— Оклад… Сколько запросите? У театральных деятелей новый обнаглел и требует платить в зеленых.

Будущий председатель сделал великодушный жест:

— Все как прежде, никаких резких движений. Менять ничего не будем. Между прочим, родственник из Коми пишет: на лесозаготовках стали платить натурой. Бревно на троих. Он видел у соседки записку: «Клава! Задержался — пилим с бухгалтером и мастером. Директор- сволочь взял досками. Твой Павлик». — Собрание, посмеявшись, затихло. — Почему я дал согласие идти к вам? Отвечаю. Каждый литератор в России больше чем литератор, а значит, председатель вашего кооператива больше чем председатель. Я кончил.

Выступление понравилось. За отставку Марго и за нового главу правления проголосовали дружно.

«Вот я и управдом, — подумал сын лейтенанта, принимая поздравления. — Завтра же зачислю в штат Кочегарова и Наседкина».

Уходя, он столкнулся на ступенях лестницы с двумя гениями. Держа Достоевского за пуговицу, Гоголь говорил:

— Я тебе скажу: отколотую эмаль лучше всего крыть «сампексом». Сперва ложишь грунт, а потом флейсовой кисточкой ведешь от себя. Тихонько так. Не вздумай приглашать мальчиков из «Феникса», запорют халтурщики. Лучше крой сам.

Создатель романа «Идиот» согласно мычал.

Пока шло собрание, верные соратники терпеливо ждали своего предводителя в парке.

— Ну, как? — в один голос спросили они, когда только что избранный писательский вождь присоединился к ним.

— Все «за», ни одного «против». Воздержался какой-то переводчик с японского. Я ему это припомню. Вы, Федя, с завтрашнего дня будете оформлены на должность моего заместителя по уборке территории.

— Дворником, что ли?

— Привыкайте к литературному языку. И для вас, Сэм, есть вакансия. Нашему дому будут завидовать. Гражданин Соединенных Штатов — сантехник. Это впечатляет. А может быть, «слесарь-референт»? Только, общаясь с жильцами, не вздумайте отвечать на вопросы такого рода: «Как проехать в Нью-Йорке из Квинси в Брайтон?» Или: «Правда ли, что внутри Статуи Свободы музей старой обуви?» Среди жильцов есть люди, которые уже побывали в Нью-Йорке. Между прочим, как сантехник вы должны знать, что самый капризный стояк тут второй. Вы знаете, что такое стояк? Нет? Я тоже! Спросите у какого-нибудь филолога. Итак, завтра вы оба приходите ко мне и слезно просите принять вас на работу. Кстати, ночью, вы, Федя, храпите, а у вас, Сэм, отвратительная привычка кричать во сне: «Я буду на вас жаловаться!..» С комендантом студенческого общежития я уже договорился. Вас она пустит, а я покупаю комплект белья и поселяюсь в комнате правления. Наполеон во время египетского похода спал на орудийном лафете… Завтра знакомлюсь с жильцами и сразу — в Царские Пруды!

…Стены павильона заходили ходуном — смерч достиг кинофабрики. Пыльный столб оседлал хрупкое здание и со свистом сорвал крышу. Затем он, издав ликующий визг, засосал и поднял прожектор, кран с оператором и ассистента с хлопушкой. Визжа и отжимая книзу поднятую юбку, взлетела, как ведьма, Марина Мнишек. В павильоне раздался вой. Выли голые бояре, поставленные изобретательным режиссером на трапецию. Лопнуло, выстрелило, трапеция оборвалась, и голые рухнули прямо на режиссера…

Пожалев, что он не сможет досмотреть до конца очередную серию телевизионной версии повести Булгакова о роковых яйцах (показывали сцену гибели режиссера Мейерхольда), Николай оторвался от экрана — дело происходило в общежитии института, куда он зашел посмотреть, как устроились галеасцы, — и отправился знакомиться с обитателями и квартирами отныне подчиненного ему дома.

Обход он начал с верхнего этажа. На мелодичный перезвон глёков дверь открылась, и председатель очутился лицом к лицу с Паскиным и застывшим у его ноги мрачным пятнистым догом.

— Решил знакомство с жильцами начать с вас, — весело начал Николай. — На собрании вы произнесли незабываемую речь. Моя предшественница в шоке. До сих пор глотает элениум. Вижу, у вас на потолке пятно?

