Нет. Путь познающего посмертие тонок и в другом смысле. Предстоит пройти между обманчивым Раем самоуспокоения и Адом пугающей неуверенности. И то, и другое тысячи раз уведут его с пути.

Слабость и леность мысли будут подтакивать его к тому чтобы не думать, а найти легкое утешение в каких-нибудь религиозных учениях для простолюдинов. Сдаться, поверить в сказку для слабых людей и дожить остаток лет как все… И даже сам он может придумать для себя какой-нибудь успокаивающий самообман и остановится на этом. А, с другой стороны, страх смерти будет мешать думать о тех вещах, о которых думать живому невыносимо. Понимание, что никому нельзя верить в таком деликатном вопросе, и отсутствие знания породят неуверенность. Неуверенность будет убеждать что всей жизни не хватит, чтобы познать все самостоятельно, что все раздумья тщетны.

Все это будет отвлекать и отталкивать от размышлений. Проложить собственный путь почти невозможно.

Невозможно для смертного? Но и для бессмертного тоже, ведь бессмертный тем более не захочет думать о таких вещах.

На этом следы изысканий принца-философа теряются. Не известно как далеко он зашел в поисках знаний, как далеко увели его пути в неизвестность.

Известно только, что будучи магом, он не раз выходил из отшельничества и вмешивался когда чувствовал, что какой-то из стран требуется помощь свободе грифонов.

И хотя он оставил власть, в Фирнберге особенно прислушивались к его словам. Скорее всего маг, глубоко заглянувший в темные знания, находил веские доводы и правители торопились отменять те законы, которые ограничивали свободу крылатых.

До сих пор осталась легенда, что в тяжелые времена маг находит способ тайно помочь грифонам. Он в полной мере испытал глубину верности своего крылатого друга и не забыл ничего.

Еще некоторые слышали легенду, что принц до сих пор жив и не узнанным странствует по Фирнбергу.

Обычно Иеракс прилетал в город Фирнберг с наступлением осени. Хотя сознание еще наполнено впечатлениями летних странствий, но уже хотелось домашнего уюта и надежности знакомых серых стен.

Он давно не видел наставника, друзей из людей и тех грифонов, что в холодное время предпочитают жить в верхней цитадели.

Снег в окрестностях Фирнберга неуверенно выпадал уже два раза, но его тонкое покрывало, прорванное высохшими стеблями травы и подчеркнувшее каменистую рельефность холмов, почти сразу же таяло. Темно-золотистая листва на дубах все сильнее темнела во влажном воздухе.

Для Иеракса, привычного к жизни под открытым небом, такая погода еще не казалась холодной, хотя было уже сыровато. Но фирнбергского грифона не напугать тяготами полета под долгим осенним дождем.

Иеракс был еще молод, но почти всю свою жизнь провел в странствиях. Успел пожить в разных местах герцогства, и даже защищал северные рубежи и союзников.

За это время, выполняя поручения ордена он успел повстречаться и познакомится с очень разными, и порой странными людьми.

Среди знающих грифонариев становилось известно, что Иеракс стал для одного из магистров почти что учеником и ему доверяют непростые задания.

В мирное время люди герцогства тоже нуждались в грифонах.

Почти в каждом поселении находится желающий передать что-нибудь с крылатым, если ему по-пути. Грифоны почти постоянно доставляли какие-нибудь письма в соседние города и деревни. Это гораздо быстрее и надежнее чем идти много дней пешком по непролазным болотам. Купцы доверяли отнести кошели с деньгами, зная что с грифоном доставка надежнее. Это еще раз доказывало, что в герцогстве, несмотря на некоторое постоянное недовольство, люди в чем-то верили грифонам больше чем себе подобным. Грифон мог быть предоставлен самому себе, самостоятельно летая где вздумается и выполняя поручения, за которые находились желающие заплатить ему и ордену.

Многие молодые грифоны начинали с выполнения таких несложных заданий. Вместе с этим приходило умение общаться с людьми.

