Разговор с другом Знакомя, друг сказал мне сокровенно: – Рекомендую: Коля. Пианист. Прекрасный парень и душою чист, И ты его полюбишь непременно! «Прекрасный парень» в меру был живой, Сел за рояль, Прокофьева сыграл, Смеялся шуткам, подымал бокал, Потом простился и ушел домой. Ушел и канул в темноту и снег… И я спросил у друга своего: – Вот ты прекрасным называл его. А чем прекрасен этот человек? С минуту друг растерянно молчал. Ходил, курил и молвил наконец: – Он никому вреда не причинял, Не лицемер, не склочник, не подлец… И вновь спросил я друга своего: – А доброго он людям сделал много? – Мой друг вздохнул: – Да вроде ничего. И все-таки он неплохой, ей-богу! И тут мелькнуло: а не так ли я Хвалю порой того, кто не подлец? Но сколько рядом истинных сердец? И все ль друзья действительно друзья? Не прямодушен – ладно, ничего! Не сделал зла – приветствуем его. Мог утащить, а он не утащил И чуть ли уж не подвиг совершил. Иль, скажем, парень в девушку влюбился, Жениться обещал. И под конец Не оскорбил, не бросил, а женился – И вот уже герой и молодец! А то вдруг вам как на голову снег Свалилось горе. Друг о том проведал. Он мог добить, предать, но он не предал. Нет, не помог ничем, а лишь не предал – И вот уж он «прекрасный человек». Смешно, но факт: мы, будто с ценной ношей, Со странной меркой носимся порой: «Прекрасный» – лишь за то, что не плохой, А не за то, что истинно хороший! Так не пора ль действительно начать С других позиций доблести считать? 1963 Трусиха Шар луны под звездным абажуром Озарял уснувший городок. Шли, смеясь, по набережной хмурой Парень со спортивною фигурой И девчонка – хрупкий стебелек. Видно, распалясь от разговора, Парень между прочим рассказал, Как однажды в бурю ради спора Он морской залив переплывал. Как боролся с дьявольским теченьем, Как швыряла молнии гроза. И она смотрела с восхищеньем В смелые горячие глаза… А потом, вздохнув, сказала тихо: – Я бы там от страха умерла. Знаешь, я ужасная трусиха, Ни за что б в грозу не поплыла! Парень улыбнулся снисходительно, Притянул девчонку не спеша И сказал: – Ты просто восхитительна, Ах ты, воробьиная душа! Подбородок пальцем ей приподнял И поцеловал. Качался мост, Ветер пел… И для нее сегодня Мир был сплошь из музыки и звезд! Так в ночи по набережной хмурой Шли вдвоем сквозь спящий городок Парень со спортивною фигурой И девчонка – хрупкий стебелек. А когда, пройдя полоску света, В тень акаций дремлющих вошли, Два плечистых темных силуэта Выросли вдруг как из-под земли. Первый хрипло буркнул: – Стоп, цыпленки! Путь закрыт, и никаких гвоздей! Кольца, серьги, часики, деньжонки – Все, что есть, на бочку, и живей! А второй, пуская дым в усы, Наблюдал, как, от волненья бурый, Парень со спортивною фигурой Стал, спеша, отстегивать часы. И, довольный, видимо, успехом, Рыжеусый хмыкнул: – Эй, коза! Что надулась?! – И берет со смехом Натянул девчонке на глаза. Дальше было все, как взрыв гранаты: Девушка беретик сорвала И словами: – Мразь! Фашист проклятый! – Как огнем, детину обожгла. – Наглостью пугаешь? Врешь, подонок! Ты же враг! Ты жизнь людскую пьешь! – Голос рвется, яростен и звонок: – Нож в кармане? Мне плевать на нож! За убийство «стенка» ожидает. Ну а коль от раны упаду, То запомни: выживу, узнаю! Где б ты ни был – все равно найду! И глаза в глаза взглянула твердо. Тот смешался: – Ладно… Тише, гром… – А второй промямлил: – Ну их к черту! – И фигуры скрылись за углом. Лунный диск, на млечную дорогу Выбравшись, шагал наискосок И смотрел задумчиво и строго Сверху вниз на спящий городок. Где без слов по набережной хмурой Шли, чуть слышно гравием шурша, Парень со спортивною фигурой И девчонка – «слабая натура», «Трус» и «воробьиная душа». 1963 Таежный родник Мчится родник среди гула таежного, Бойкий, серебряный и тугой. Бежит возле лагеря молодежного И все, что услышит, несет с собой. А слышит он всякое, разное слышит: И мошек, и травы, и птиц, и людей, И кто что поет, чем живет и чем дышит, – И все это пишет, и все это пишет На тонких бороздках струи своей. Эх, если б хоть час мне в моей судьбе Волшебный! Такой, чтоб родник этот звонкий Скатать бы в рулон, как магнитную пленку, И бандеролью послать тебе. Послать, ничего не сказав заранее. И вот, когда в доме твоем – никого, Будешь ты слушать мое послание, Еще не ведая ничего. И вдруг – будто разом спадет завеса: Послышится шишки упавшей звук, Трещанье кузнечика, говор леса Да дятла-трудяги веселый стук. Вот шутки и громкие чьи-то споры, Вот грохот ведерка и треск костра, Вот звук поцелуя, вот песни хором, Вот посвист иволги до утра. Кружатся диски, бегут года. Но вот, где-то в самом конце рулона, Возникнут два голоса окрыленных, Где каждая фраза – то «нет», то «да». Ты встала, поправила нервно волосы, О дрогнувший стул оперлась рукой, Да, ты узнала два этих голоса, Два радостных голоса: твой и мой! Вот они рядом, звенят и льются, Они заполняют собой весь дом! И так они славно сейчас смеются, Как нам не смеяться уже потом… Но слушай, такого же не забудешь, Сейчас, после паузы, голос мой Вдруг шепотом спросит: – Скажи, ты любишь? А твой засмеется: – Пусти, задушишь! Да я, хоть гони, навсегда с тобой! Где вы – хорошие те слова? И где таежная та дорожка? Я вижу сейчас, как твоя голова Тихо прижалась к стеклу окошка. И стало в уютной твоей квартире Вдруг зябко и пусто, как никогда. А голоса, сквозь ветра и года, Звенят, как укор, все светлей и шире… Прости, если нынче в душе твоей Вызвал я отзвук поры тревожной. Не плачь! Это только гремит ручей Из дальней-предальней глуши таежной. А юность, она и на полчаса – Зови не зови – не вернется снова. Лишь вечно звенят и звенят голоса В немолчной воде родника лесного. 1963 |
