См. прим. 7.

И. Эренбург. Тринадцать трубок. Москва — Берлин, «Геликон», 1923.

ЖУРНАЛ, КРИТИК, ЧИТАТЕЛЬ И ПИСАТЕЛЬ

Впервые — "Жизнь искусства", 1924, № 22, стр. 14–15. Подпись: Ю. Ван-Везен. Печатается по тексту журнала, с учетом небольшой авторской правки, нанесенной на этот текст (АК).

Статья была помещена в журнале "в порядке дискуссии" и имела подзаголовок: "Статья 1. (Ответ Б. М. Эйхенбауму: "Нужна критика", см. "Жизнь искусства", № 4"). Б. М. Эйхенбаум писал: "Критики у нас сейчас нет, но я верю, что она скоро будет. Она должна быть. Я чувствую это, проходя по Невскому, заглядывая в окна книжных магазинов, разговаривая с читателями, с писателями — даже с издателями, как ни трудно стало с ними разговаривать. Совершенно ясно: публика перестала верить в русскую литературу и не вернется к ней до тех пор, пока не появится новая критика. Одним прошлым не проживешь. Мы вернулись к тому положению литературы, которое было в конце 20-х годов прошлого века, когда Пушкин спорил с Марлинским и в ответ на его слова "у нас есть критика и нет литературы" писал ему: "Литература кое-какая у нас есть, а критики нет". Выступление Эйхенбаума в "Жизни искусства" предшествовало большой его статье "В ожидании литературы", напечатанной вскоре в первом номере "Русского современника" (перепечатано в его кн.: Литература. Л., 1927); к вопросу, о котором спорил Пушкин с Марлинским в 1825 г., в ней добавлен был новый — "есть ли у нас читатель?" Едва ли не впервые с такой определенностью Эйхенбаум охарактеризовал важное явление современности — смену читателя; здесь же дана классификация современной критики.

Отвечая на анкету 27 июня 1924 г., Тынянов писал: "Вопрос о направлении критики — сложен. Направление обычно приклеивается в виде ярлыка к уже мертвым явлениям. А о самом себе — очень трудно сказать. Терпеть не могу критики «Аполлона» (и Айхенвальда), Иванова-Разумника не могу читать, Горнфельда читать люблю — писатель хороший (но пишет очень мало), критик же совсем плохой" (ИРЛИ, ф. 172, ед. хр. 129).

Актуальность фигуры критика для литературной жизни 1920-х годов подтверждается прямым введением ее (вплоть до воображаемых диалогов) в прозу Зощенко: "Автор заранее, забегая вперед, дает эту отповедь зарвавшимся критикам, которые явно из озорничества захотят уличить автора в искажении провинциальной действительности.

Действительности мы не искажаем. Нам за это денег не платят, уважаемые критики" ("Страшная ночь". — «Ковш», 1925, № 1, стр. 134). Ср. также в повести "О чем пел соловей". — «Ковш», 1925, № 2, стр. 134. Тынянов видел литературную полемику с критикой в самом названии этой повести — ср. письмо его к К. И. Чуковскому от 13 сентября (?) 1927 г.: "Зощенку если увидите, передайте от меня поклон. Я люблю неблагополучных писателей. Самое трудное ирония, которая после ХIХ-го [века] больше не нужна. "О чем пел соловей" хорошее название, критик волей-неволей должен подписаться ослом" (ГБЛ, архив К. И. Чуковского, ф. 620). Дискуссии о литературной критике неоднократно возникали на страницах журналов 20-х годов. См., напр.: А. Лежнев. Диалоги. — "Красная новь", 1926, № 1; И. Груздев. Два апельсина. "Литературный еженедельник", 1923, № 3; его же. Критика как труд. «Звезда», 1927, № 3.

