Во главе салоникской экспедиции был поставлен генерал Саррайль, который до того (22 июля 1915 г.) был отстранен от должности во Франции за самовольные действия в Аргоннах. Это был вздорный и тяжелый человек, он не знал страны и не был осведомлен о событиях, которые произошли там с начала войны…

Как и следовало ожидать, он отклонил услуги военной разведки (Второго бюро) и создал нечто вроде собственной политической разведки, которую возглавлял сперва капитан Матье, а затем Венуа, впоследствии начальник судебной полиции в Париже. Саррайль изобрел спасительную формулу: «Константин угрожает мне ударом в спину» — и пускал ее в ход всякий раз, когда в Париже его критиковали за бездеятельность.

Его презирало большинство офицеров и солдат, служивших под его началом. Он поочередно ссорился со всеми офицерами союзных частей, и много месяцев ушло на то, чтобы побудить французское правительство отозвать его.

Неспособность дружно работать с людьми была не единственным недостатком его как командира. Он был подозрителен, легковерен и склонен к мании преследования; всякого, кто не соглашался с ним, он подозревал в заговоре против себя. Для него было естественно получать всякие фантастические сведения от секретной агентуры, которой пришлось приспособить всю систему своей работы предвзятому подходу этого человека.

В конце декабря 1915 г. на афинской арене появилось новое лицо, непохожее на тех офицеров разведки, которые украшают собою страницы детективных романов. Командор де Рокфей, будучи начальником штаба при командующем морскими силами Франции, адмирале Лаказе, покорил его своей активностью и оригинальной выдумкой. Адмирал послал его в Афины без определенных инструкций и с правом самому решать, что полезно для Франции и ее союзников. Лаказ доверял ему и был готов оказать ему поддержку при любых трудностях; как мы увидим дальше, Лаказ имел доступ к президенту Пуанкаре, который слишком буквально воспринимал свое звание главы французской армии и флота.

Официально Рокфей был назначен морским атташе, но ему было предоставлено непринятое среди морских атташе право сноситься специальным шифром непосредственно с морским министром и еще четырьмя министрами, минуя французского посла, который формально был начальником Рокфея. Официально обязанности Рокфея состояли в том, чтобы собирать точные сведения о морских силах; но ему также было поручено способствовать — в противовес германской пропаганде — установлению добрых отношений с греческими властями. Ни одну из этих двух обязанностей он и не пытался выполнить.

Официальным местом своего пребывания он избрал здание французской школы в Афинах и тотчас приступил к работе по вербовке сотрудников осведомительной службы (позднее преобразованной в тайную полицию) из среды подонков общества, многие из которых уже получали деньги от немцев.

Де Рокфей был рабом системы «досье». Говорят, что всякий раз, когда новый префект полиции вступает в Париже в должность, он первым делом направляется к ящичку, помеченному его инициалами, чтобы узнать, что говорил о нем его предшественник, и роется в этом ящичке с пылающим лицом. Поэтому я позволяю себе попытаться обрисовать Рокфея в стиле «досье», к которому он питал такое пристрастие.

«Командор де Рокфей.

Французский морской офицер, лысеющий, склонный к полноте, гладко выбритый, с небольшими усиками; проявляет запальчивость и жестокость. Природа одарила его неиссякаемым источником энергии и актерскими способностями, которые сделали бы его бесценным человеком для Голливуда. Она также дала ему чарующие манеры, которые привлекают людей, особенно противоположного пола. Тут она, природа, остановилась, не дав ему ни способности здраво рассуждать, ни чувства приличия, ни понимания вопросов чести.

Выходец из дворянской семьи в Бретани, он был воспитан в атмосфере религиозности, но это привело лишь к тому, что во всех случаях отступления от джентльменского кодекса чести он прибегал к религиозной морали. При строжайшей дисциплине он мог бы стать полезным офицером, поскольку он человек проницательный и деятельный. Но если бы ему было позволено действовать по своему усмотрению, он мог бы серьезно повредить своей стране. В критические моменты его суждения всегда ошибочны. Более того, он легковерен и очень плохо разбирается в людях».

Картотека, составленная Рокфеем, быстро выросла до 25 тыс. карточек и содержала сведения обо всех более или менее выдающихся людях в Греции. Это был вулкан, полный неправильно использованной энергии. Осведомитель низшего типа обычно любит угадывать, какая информация будет приятна шефу, и придерживается этой информации. Всякого рода клевета, достигавшая слуха Рокфея, тотчас же без изъятия заносилась в картотеку. Это было не все. Он устроил во французской школе в Афинах склад оружия и взрывчатых материалов и подсобный склад в Пирее.

