— Я вас понимаю, хотя грифоны дают серьезное преимущество в бою…

— Если бы они просто служили, но грифонарии слишком зависимы от своих птицезверей и поддаются их влиянию. Это не допустимо.

— Главное, что все подумают, что грифонов отравили враги из южных королевств, которые в открытую мечтают истребить всех грифонов. И однажды это уже сделали на своей территории. Против Вас не будет подозрений.

— Действуйте, — по бледному подбородку герцога скатилась капля красного вина.

С советником государь проводил все больше времени, оставаясь наедине после пиров.

Феобальд умел пить долго но понемногу. И выпитое почти не сказывалось на его рвении убеждать всех собравшихся в разговорах о необходимости жесткого объединения государства любой ценой и про ограничение ненужных вольностей.

— В этом городе почти половина населения умеет читать! Как вообще возможно править страной в которой так много грамотных? — высказал копившееся возмущение герцог, ожидая сочувствия.

— Не половина, наверное треть, — успокоил его советник, — а в деревнях еще меньше.

— Но и это слишком много. Я не понимаю как здесь еще держалась власть?

Советник Сальвиан в их тайных разговорах раз за разом убеждался, что герцог действительно искренне верит в свою правоту и готов бороться за величие державы, как он его сам понимал.

— Все это чародейство не нужно человеку, оно противно божественному духу, — настаивал Феобальд. — Люди должны лишь без сомнений честно служить своему государству и государю, побеждать своим единством и верой.

— Я поддерживаю волю своего государя искоренять все нечеловеческое, — учтиво прошептал Сальвиан.

— Ни для кого не секрет что некоторые рыцари из верхушки ордена грифонариев балуются магией. Наверное среди магистров не менее трети или половины такими тайными делами интересуются. Это недопустимо и невероятно меня бесит. Я буду вести беспощадную борьбу с чародейством и всякими потайными знаниями. Не должен человек в моем герцогстве заниматься такими недопустимыми делами! — воскликнул Феобальд. — Борьба с колдунами это одна из моих самых главных задач. — Он с силой стиснул кубок, хотя силы холеных пальцев не хватило помять чеканное золото. — Я уж не говорю о различных отшельниках до которых сложновато добраться, но чтобы высокопоставленные люди в самой столице… это меня бесит! Но зато неприязнь простонародья к колдунам удается очень удачно использовать чтобы настраивать население против верхушки ордена.

— Особенно слухи об особенном долголетии колдунов, хотя это не совсем слухи.

— Зависть — это сила, которая многих может сдвинуть с места, — согласился герцог. — Надо еще распространить о злодействах. Что-нибудь связанное с детьми…

— Здешние жители не поддадутся на россказни, что все маги пишут свои книги на пергаменте из кожи детей, как поддались бы в южных королевствах, но в целом… В злодейства колдунов верят и здесь. Тем более что иногда встречались в здешней истории на самом деле вполне даже зловещие колдуны. Главное убедить что такие злодеи есть среди нынешних командоров и магистров ордена. Думаю, что вполне поверят.

Сальвиан услужливо кивнул.

Разумеется все знали из чего сделана бумага на которой пишут местные книги. Пергаментом пользуются гораздо реже, его здесь возможно выделывать только из шкур добытых охотниками. Несмотря на то, что Фирнберг не страдал от избытка древесины, очень прочную бумагу тут делали из льняного или крапивного волокна. Грамотеи этим даже гордились, поговаривая, что истинная правда должна быть жгучей как крапивный материал из которого когда-то были изготовлены страницы. Хотя никакой жгучести у такой бумаги и в помине не было. А привычка делать бумагу из таких материалов произошла от того, что герцогство Фирнберг издавна славилось производством ткани из льна и крапивы.

Животноводства в герцогстве практически не было, шерстяную ткань не производили. Хотя жители герцогства не испытывали недостатка в шкурах для зимней меховой и кожаной одежды. Поэтому для простой одежды предпочитали выращивать лён или просто собирать крапиву. Ткань из крапивного волокна очень прочная и, к тому же, ее не надо специально выращивать. Сама растет в любом овраге.