Статья "Нужна критика" и ответ Тынянова (прямо инспирированный концовкой статьи Эйхенбаума: "Но об этом, я думаю, напишет когда-нибудь Виктор Шкловский или Ю. Ван-Везен") тесно связывали проблему новой критики с появлением журнала нового типа, представляющего собой некое целостное литературное явление. "Критика нужна, и она будет, — писал Эйхенбаум. — Но для этого должны быть журналы — и не какие-нибудь сборные, а тоже долженствующие быть в наше время". Можно не сомневаться, что обе статьи имели ориентиром тот новый журнал — "Русский современник", первый номер которого уже готовился к выходу в свет в момент появления статьи Тынянова и в котором оба автора должны были выступить как критики. Ср. запись в дневнике Эйхенбаума от 19 января 1924 г., упоминающую о разговоре с Е. И. Замятиным, который "сказал мне о своих надеждах на журнал и понедельничную газету. Для "Жизни искусства" написал статью "Нужна критика" (будет в № 4) кончаю ее словами о журнале" (ЦГАЛИ, ф. 1527, оп. 1, ед. хр. 245). Однако в первой статье (см. подзаголовок) Тынянов говорит главным образом о критике; о журнале, судя по последним фразам, он предполагал говорить во второй статье, но она, по-видимому, не была написана. Попыткой продемонстрировать искомую журнальную форму стал "Мой временник" Эйхенбаума (Л., 1929).

См. у Эйхенбаума: "Но конечно — не та критика нужна нам сейчас, которая или ругает, или хвалит. Пятибалльная система сюда не подходит. Если просто «плохо», так об этом нечего и писать, нечего соблазняться на легкую руготню. Критик должен обладать не просто «вкусом», а острым чутьем долженствующей формы. Мы должны почувствовать в нем особый дар — чувство современности, чтобы прислушаться к его словам. Есть разного рода оценки: оценка критика — не то, что оценка школьного учителя.

Да, критик не учитель. В этой роли он наивен и смешон, потому что никаких учеников у него нет" ("Жизнь искусства", 1924, № 4, стр. 12).

Ср. в "Литературном сегодня" определение критического лозунга Л. Лунца как «одноцветного».

Примеры статей-обзоров см. в прим. к "Литературному сегодня".

Определение своей научной и критической работы как «веселой» было принципиально важным для Тынянова и его единомышленников и входило в ту кружковую семантику, за которую упрекал их А. Г. Горнфельд ("Литературные записки", 1922, № 3, стр. 5). Ср. в статье Тынянова "Льву Лунцу", написанной в годовщину смерти писателя: "<…> Вы, с вашим умением понимать и людей и книги, знали, что литературная культура весела и легка, что она — не «традиция», не приличие, а понимание и умение делать вещи нужные и веселые" ("Ленинград", 1925, № 22, стр. 13). Ср. в статье Эйхенбаума "5=100" (к пятилетнему юбилею Опояза): "Нас язвительно называют "веселыми историками литературы". Что ж? Это не так плохо. Быть «веселым» — это одно теперь уже большое достоинство. А весело работать — это просто заслуга. Мрачных работников у нас было довольно — не пора ли попробовать иначе?" ("Книжный угол", 1922, № 8, стр. 40). Ср. также у Шкловского: "На дне искусства, как гнездо брожения, лежит веселость. Ее трудно сохранить, трудно объяснить не специалисту" ("Гамбургский счет". Л., 1928, стр. 152). См. также письмо И. А. Груздева к П. Н. Зайцеву, где статья Тынянова аттестуется как «веселая» (прим. к ст. "Мнимый Пушкин"). Семантика восходит, возможно, к имевшей большой резонанс речи А. Блока "О назначении поэта", где слово «веселый» становится определительным для Пушкина и его литературного дела. Ср. также у Блока обыгрывание названия книги Ницше "Веселая наука" (А. Блок. Собр. соч., т. 6. М.-Л., стр. 106 и 508).

ЛИТЕРАТУРНОЕ СЕГОДНЯ

Впервые — "Русский современник", 1924, № 1, стр. 292–306. Печатается по тексту журнала, с непубликовавшимся добавлением (стр. 164–165, от слов "А цитата из Бунина" до конца 12-го раздела. — АК).

