Ну вот, а теперь разобрались и все очень довольны!

Гриша, тебя, конечно, интересует, что происходит в мире искусства?

В литературе – затишье. В Театре, как обычно, бурная жизнь.

Знаешь, МХАТ еще раз разделился! Теперь их у нас четыре. Все – академические.

Ефремов настоял, чтоб эмблему хотя бы частично оставили ему. Так что у него на занавесе – скелетик чайки.

В кино приятная новость. Эльдар Рязанов помирился с Войновичем и, кажется, будет наконец ставить новый фильм про Чонкина. (Помнишь его конфликт с английской кинофирмой? Они финансировали фильм, но требовали, чтобы Чонкина играл Барышников.) Теперь все изменилось. Они финансируют фильм, но требуют, чтобы Чонкина играл… Растропович. Причем на виолончели! По-моему, будет оригинально…

Гриша, дорогой! Очень часто вспоминаем твое 50-летие в ресторане Дома архитекторов. Было тепло, сердечно, а главное, в последний раз хоть поели по-человечески. Сейчас, по прошествии десяти лет, вспоминаешь, сколько замечательных людей сидело за столом. Наверное, это и есть главное в жизни. Были и остаются только верные друзья. Будь же счастлив, Григорий. Где б ты ни был.

Но лучше всего – рядом с нами!

Дорогой Аркадий!

Ты даже представить не можешь, как я обрадовался твоему письму! Весточка с Родины – что может быть дороже для нас, эмигрантов, особенно таких, как я?

Ты ведь слышал, наверное, что и за рубежом я оказался не по своей воле: этим летом сдуру поехал отдохнуть в Коктебель, а в это время Украина полностью отделилась наконец от СНГ, а Крым, в свою очередь, отделился от Украины, а затем уж и от материка.

Сбылось пророчество Васи Аксенова, и Крым стал островом.

Но даже Аксенов с его фантазией не мог предположить, что отделение на этом не закончится и Крым тоже распадется на ряд независимых районов, лагун и утесов, на одном из которых я сейчас и нахожусь с видом на жительство на высоте двадцать метров над уровнем моря.

Впрочем, не жалуюсь, утес как утес, условия по нынешним временам неплохие: есть вода, рыба, водоросли… Рыба, правда, радиоактивна, зато водоросли содержат фосфор. Поэтому рыба, поедая водоросли, нейтрализуется, превращаясь в фосфор, а я, питаясь рыбой, свечусь во тьме, отчего проходящие мимо пароходы принимают меня за маяк и обходят стороной…

Но не в этом главные трудности! Главная беда для нас, эмигрантов, – отсутствие вестей с родины. Поэтому, Аркадий, можешь представить, какой крик радости я испустил, когда обнаружил в проплывавшей мимо бутылке твое письмо.

Спасибо, друг! Проглядывая размытый текст, обнаружил всего несколько знакомых слов… Что-то про Ельцина… про МХАТ… Сердце застучало. Я чуть не расплакался.

Боже мой, подумал я, как интересна ваша жизнь на пятнадцатом году перестройки, на десятом году осуществления знаменитой экономической программы «500 дней»!

Только отсюда, с высоты утеса, сидя голой задницей на камне, начинаешь понимать, как мы были несправедливы к собственной перестроечной жизни конца 80-х, как не умели ценить ее достоинств.

Разве это было не счастье – зайти в пустой магазин и поболтать со скучающим продавцом о житье-бытье?

Разве это не радость – в дождливую погоду сесть в свой старенький автомобиль, в котором давно нет бензина и колес, но зато еще работают «дворники», и, включив их, можно подолгу наблюдать, как красиво сбегают серебристые капли со стекол?

А вечером, придя в нетопленый дом, выпить рюмку одеколона, закурить чинарик, найденный в подъезде, и сесть у телевизора, где по всем программам выступают депутаты. И уже совсем ночью, обалдев от мнений и прений, юркнуть в теплую постель, которую нагрела жена, спящая там в шубе…

Все это огромное счастье, Аркадий! Запомни!

Я пишу это письмо с болью, ибо выцарапываю его обломком гранита на скале и боюсь, что набегающая волна смоет это послание вместе со мной.

