LII Капал дождик с шатких веток, А уж звезды просияли, Беглым тучкам напоследок Ласки тайные шептали. Что́ шептали, что́ открыли, Не слыхать в моей лощине, — Но светлее тучки плыли Через свод сафирно-синий. Но как знак – как знак ответный — Длани тонкие метали И, облекшись в саван бледный, Улыбались – умирали. LIII Зеленя разбегались, струились, Справа, слева, – далеко, далеко… И я видел, как былки молились Расцветающей Розе востока. Замирали, прилежно склоняясь, Повторяли тропарь хвалебный, Призывали на хрупкую завязь Дождик ласковый и целебный. И о росте молились безбольном, О подъеме над матерью черной, Чтобы колос развился привольно, Чтоб налились янтарные зерна. О кончине покорной гласили Под косой, чьи размахи велики… И от Розы небесной сходили На склоненных святые языки. LIV Белые строфы Небо заткано мелким узором, — Облака высоки и недвижны. Будто лилия, солнце за ними Хрупкой чашей сквозит и мерцает. Забурело поблеклое жнивье. Зеленеет и стелется озимь. И порхающий ветер лепечет Однозвучные белые строфы. Разыгрались грачи. Ниспадая, Загудят, словно рокот прилива, И поднимутся снова, и реют, На невидимых волнах качаясь… Мнится, будто сижу и гляжу я В мой альбом, где все лица – родные, Под наивной гравюрой, старинной, Одноцветной, как серое небо. LV В лесу I Утро раннее в красных огнях. Серебром и румянцем сугробы горят, И в еловом лесу, на тяжелых ветвях, Ледяные мечи в переливах дрожат. Улыбается лес, зачарованный, Сном окованный На заре искрометного белого дня. Темносиние тени кругом Полегли неподвижной зубчатой каймой. У опушки, скрываясь густым лозняком, Волчий след потянул… Вот другой. И в лощину два следа спускаются И сплетаются И бегут, хоронясь от стрельчатых лучей. Отгорая, тускнеет восход. Слышен по лесу звучный топор: Рубят старую сосну, и глухо поет Похоронную песню встревоженный бор. Вьются вихри, как духи бесплотные, Перелетные На заре ослепительно-яркого дня. II Оттепель. С длинных сосулек сбегая, Капля за каплей бежит, напевая. Серо и сыро. В косматом лесу Гулко рокочут высокие кроны. Смутно пророчат, – и нежные звоны В сердце больном я покорно несу. Эти печальные, сладкие звоны… Жалобный крик пролетевшей вороны И безнадежная зелень хвои! Оцепенение и содрогание, Жизни прощение, смерти лобзание, — Лед, – это слезы твои! LVI Виноград Я насаждал виноградные тонкие лозы. Я поливал их, роняя любовные слезы. Зыбкие листья тихонько руками колебля, Я выпрямлял, воздвигал побледневшие стебли. С жаром и холодом бился, – прожорливой птице Ставил силки, и капканы лукавой лисице… Диво ли в том, что теперь, упоенный струею, Сплю и царицу мою обнимаю мечтою? Диво ли в том, что мой хмель так разымчив и светел, Что виноград за любовь мне любовью ответил? LVII Образы любимые, что сердце перетрогало, Измололись жерновом, потеряли связь. Я с руки взволнованной отпускаю сокола, Я застыл, Восходу алому дивясь… Вот он стаю гонит, высоко заброшенный. Знал я этих томных, лживых лебедей! Старая лебедка падает, подкошена, Мертвая покоится на груди моей. Выше взмыл стремительный, тучами овеянный. С птицей-Рок схватился. Птица-Рок страшит… Побеждай, о сокол, сердцем возлелеянный, Кровью лучшей вспоенный – кровных обид! И глаза смежаются, солнцем ослепленные… Там под жгучим оком вершится бой! И завяло сердце, мукой пораженное, И маню заступника – мертвой рукой. Уединенный дол Вторая книга стихов М.: Мусагет, 1914 Далекий брег epiДалекий, вожделенный брег! Пушкин I Медальоны Цикл сонетов 1 Святой Франциск Когда я пал так безнадежно низко, Что взор Христа страшуся повстречать, — Хочу рукой слабеющей достать До ризы бедной нежного Франциска. Так тленный глаз от солнечного диска К его лучам спешит перебежать; Когда – в разлуке – милой не обнять, Так сладостна – любовная записка. Друг нищих душ, о младший брат Христов, Ты не забыл ни пташек, ни волков, Скитаясь меж бездомных лаззарони; И даже злую плоть, что распинал, В предсмертный час улыбкой ты ласкал, Соединив пронзенные ладони. |