Можно думать, что Тынянов готовил статью именно для этого журнала, хлопоты об открытии которого шли с конца 1923 г. Разрешение на издание было получено в феврале 1924 г. Тынянов закончил статью не позднее апреля, когда, по-видимому, журнал был сдан в производство: 15 апреля 1924 г. К. И. Чуковский записал в дневнике (хранится у Е. Ц. Чуковской): "Я только что закончил <…> редактору первой книжки «Современника» <…>" (ср. в письме одного из редакторов к жене от 20 апреля 1924 г.: "Первый номер выпустят, а что дальше — неведомо". — ГПБ, ф. 292, ед. хр. 10).

Журнал издавался в Ленинграде "при ближайшем участии", как было объявлено на титуле, "М. Горького, Евг. Замятина, А. Н. Тихонова, К. Чуковского, Аб. Эфроса". Первый номер вышел 16 мая (устанавливаем эту дату по содержанию заметки "Переворот судьбы 16 мая" из "Тетради примечаний и мыслей Онуфрия Зуева", напечатанной во 2-м номере журнала, стр. 309). Сведения об истории журнала см.: М. Чудакова. Новые автографы Пастернака. Записки Отдела рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, вып. 32. М., 1971, стр. 208–210. Заглавие статьи Тынянова (ср.: Влад. Масс. О поэтическом сегодня. — "Вестник искусства", 1922, № 3–4, стр. 22) дало, по-видимому, название организованному в Москве в 20-х числах апреля вечеру "Русского современника", на котором выступали авторы 1-го номера А. А. Ахматова, Е. И. Замятин, Б. А. Пильняк, К. И. Чуковский, А. М. Эфрос (об этом сообщается в дневнике М. Кузмина — ЦГАЛИ, ф. 232, оп. 1, ед. хр. 62, запись от 23 апреля; «Дни», 1924, 4 мая, № 452, стр. 10; ср. в "Листках из дневника" Ахматовой: Л. А. Мандрыкина. Ненаписанная книга. — В сб.: Книги, архивы, автографы. М., 1973, стр. 67).

История статьи связана с деятельностью основанного в январе 1924 г. при Отделе словесных искусств ГИИИ Комитета современной литературы, имевшего задачей "установление связи между научной работой в области теории и истории литературы и актуальными проблемами современного художественного творчества и литературной критики" (ГИИИ-1927, стр. 24).

6 января Б. М. Эйхенбаум записывал в дневнике: "Вчера было интересное заседание в Институте истории искусств. Организация "Комитета по изучению современной литературы". От нашего разряда — Жирмунский, Томашевский, Тынянов, Казанский, Жуков; от литературы — Замятин, Федин, Каверин, Н. Тихонов, Рождественский, Груздев, Пиотровский. Было очень живо. Разговор о науке (формалисты) и критике. Спорили с Замятиным, который говорил о «бесстрастии» в науке. Мы с Тыняновым доказывали ему, что пропасти между наукой и критикой теперь нет и не может быть. Дело не в бесстрастии, а в различном характере оценки. Федин хорошо говорил о "долженствующей форме". Дело, по-видимому, пойдет". 9 января: "Я выбран председателем Комитета по изучению современной литературы";

7 февраля: "В воскресенье 3-го было первое заседание Комитета современной литературы <…>" (ЦГАЛИ, ф. 1527, оп. 1, ед. хр. 245). См. отчет о работе Комитета за февраль — май ("Русский современник", 1924, № 2), где указано, что "наиболее интересные дискуссии возникли при обсуждении вопросов, связанных с современной прозой" (стр. 273); ср.: В. Каверин. Собеседник. М., 1973, гл. "Встречи в Красной гостиной". 11 мая 1924 г. Тынянов читал на заседании Комитета доклад "О современной прозе" (В. Кавеpuн. Собеседник, стр. 59) — свою статью, которая в ближайшее время должна была выйти в 1-м номере "Русского современника". Печатное изложение во 2-м номере журнала выступления И. А. Груздева по поводу доклада (стр. 278) является, таким образом, и первым откликом на статью "Литературное сегодня". Позднее Тынянов стал председателем Комитета (ГИИИ-1927, стр. 35), 23 ноября 1925 г. он делал доклад о задачах Комитета (там же, стр. 55).