Герцог бы опять проворчал по этому поводу что-нибудь о лени жителей Фирнберга. Но ткани этой местные жители производили достаточно чтобы продавать за границу в южные королевства. Там на населенном юге поля преимущественно все заняты пшеницей и нет такого количества пустошей.

Советник Сальвиан понял, что отвлекся, задумавшись об основных ремеслах герцогства кроме добычи руды. Как правило ремесленники не такие дремучие и дикие как крестьяне. Однако, они все равно не очень грамотные простолюдины, а человек всегда не доверяет всем кто знает больше него. Но главное это зависть к тем, кто по слухам может жить дольше обычного.

Еще прекрасно, что простые люди готовы любить герцога. Он для них хоть и недосягаемо высок, но при этом не таинственный колдун, в чем-то прост и близок.

Простолюдины привыкли ненавидеть своих местных угнетателей, но при этом в них живет неистребимая надежда, что где-то там наверху есть великий государь, который желает им справедливости. Но местные негодяи скрывают от него как они плохо обращаются и притесняют своих подданных. Они хотят жаловаться обязательно самому герцогу, который неприменно рассудит и наведет порядок.

Бывает, что крестьяне посылают из деревни жалобщиков, которые пытаются добраться до столицы и броситься в ноги повелителю, моля о справедливости. Разумеется, что местные бароны стараются ловить таких ходоков, чтобы не добрались до государя со своей горькой правдой.

Если уж кто всерьез собрался идти с жалобой к государю то, как правило, его редко удается перехватить вовремя. Бывает, что и впрямь удается жалобщику добраться до повелителя и получить милости. Но советник Сальвиан прекрасно знал, а простолюдины обычно не знают, что от жалобщиков старается отделаться сам государь. И обычно они тихо пропадают куда-нибудь, если дело не успело получить всеобщую огласку.

Бывает, что крестьяне не просто посылают жалобщика, а поднимают восстание, с наивной надеждой взывая к милости государя, посылают к нему целую делегацию. Как правило, любой правитель пришедших просто казнил, а восстание жестоко подавлял. Но врожденная холопская вера в справедливость государя в сердцах простолюдинов все равно упорно сохранялась век за веком, и они по-прежнему на что-то надеялись.

Все это Сальвиан прекрасно помнил еще по годам своей службы в южных королевствах. Здесь в Фирнберге отличие заключалось в том, что грифоны отказывались давить крестьянские восстания, а крестьяне и фермеры были самостоятельнее, зная что смогут найти укрытия в неизведанных дебрях герцогства. Еще помнят, что они не холопы, а вольные земледельцы, наподобие кёрлов соседнего Нидерберга. Да и жалобу с грифоном проще передать через орден, а там коварные соперничающие командоры найдут управу на зарвавшегося барона, используя недовольство в своих целях. Да, отличия есть.

Но вера в справедливого государя все равно живет в сердцах несамостоятельных простолюдинов, которым давно рассказали, что они жаждут царствования правителя с сильной рукой, даже если эта рука слегка сожмет их собственное горло. Главное чтобы был великим…

В таком случае долг советника состоит в том чтобы все на сама деле поверили, что герцог велик. В том числе пусть в это поверит и сам герцог.

— Я сегодня разговаривал с военачальниками, — произнес Феобальд в один из следующих дней.

— Они имеют представление когда может начаться война?

— Оба берега великой реки просматриваются грифонами с воздуха, грифоны могут залетать довольно далеко на вражескую территорию. Пока на берегу никаких особенных приготовлений не замечено. Наступающим пришлось бы построить огромное количество плотов, чтобы переправить сразу очень много солдат. Понемногу они переправлять не могут потому, что небольшие группы грифоны легко забросали бы огненной смесью с воздуха или разодрали бы при высадке. Нужны сотни и сотни плотов, такие приготовления от нас не скрыть. Мое командование сделало вывод, что война начнется не раньше зимы. Проще войску перейти по замерзшей реке. Но лед должен быть достаточно прочным чтобы прошла конница и все это количество людей. Тонкий лед только мешает — по нему идти нельзя и плыть не даст.