В тайге В светлом инее березы. Злы в Сибири холода! Речка скрылась от мороза Под тяжелый панцирь льда. Кедры в белых рукавицах Молчаливо-высоки… Жадно нюхает лисица Деревенские дымки. На сугробах птичий росчерк, Ель припудрена снежком, Дятел, греясь, как извозчик, О крыло стучит крылом. Завалил берлогу свежий Снег. Мороз трещит окрест… Спит в своей дохе медвежьей Сам «хозяин» здешних мест. Только белка-непоседа, Глаз ореховый кося, Мчит по веткам, для обеда Шишку крепкую неся. Ближний куст ударил громом… Оборвав свой быстрый бег, Белка светло-серым комом Полетела в рыхлый снег. Эхо в троекратной силе Гулко ахнуло вокруг. Кедры, вздрогнув, уронили Рукавицы с длинных рук. Человек скользит на лыжах, Ручейками след бежит. Средь лисиц пунцово-рыжих Белка серая лежит. Сумрак в лес ползет сторожко, И на веточках осин Льда стеклянные сережки Загорелись под рубин. Вновь от гула встрепенулся Лес на целую версту, Только лучше бы вернулся Или просто промахнулся Парень в эту красоту! 1947–1973 Влюбленный День окончился, шумен и жарок, Вдоль бульвара прошла тишина… Словно детский упущенный шарик, В темном небе всплывает луна. Все распахнуто – двери, окошки, Где-то слышно бренчанье гитар. Желтый коврик швырнул на дорожку Ярко вспыхнувший круглый фонарь. И от этого света девчонка В ночь метнулась, пропав без следа, Только в воздухе нежно и звонко Все дрожало счастливое «да». Он идет, как хмельной, чуть шатаясь, Шар земной под ногами гудит. Так, как он, на весь мир улыбаясь, Лишь счастливый влюбленный глядит. Люди, граждане, сердцем поймите: Он теперь человек не простой – Он влюбленный, и вы извините Шаг его и поступок любой. На панелях его не сшибайте, Не грубите в трамваях ему, От обид его оберегайте, Не давайте толкнуть никому. Вы, шоферы, его пощадите, Штраф с него не бери, постовой! Люди, граждане, сердцем поймите: Он сейчас человек не простой! 1949 Трудная роль В плетеной корзине живые цветы. Метель за морозным окном. Я нынче в гостях у актерской четы Сижу за накрытым столом. Хозяин радушен: он поднял бокал И весело смотрит на нас. Он горд, ведь сегодня он в тысячный раз В любимом спектакле сыграл. Ему шестьдесят. Он слегка грузноват, И сердце шалит иногда, Но, черт побери, шестьдесят не закат! И что для артиста года? Нет, сердце ему не плохое дано: Когда он на сцену вступает, Лишь вспыхнет от счастья иль гнева оно Пять сотен сердец замирает! А радость не радость: она не полна, Коль дома лишь гости вокруг, Но рядом сидит молодая жена – Его ученица и друг. О, как же все жесты ее нежны. Ее красота как приказ! Он отдал бы все за улыбку жены, За серые омуты глаз. Все отдал бы, кладом кичась своим, – Прекрасное кто же не любит! Хоть возрастом, может, как дым, седым, Брюзжаньем и чадом, всегда хмельным, Он вечно в ней что-то губит… Сегодня хозяин в ударе: он встал, Дождался, чтоб стих говорок, И, жестом свободным пригубив бокал, Стал звучно читать монолог. Минута… И вот он – разгневанный мавр! Платок в его черной ладони. Гремит его голос то гулом литавр, То в тяжких рыданиях тонет… В неистовом взгляде страдальца – гроза! Такого и камни не вынесут стона! Я вижу, как вниз опуская глаза, Бледнеет красивая Дездемона. Но, слыша супруга ревнивые речи, Зачем без вины побледнела жена? Зачем? Ведь в трагедии не было встречи! Зачем? Это знаем лишь я да она. Я тоже участник! Я, кажется, нужен, Хоть роли мне старый Шекспир не отвел. Я был приглашен и усажен за стол, Но «роль» у меня – не придумаешь хуже! Ты хочешь игры? Я играю. Изволь! И славно играю, не выдал ведь злости. Но как тяжела мне нелепая роль Приятеля в доме и честного гостя! 1949 Жар-птица – Любовь? Ее нет между нами, – Мне строго сказала она. – Хотите, мы будем друзьями, Мне верная дружба нужна. Что спорить, она откровенна, Но только я хмуро молчу. Ведь я же солгу непременно, Когда ей скажу, что хочу. Что ж, дружба – хорошее дело! В ней силы не раз почерпнешь, Но дружба имеет пределы, А мне они – по сердцу нож! Как жил я, что в сердце вплеталось, Я все бы ей мог рассказать, Когда бы она попыталась, Когда б захотела понять. Идя сквозь невзгоды и вьюги, Не встретил я преданных глаз. Случайные лгали подруги, Я сам ошибался не раз. Но думал я: вспыхнут зарницы. Я знал: надо верить и ждать. Не может так быть, чтоб жар-птицы Я в мире не смог отыскать! Когда же порой мне казалось, Что к цели приблизился я, Жар-птица, увы, превращалась В простого, как хвощ, воробья. Вспорхнув, воробьи улетали, И снова я верил и ждал. И все-таки вспыхнули дали! И все-таки мир засиял! И вот наконец золотые Я россыпи в сердце открыл. Наверное, в жизни впервые Я так горячо полюбил! Моя долгожданная, здравствуй! Ты чувств не найдешь горячей. Иди и в душе моей царствуй! Я весь тут – бери и владей! Жар-птица сверкнула глазами, И строго сказала она: – Любовь? Ее нет между нами. Хотите, мы будем друзьями, Мне верная дружба нужна. Что спорить, она откровенна, Но только я хмуро молчу. Ведь я же солгу непременно, Когда ей скажу, что хочу. 1950 |