Статья Тынянова отвечала обострившемуся интересу к прозаическим жанрам и утвердившейся в критических выступлениях мысли о "победе прозы". В ноябре 1922 г. И. Н. Розанов отмечал, что за двухлетие 1921–1922 гг. "центр тяжести и преобладающие интересы переместились с поэзии на прозу" (И. Розанов. Литературные отклики. 1923, стр. 71); эту же самую дату в «Промежутке» указывает и Тынянов: "Три года назад проза решительно приказала поэзии очистить помещение" — см. стр. 168 наст. изд. Ср.: "Наряду с вырождением стихописания — повышенный интерес к прозе" (Э. Миндлин. Литературная Москва. — "Литературное приложение" к газ. «Накануне», № 28, 26 ноября 1922 г.); "Сейчас в центре литературы — проблема прозы. Пропал интерес к интимным формам, более того — к стиховой речи вообще" (Б. Эйхенбаум. О Шатобриане, о червонцах и русской литературе. — "Жизнь искусства", 1924, № 1, стр. 3). Ср. также обычную для подобных литературных переломов попытку прямого социально-бытового объяснения: "Центр тяжести в литературе переместился. Беллетристика выступила на первый план. Лирика это поэзия личных переживаний, а у кого есть время теперь расцвечивать пестрыми узорами призыв души, украшать и осложнять свое существование мотивами мечты, мистики и эротики. Переживания, любовь, "всякая там мечта", это между двумя заседаниями или во время двухнедельного отпуска" (П. С. Коган. Литература этих лет. 1917–1923. Иваново-Вознесенск, «Основа», 1924, стр. 101).

Интерес к прозе проявлялся в критике тех лет главным образом как интерес к новой прозе, был связан с настойчивыми поисками этой новизны. Тынянов остро ощущал и распознавал в литературе по видимости новой элементы старого литературного качества — традиционного «героя-интеллигента», сюжетные и стилевые шаблоны. В этом смысле он близок к литературной критике Лефа — не разделяя ее принципов. См. особенно статью Маяковского и Брика "Наша словесная работа", представляющую в виде уравнений основные каноны «старой» прозы, имевшей в своем реквизите "особо-ходульных героев (он + она + любовник = новеллисты; интеллигент + девушка + городовой = бытовики; некто в сером + незнакомка + + Христос а = символисты) и свой литературно-художественный стиль (1. "солнце садилось за холмом" + полюбили или убили = "за окном шелестят тополя", 2. "скажу ето я тебе, Ванятка"+"председатель сиротского суда пил горькую" — "мы еще увидим небо в алмазах"; 3. "как странно, Аделаида" + "ширилась жуткая тайна" = "в белом венчике из роз") " ("Леф", 1923, № 1, март, стр. 40). М. Зощенко в 1920 г. задумывает и частично осуществляет большую литературно-критическую работу "На переломе"; речь должна была идти о литературе 1910–1920 гг. десятилетия, «переломленного» революцией. Сохранилось несколько вариантов подробного плана книги; в одном из них первый раздел работы обозначен так: "1. Реставрация дворянской литературы". Зощенко объясняет, что «дворянской» он называет часть литературы этих лет "не только потому, что взяты герои из действительной дворянской и княжеской жизни, а еще и потому, что все традиции дворянской жизни сохранены, блюдутся строго. — Нравственность. Долг. Скандал. И прислуга" (архив М. М. Зощенко). Планы работы "На переломе" и выдержки из нее опубликованы В. В. Зощенко — "Вопросы литературы", 1975, № 10, стр. 256 и далее. Для Зощенко эти литературные схемы человеческих отношений безнадежно дискредитированы, и некоторые страницы его рассказов 1920–1922 гг. звучат прямой полемикой с «реставраторами» (см., напр., начало рассказа "Веселая жизнь").

a В журнальном тексте с маленькой буквы — видимо, намеренно, как и «незнакомка».

