XIX Вы прошли, как листва прошлогодняя, Вы, смиряясь, легли под кресты, Чтобы внукам дышалось свободнее И пестрели над тленом цветы. Чтобы в ночь половодья безлунную К вам сбегали, журча, ручейки И, упав на ограду чугунную, Заплетались две милых руки. Если вешние стрелы нас маяли, Нам так любо у тихих отцов, Что, как снежные куклы, истаяли На распутьи ребячьих годов. XX На лоне родимой земли Близ пруда брожу и пою под осинками, Репей рассекая хлыстом, А пруд мне кивает кугой и кувшинками, Обласканный ранним лучом. Из чаши лазурной на желтые пажити Прольется томительный зной; И миги промчатся – провеяли, скажете, Стрекозы над рябью стальной. Вот косы пришли и звенят над равнинами… Ряды золотые легли; И распяты копны крестами старинными На лоне родимой земли. И миги, сменяясь, промчатся за мигами; И, жизни свершая чертеж, Закованный в годы, как в цепи с веригами, Согбенный ты снова придешь. Рукой заслоняясь от солнца, с усилием Поймешь, как осинник подрос; Опять умилишься над злаком и былием И свисты почувствуешь кос. И пруд, изумрудной затянутый ряскою, Меняя загадочный лик, Покажется вещей и мудрой присказкою В предсмертный и радостный миг. Интимные лики I Памяти Фета У парка дремного, где на заре весенней Рокочут горлицы среди зеленых теней; Где в ризе золота, воздушный иерей, Взывает иволга под куполом ветвей, — Просторный, белый дом, уютный и прохладный, Обвитый дикою лозою виноградной, Как бы расцвеченный лирической мечтой, Лелеял бережно твой вдумчивый покой. Белели яблони в расчерченных куртинах, И ранний первоцвет ждал песен соловьиных, И ждали соловьи, когда ты выйдешь к ним, Старик болезненный, но с пламенем живым Неутолимых глаз, влачащий слабо ноги, И станешь, охватив колонну, на пороге… Лениво громоздясь, воздушных облак рой В лазурной высоте проходит над тобой; Сонливый ветерок, дохнув, на кольцах ржавых Натянет полотно – и опадет на травах; И белая твоя взовьется борода От вздоха жаркого, забывшего года… Ты в светлой комнате… Твой профиль хищной птицы Заостренную тень на белые страницы Бросал, а зайчиков лучистая игра, Лаская череп твой, скользила у пера; Меж тем, как радуга из песен восставала И вещим таинством два мира сопрягала. II Утро охотника Еще тенета паука Волшебны в бисере росистом; Еще замглевшая река Прибережного кулика Не внемлет перекрестным свистам; Еще бакчи столетний страж, Приметив, как подъемлет донце Подсолнечник, – бредет в шалаш И проворчит, кряхтя: шабаш! Оставя караульным солнце. Деревню лиловатый дым Волнистым ладаном окурит, И, прозвоня ведром своим, Лучом обласкана рдяным, Молодка томный глаз прищурит; — А уж псари ведут на двор Коней, – и ты, степной патриций, Спешишь, под завыванье свор, Чтоб кончить твой вчерашний спор С ушедшей в камыши лисицей! III На выборах Да здравствует задорный треск шаров И ящики загадочных избраний; Мундирный блеск и рокот голосов, — Внезапный взрыв призывных восклицаний! Пожатья рук и сочный поцелуй, — И на руках взлетает предводитель! И острый ток шампанских пенных струй Широко льет румяный победитель. Я слушать вас любил с досужих хор, Шумливые российские дворяне. Смотрю, дивлюсь… Потом слабеет взор, — Вы там, внизу – в мистическом тумане… Меж тем со стен, где бледных досок ряд Златят имен немые вереницы, — На буйный пир таинственно глядят Блестящие холодные гробницы. IV Дом дедов Сонет Ты не для жизни, нет, – для томной мелодрамы Построенный, стоишь, дощатый серый дом, Где стекла – в радугах, и покосились рамы С сердцами по углам, поросшими грибком. Здесь были до конца меланхоличны дамы… Как нежно клавесин журчал и пел о нем\ Но франты ловкие ловили легче гаммы Записку жгучую с надушенным платком. И тонкий аромат красивого порока, Насквозь провеянный дыханьем злого рока, Струил трагический и пряный пустоцвет; И сколько шепотов носилось в темных залах, Когда оглядывал в раздумьи пистолет Вивер, развенчанный усмешкой губок алых! V Портрет в кабинете Сонет В шлафроке стеганом, над грудью утучненной Чубук подъемлет он как некий властный жезл; Десница ж мягкая с истомой полусонной Качает плавно кисть пурпурную у чресл. На блеклом бархате резных огромных кресл Как светел воск лица и череп обнаженный! А над челом кумир Киприды благосклонной Восставил друг искусств и судия ремесл. Припухлые глаза, не ведая печали, От дней медлительных лазурность потеряли, — Лишь тлеет искорка в хладеющей золе. Отец для поселян, а к девам пуще ласков, Он весь тут до конца. – Прибавьте на столе Том кожи палевой с тиснением: Херасков. |