Если это случится и археологи найдут мою наскальную надпись, я бы хотел, чтоб они не искали ее расшифровку в культуре древних этрусков, а знали, что она была написана свободным постсоветским человеком, чья свобода достигла абсолюта. Подскажи им это, Аркадий!

И еще. Растолкуй людям, что не бывает трудностей, которые не становились бы удовольствиями, переходя в разряд воспоминаний.

За сим прощай, друг! Держитесь там, на материке… Мысленно с вами!

Если рискнешь написать еще, брось бутылку по такому адресу:

«Бывший СССР. Бывший Крым. Бывший Пик социализма, ныне – Вторая демократическая впадина. Пещера номер один. Копать до упора…

Если кто-то откликнется – спросить Гришу».

…Когда это было: давно ль – недавно, точно не скажу. Лет двадцать назад, так что для молодых это – невесть когда, а для моих сверстников – вчера. Мне тогда этот случай и рассказали… Я его записал, как взаправдашний рассказ. А теперь принес печатать, говорят, это – сказка. Ну, сказка так сказка, тем, кто печатает – видней…

В общем, жил-поживал в те годы в Москве младший бухгалтер по фамилии Семечкин. Фамилия, прямо скажем, не впечатляющая. А имя было – Марк Борисович. Тоже, как говорится, хвастать особенно нечем. И работал он на какой-то маленькой фабрике, делал свои маленькие бухгалтерские расчеты и ни в какую большую политику не лез. Только правильно пелось в одной тогдашней песне: «На большой-большой планете мы с тобой – за все в ответе!»… Так оно и получилось.

Вызывают вдруг Марка Борисовича Семечкина в профком и говорят:

– Марк Борисович, знаете ли вы, что приезжает к нам с официальным визитом Президент Маландии Хосе-Мария-Ибрагим?

– Как же, как же, – говорит Марк Борисович, – сегодня по «Маяку» слышал.

– Ну, вот, – говорят ему, – это хорошо, что вы политически подкованы.

– Маландия – это важная для нас страна, то ли в Южной Америке, то ли в Северной Африке.

– Правильно, – говорят ему, – это хорошо, что вы так подкованы, поедете его встречать.

– Как же так, – говорит Семечкин, – у меня отчет. Дебет-кредит, то, се… Нельзя ли кого-нибудь другого?

– Никак, – говорят, – нельзя! У нас разнарядка – выделить десять человек на встречу… Маландия, важная для нас страна, то ли в Южной Америке, то ли в Северной Африке. А вы и так, когда из другой Маландии приезжали, отлынивали… Так что сейчас быстро одевайтесь потеплей и в автобус…

Надо так надо! Надел Марк Борисович пальто, теплую шапку свою и поехал на встречу. Привезли их всех к Аэродрому, дали в руки флажки маландийские и велели махать, но не сильно, чтоб не нервировать охрану… Стоит Марк Борисович, машет и видит – подлетает самолет и выходит оттуда маландийский Президент по имени Хосе-Мария-Ибрагим! Навстречу ему идет наш тогдашний Президент. Фамилию его тоже подзабыли, а имя вроде Николай Викторович. Обнялись они, по тогдашнему президентскому обычаю, расцеловались в губы, откозыряли почетному караулу и пошли народ приветствовать.

Хосе-Мария рукой машет, встречающие ему в ответ, и, конечно, Марк Борисович в их числе… И вдруг чувствует Марк Борисович, что останавливает на нем свой взгляд маландийский Президент. И глаза его загораются… И он даже делает шаг вперед и протягивает руку Марку Борисовичу. И Марк Борисович ему руку пожимает и даже говорит почему-то по-индийски: «Хинди – русси, бахай, бахай!»… Президент еще больше улыбается и что-то шепчет переводчику. А переводчик уже по-русски говорит:

– Кто вы, сэр?

– Я – Семечкин, – говорит Семечкин.

Президент ужасно радуется и что-то опять говорит. И переводчик переводит:

– Господин Семечкин! Господин Президент очень рад знакомству и просил бы вас пожаловать сегодня в Маландийское посольство, где он дает торжественный ужин в честь прибытия. Могли бы вы, мистер Семечкин, найти на это время?