Центральное место в статье Тынянова занимает проблема "большой формы" романа. Уверенность в необходимости и неизбежности современного романа владела большею частью тогдашней критики, исключая лефовскую. "Мы на всех парах идем к роману" (И. Лежнев. О романе и о Всевобуче. — «Россия», 1923, № 7, стр. 10). К форме романа предъявлялись дидактически выраженные, но в высшей степени неопределенные требования: "Переход к роману в наших условиях знаменует вот что: человек, его судьба, его внутренняя жизнь, его коллизии и драмы опять узакониваются в своих правах" (там же); ср. также рекомендации В. Воронского, "чтобы богатый, жадно собранный бытовой материал художник вправил, вписал в одну могучую цельную и гармоничную картину". — "На перевале (Дела литературные)". В кн.: Современная литературная критика (1918–1924). Л., 1925, стр. 54. Эти предположения и надежды, касающиеся современного романа, Тынянов проверяет на "литературных конкретностях" и "литературных данностях" (преимущественный интерес к которым и вызвал к жизни, по мысли Б. В. Томашевского, новую науку о литературе).

В статье затронут вопрос о фабульном романе, остро поставленный в литературной жизни начала 20-х годов. Проблема фабулы не была тогда сугубо теоретической, какой она может представиться ретроспективному взгляду. "У широкой публики, которая зачитывается сытинскими романами, есть своя правота, — писал А. Слонимский. — Русская литература давно не баловала нас широкими сюжетными построениями. В связном течении событий, в их стройном сплетении есть свое обаяние, которое всякий чувствует, но не всякий сознает" (А. Слонимский. В поисках сюжета. — "Книга и революция", 1923, № 2, стр. 4). Перечисляя имена известных беллетристов, Н. Асеев восклицал: "Сколько тысяч О. Генри разошлось уже после того, как все они были признаны современными прозаиками? Нет, очевидно, не читательской невнимательностью объясняется сдача ими всех литературных позиций заграничному беллетристу. Объясняется это, думается нам, утерей нашими прозаиками чувства сюжетности <…> Читатель требует сюжета" (Н. Асеев. Ключ сюжета. — "Печать и революция", 1925, кн. 7, стр. 67, 70). Ср.: Е. Замятин. Новая русская проза. — "Русское искусство", 1923, № 2–3; К. Локс. Современная проза. — "Печать и революция", 1923, № 5; Вольский. Перспективы авантюрного романа. — "Литературное приложение" к газ. «Накануне», 1922, № 33, 31 декабря; Н. Ашукин. О современной художественной прозе (предположения и вопросы). — "Московский понедельник", 1922, № 4; его же. О ритме и фабуле в прозе. — «Жизнь», 1922, № 2. Эта многими отмеченная черта литературного процесса начала 20-х годов с особенной остротой была сформулирована Л. Лунцем в его докладе "На Запад!" (см. прим. 3), полемически упомянутом Тыняновым. Его почти отчаянные призывы вернуть литературе фабулу были близки А. М. Горькому, как известно, считавшему «занимательность» одним из существеннейших признаков классической литературы. Л. Лунц видит надежное средство в «обучении» фабуле (см. особенно его письмо Горькому — прим. 16). Тынянов, сделав в начале своей статьи допущение о существовании литературной потребности в фабульном романе, далее проверяет его на многих примерах и приходит к иным выводам относительно перспектив развития прозы. Следует отметить, что немногим ранее, в статье "Сокращение штатов" (см. в наст. изд.), он еще разделял мнение о желательности фабульной прозы, — "Литературное сегодня" отражает изменение его позиции.

Тынянов не ставил себе задачей дать очерк развития прозы последнего семилетия; его статья скорее моментальная фотография литературной жизни текущего года. Его оценки разных писателей, неизменно тонкие, не изолированы одна от другой, но подчинены общему взгляду критика, видящего в современной литературе некое единство, где успех одной вещи и неуспех другой внутренне взаимно зависимы (ср. начало гл. 7). Для него не существует «неудачи» или «удачи» отдельного романа или повести вне общих перспектив литературного развития, вне отношения к плодотворным, по мнению критика, или художественно недейственным тенденциям прозы.

Спустя год Тынянов начал работу над собственной прозою — 21 февраля 1925 г. К. И. Чуковский записывает в дневнике: Тынянов "принес прелестную программу" романа о Кюхле (хранится у Е. Ц. Чуковской).