Так в путешествиях становились старше и опытнее, находя время и для себя. Потому что кто может уследить за крылатым существом, перед которым раскинулись бескрайние просторы лесов и грандиозных горных хребтов?

Иеракс провел немало времени, разыскивая различные древности в заброшенных башнях. Осторожно заглядывал в затерянные обители мудрецов и алхимиков, интересуясь книгами и свитками. Иногда удавалось находить что-нибудь интересное для магистра.

Кое-то он нашел и для себя. Порой, платили тоже неплохо. Было у грифона припрятано в укромном месте несколько небольших серебряных слитков, сверток с кусками руды и горсть серебряных колец, нанизанных на веревочку. Монеты имеет право чеканить только орден и герцогская власть, но бароны нередко применяли вместо денег одинаковые серебряные кольца, по весу приравненые к двум монетам.

С грифонами часто передавали налоги. Крылатые принципиально никогда не занимались взыскиванием налогов, брали только то, что люди сами просили отнести, а плательщики издавна понимали, что лучше заплатить через летающего чем нанимать охранника и потратить не одну неделю на долгую рискованную дорогу до города. Кроме того хитрецы поняли, что можно дать чуть поменьше, чтобы сборщики налогов, удовольствовавшись меньшим, решили не предпринимать долгий путь за недостающим.

А еще всегда грифоны незаменимы, если требовалось кого-то спасать. Сколько раз приходилось высматривать с воздуха на болотах пропавших детей, просто заблудившихся грибников или разыскивать в горах не вернувшихся вовремя рудокопов.

Поиском многим грифонам заниматься даже интереснее.

И волнительно принести в поселок успокаивающую весть, что пропавшие найдены живыми. Хотя и смущает благодарность родственников спасенных.

Бывало и наоборот, что весть оказывалась горькой, однако искать и сообщать надо. Иеракс помнил и такое.

Но жители герцогства издавна понимали, что порой без помощи крылатого найти пропавших хоть живыми хоть мертвыми вообще не представляется возможным. Слишком огромны безлюдные территории.

Память грифона способна хранить увиденное так словно все еще перед глазами.

Мысленно он еще в летних воспоминаниях прошлых лет, которые останутся с ним навсегда.

Велик и загадочен Восточный Фирнберг там где он постепенно переходит в территории северных баронств.

Долы и долины меж холмов сходятся к предгорьям, утопая в утреннем тумане. Странный покой наполняет сердце, если ступать грифоньими лапами по зеленому ковру мха, взбирающегося покрывалом на старые коряги. Кряжистые деревья горного леса протянули могучие корни под этим ковром, вырастают из него, а через их раскидистые ветви, сквозь прозрачную туманную дымку струятся лучи солнца.

По замшелому дну долин пробираются своими малозаметными тропами прохладные ручьи, обтекая позеленевшие древние валуны. Бег воды приглушен мхом, порой ее можно обнаружить только по тихому журчанию только вблизи.

Много воспоминаний осталось у Иеракса о юности проведенной в этих краях.

Счастлив тот у кого есть такие воспоминания, особую притягательность которым придают яркие, насыщенные чувства начала жизни. Еще более счастлив тот, чья память способна возвращать всю красоту увиденного. Возвращать как наяву, во всем великолепии.

Сердце грифона наполняется неописуемым восторгом когда скользишь над долинами, чувствуя прозрачный воздух ласкающий каждое перо в крыле, ныряешь в пропасти вслед за столбами света льющимися из разрывов в облаках, света что проходит мимо широко раскинутых ветвей деревьев, растущих на краях утесов.

Громадные облака наползают на дальние склоны, накатываются как замедленная океанская волна, вздымаясь слегка полозоченными небесными валами.

Туман в глубоких долинах загадочно подсвечен солнцем. Рощи с солнечными полянами лепятся к уступам гор, далеко внизу долины устилает ворсистый ковер леса, скрывающего сумрак под кронами вековых деревьев, скользят отраженные облака по зеркалам озер.