Его линией было действие. Он считал, что все греки были настроены в пользу Германии и что он обязан постоянно мучить их, до тех пор пока военная оккупация страны не будет признана единственным целителным средством. Чтобы достигнуть этого, он был готов инсценировать драматические эпизоды и обманывать собственное правительство. В морских делах, входящих в круг его обязанностей, он был полным невеждой. Он мог пересказывать скандальные сплетни обо всех лицах, связанных с двором, но когда французский адмирал дю Фурне потребовал у него точных сведений о подводных лодках и минных заграждениях, он мог только повторить фантастические бредни своих агентов, которые опровергались при малейшей проверке.

С первых шагов своей официальной деятельности он заставил французского посла созвать всех служащих посольства — формально для того, чтобы он, Рокфей, мог призвать их помочь ему в организации разведки, фактически, чтобы изложить им свою программу подрыва авторитета греческого правительства и установления общего контроля над страной. Уже через шесть недель после его прибытия в Грецию он был вызван на конференцию морских офицеров на Мальте. Там он горячо доказывал, что единственно возможный путь — оккупация страны, что только этим можно спасти армию в Салониках от катастрофы. «С греками можно сделать, что угодно», — таков был рефрен его песни. Когда союзническая эскадра под командой адмирала Дартиже дю Фурне бросила якорь в Пирее, он телеграфировал в Париж:

«Нет оснований беспокоиться о суверенитете Греции, ибо в стране нет никого и ничего, что не подвергалось бы насилию».

Это была больше чем правда: его тайная полиция открыто арестовывала подданных вражеских государств и даже греков, которых он подозревал в симпатиях к врагу. Когда греческое правительство протестовало против самовольных арестов среди высокопоставленных греков, он телеграфировал: «Военная обстановка требует энергичных мер, перед которыми греческая законность должна отступить, тем более, что она и так ежедневно нарушается». Он продолжал настаивать на том, чтобы был произведен десант, доказывая при этом, что наличие союзнического флота на рейде не является достаточной мерой.

Столовая отеля «Гранд Бретань» в Афинах представляла в то время забавное зрелище: там бок о бок сидели герои всех злоключений, происходивших в Греции. За одним столиком сидел Анри Тюро, присланный Брианом, чтобы изливать на греческую прессу потоки субсидий и противостоять агитации в пользу Германии силами французского агентства радиопропаганды; за другим сидел командор де Рокфей, в обращении грубоватый, но предупредительный, занимавший какого-нибудь гостя, которому предстояло быть вписанным в актив; немного поодаль от них сидел барон фон Шенк — лысый, ласковый и тучный; в дальнем конце зала находились члены различных союзнических миссий, не всегда осведомленные о том, что делают исполнители главных ролей, не знающие, например, что непримиримые враги — де Рокфей и фон Шенк — часто встречались наедине в вилле, снятой фон Шенком в окрестности Афин, где они для вида обменивались информацией о составе своих тайных агентур, а фактически плели сеть сумасбродных заговоров, причем каждый был убежден, что обманывает другого. Так, они замышляли организацию сепаратного мира между Францией и Германией; об этом впоследствии поведал адмирал Дартиже дю Фурне. Можно догадаться, что это «интермеццо» зародилось в мозгу ласкового немецкого барона. Оба нанимали одних и тех же агентов, и не таких (как бывает иногда), которые были опорочены или уволены противником, а людей доверенных, оплачиваемых одновременно обеими сторонами, о чем осведомлены были оба шефа. Летом 1916 г. греки арестовали на границе десять человек, действия которых были подозрительны. Арестованные показали значки французской разведки, прикалывавшиеся к отворотам пиджаков. Греческий офицер взял один значок и при более внимательном рассмотрении обнаружил, что на оборотной стороне его была эмблема германской разведки. Арестованных обыскали. Каждый из них имел два паспорта, французский и германский, и в довершение всего у некоторых из задержанных людей в карманах оказались по две докладных записки — одна для де Рокфея, другая для фон Шейка. Это были поучительные документы, они касались одного и того же события, но подробности дела были хитроумно изложены, в каждом варианте — на вкус адресата[3].