— Год воевал. Жена едва не съехала к матери. Плюнул, нанял умельца. Ведро гермопластика, и все в порядке, — сообщил хозяин квартиры. — Да вы проходите, садитесь.

Николай оглядел, пройдя в комнату, стены с выцветшими обоями.

— Вы были правы, дом подзапущен, — сочувственно сказал он. — У чечеточников, наверное, богаче. А я думал, у мастеров пера все в квартирах по высшему классу.

Услыхав слово «мастера», прозаик перекосил рот.

— Где вы увидели в нашем доме мастеров? Рекламщики! — закричал он. — «Сохраните три наклейки от каждой пачки печенья, и вы получите приз» — вот все, что они могут сочинить. И это вы называете мастерством? Где выдумка, где амбивалентность, где текст?

— Жаль, — посетовал Николай. — А я думал, увижу, как здесь собственноручно создают шедевры. Так сказать, ткут в поте лица.

— Собственноручно? Три раза ха-ха-ха! От века переписывали друг у друга, как крали, так и крадут.

— Что вы говорите? — удивился председатель. — А как же смена общественного строя, бытие определяет сознание?

— Бытие. Знаю, что говорю. Попадет в руки чужая рукопись, перепечатает титульный лист и — в издательства. Украл дневники казачьего офицера, и пожалуйста — «Тихий Дон». А Алексей Толстой…

— Ну, этот не может быть! Все-таки граф, разъезжал в карете.

— Алешка? Шел по улице, видит, в урне рукопись «Петр Первый», вытащил — и в типографию.

— А «Война и мир»? Царское время, кодекс чести, Лев Николаевич, могучий старик, сам за плугом ходил. Ему-то написать, раз плюнуть. Тоже не он?

— Не он.

Дальнейшие разоблачения прозаика были прерваны телефонным звонком.

— Да, — недовольно произнес в трубку хозяин квартиры. — Вы от кого? От Терентия Семеновича? Слушаю, — он пожевал губами. — Нет, нет, их держать удобнее… Да, да, рекомендую именно ее. Я ее знаю — маленькая, щуплая, с провисшей спиной… А если кобель окажется инопородным?.. Терпсихора родила троих? Лучше всего под матерью "вырастают пять щенков, — председатель правления замер, пораженный собачьей эрудицией знатока текста. Литератор взял со стола записную книжку и авторучку. — Хорошо, записываю. Ваша очередь будет вторая… Ларочка, — крикнул собаковед, — ты, кажется, жаловалась на мойку?

За дверью послышалась музыкальная фраза из «Мадам Баттерфляй», и в комнату впорхнуло молодое существо в спортивной майке «Феррари» и в мини-штанишках.

— Там такой тугой кран, я все пальцы об него обломала, — надув губки, сообщило существо. — Мишель, ты отдал на компьютер мою статью о блошках?

— Жена энтомолог, — сообщил Паскин. — Да, да, у вас все будет в порядке, — он положил трубку.

— Пишу кандидатскую, — с гордостью сообщила хозяйка. — Институтский диплом у меня был «Лжескорпионы Европы».

— Гениально! — восхитился Николай. — В застойные времена я знал человека, который написал докторскую «Свиньи СССР». Так его чуть не арестовали. Пришлось изменить название на «Нежвачные парнокопытные Северо-Востока Евразии». Милейший был человек. Свиноводы носили его на руках… Но не буду больше вас отвлекать. Этот зверь не кусается? — Пес зарычал. — А почему бы вам вместо него не держать дома муравьев? Тихо, никакого шума. Представляете — муравейник посреди комнаты. Или — разводить пауков. Тарантулов можно держать в футлярах от зубных щеток. Ну, я пошел!

Следующей перед председателем открылась дверь в квартиру поэта Вяземского. Отстранив любимца муз, Николай вошел, осторожно ставя ноги между разбросанных по полу обрывков газет и раздавленных чайных пакетиков с ниточками. На такие же выцветшие, как у Паскина, обои здесь были наколоты кнопками записки с женскими именами. Половину стены занимал узкий и высокий, до потолка, фанерный щит, к которому проволочными петлями были прикреплены десятка два железнодорожных костылей. У двери лежал собачий ошейник, а около него стоял и с тоской смотрел на гостя величиной с кошку пес розового цвета.