разбуженных озер; И, за свечой свеча, разверзнут очи храмы — Кругом у алтаря, как черный ряд столпов, Сойдутся иноки, торжественны и прямы, Сплетать живую сеть из верных тайне слов. Там старцы ветхие в священных гробах келий, Где дышит ладаном, и воском, и смолой, Уж видят кровь Твою, пролитую сквозь ели, И воздвигают крест иссохшею рукой. И в алый час зари, распятый Иисусе, Как голос Твой томит и манит и зовет Разрезать плен сердец – к осколкам древней Руси, К зубцам лесной глуши, к оправе сизых вод, К сиянью алтарей и чарованьям строгим Стихир таинственных, чтоб сетью властных слов Жемчужину любви привлечь к сердцам убогим Из царства розовых и рдяных облаков. XVIII Старцы Волы священные – Иосиф, Варсонофий, — Глубоко взрезали вы скитские поля. И белый – тих и благ, а сизый – тем суровей, Чем неподатливей заклеклая земля. На жесткий ваш ярем, два сопряженных брата, В лучистом трепете нисходит крестный знак; И с ликом огненным божественный Вожатый К отцовым пажитям ведет ваш мерный шаг. Две кельи связаны объятьем низких сводов, Две дружные сестры у нежно-алых врат; Их окна зрячие, презрев дрему и отдых, В седую мглу ночей без устали глядят… Глядят на дремный бор, что глуше все и старей, На перегиб тропы, завитой меж стволов, Где тихо шествуют Амвросий и Макарий Прозрачной радугой в лиловый сон снегов. XIX Икона Я не один, когда с таинственной иконы Предтеча Господа, Архангел окрыленный, Глазами дикого, пустынного орла Глядит, пронзительный и острый как стрела, И в согнутой руке, глася о грозном чуде, Подъемлет голову кровавую на блюде. Хладеют сумерки, и желтый вечер строг. Из скал зазубренных, опоры смуглых ног, Кривится тощий куст, а у корней, под древом, Секира брошена, отточенная Гневом, И свиток выгнулся, как разъяренный змей, Готовый броситься в сумятицу людей. Я не один, когда с крылатым Иоанном Я, духом пробудясь, пою о несказанном, И в тихие часы мне, как своя, близка Меж скал гремящая пустынная тоска, И пальмы стройные, и волны Иордана, Где, верую, моя запекшаяся рана Тобой омоется, а перст укажет твой Вдали Идущего с поникшей головой. На лоне родимой земли И распяты копны крестами старинными На лоне родимой земли… I Ударил гром. В ночи бездонной, Раскрыв пурпурные глаза, На колеснице окрыленной, Как фурия, летит гроза. Там – треск осей и ржанье коней, И бледных грив слепящий взлет; Здесь – шелест листьев на балконе И в сердце – жути тонкий лед. Что ты несешь родимым нивам Под громыхающей пятой, Сердцам унылым и пугливым, Царица ночи боевой? Ломящий вихрь? Кристаллы градин? Огонь, что нищий дом сожжет? — Дать сок от лучших виноградин — Довлеет сердцу в свой черед. II Багрянородному Кремлевый дуб, один ты близ опушки взрос. Широк размах ветвей державных; Чело кудрявое над лесом ты вознес, И трепет листьев своенравных Гармонию творит неведомых услад В часы вечерних откровений, И пляска легкая доверчивых дриад У ног твоих колышет тени. Лесные голуби в развилине суков Найдут семейственным заботам Прибежище и мир под сению листов; Замедлит сойка перелетом На маковке твоей, лазоревым крылом Кичася… Безмятежный, строгий, Ты всем окрест отраден и знаком, Откроешь всем свои чертоги. Когда же, в осени, вдруг бурей омрачен, Воспримешь гневную завесу, Ты, мнится, сам той бурей порожден И злую мать бросаешь лесу. |
