От Гошро я узнал, что мой отец пригласил его с женой погостить дня три в Бокэ. Эта новость совсем меня доконала. А Феликс, все так же иронически улыбаясь, объявил, что завтра возвращается в Париж.

И я ретировался, сказав, будто обещал отцу непременно вернуться к завтраку. Когда я выезжал из аллеи, навстречу мне попался кабриолет; в нем сидел какой-то господин. Наверное, это и был г-н Нежон. Но, честное слово, хорошо, что я так с ним и не познакомился. Да, Гошро с женой препожалуют в Бокэ уже в воскресенье. Вот пытка-то!

Перевод Н. Филиппович

У г-на Шабра не было детей, и это очень его огорчало. Он женился на девице Катино из торгового дома «Девинь и Катино», блондинке Эстелле, высокой восемнадцатилетней красавице, и вот уже четыре года, как тщетно ожидал появления потомства, встревоженный, подавленный, уязвленный неудачей своих стараний.

Господни Шабр в прошлом торговал зерном и скопил значительное состояние. Подобно многим буржуа, он, упорно стремясь стать миллионером, вел всегда скромный образ жизни и все же в сорок пять лет, точно старик, едва волочил ноги. Его землистое лицо, на котором заботы о накоплении богатства оставили неизгладимые следы, было плоским и невыразительным, как тротуар. И он впал в отчаяние, ибо человек, наживший ренту в пятьдесят тысяч франков, вправе удивляться, что отцом стать трудней, чем богачом.

В то время красавице г-же Шабр было двадцать два года. Кожа у нее на лице напоминала спелый персик, пушистые завитки на шее отливали золотом, — она была очаровательна. В ее сине-зеленых глазах, похожих на тихий омут, трудно было что-либо прочесть. Когда супруг сетовал на то, что брак их бесплоден, она выпрямляла гибкий стан, выставляя напоказ свои пышные бедра и высокую грудь; а улыбка, приподымающая уголки ее рта, недвусмысленно говорила: «Разве в этом виновата я?» Впрочем, Эстелла была взращена суровой матерью в лучших буржуазных традициях и в своем кругу слыла женщиной весьма благовоспитанной, благочестивой, неспособной подать повод для сплетен. Только тонкие крылья ее хорошенького носика иногда нервно трепетали, и, будь у нее другой муж, он не чувствовал бы себя спокойным.

Между тем домашний врач доктор Гиро, благодушный, остроумный толстяк, уже неоднократно беседовал наедине с г-ном Шабром. Он объяснял ему, насколько еще бессильна наука. Что поделаешь, ведь завести ребенка не так просто, это не дубок посадить… Но он не любил никого огорчать и обещал поразмыслить над этой бедой. И однажды июльским утром он сказал:

— Дорогой господин Шабр, вам следовало бы поехать на морские купанья… Да, да, они действуют превосходно. И самое главное, ешьте побольше ракушек, ешьте только ракушки.

У г-на Шабра воскресла надежда, и, обрадованный, он переспросил:

— Ракушки, доктор?.. Вы считаете, что ракушки?..

— Вот именно. Прекрасное средство! Итак, кушайте все подряд: устриц, морские блюдечки, мидий, морских ежей, даже омаров и лангустов.

Затем уже на пороге он обронил вскользь:

— Не забирайтесь в глушь. Госпожа Шабр молода, ей необходимы развлечения… Поезжайте в Трувиль. Там прекрасный воздух.

Через три дня супруги Шабр были уже готовы к отъезду. Но бывший торговец считал, что нет никакого смысла ехать в Трувиль, где жизнь безумно дорога. Питаться ракушками можно с тем же успехом и где-нибудь в захолустье, — там их гораздо больше и стоят они дешевле. Развлечения же всюду найдутся. Они с женой отправляются не в увеселительное путешествие.

Один приятель рекомендовал г-ну Шабру поехать в курортное местечко Пулиген, около Сен-Назера. После двенадцатичасовой дороги супруги провели день в Сен-Назере, и этот молодой город, с новыми, прямыми, как стрела, улицами, где все еще кипели строительные работы, показался г-же Шабр очень скучным. Супруги осмотрели порт, побродили по улицам, где лавки представляли собой нечто среднее между сельскими лавчонками и богатыми городскими магазинами. В Пулигене не оказалось ни одного свободного домика. Обступившие бухту дощатые оштукатуренные дачки, размалеванные, словно ярмарочные балаганы, были уже заняты англичанами и богатыми торговцами из Нанта. К тому же при виде этой архитектуры, в которой сказался вкус провинциальных мастеров, Эстелла презрительно поморщилась.

Путешественникам посоветовали переночевать в Геранде. День был воскресный. Когда около полудня они добрались туда, г-на Шабра вдруг охватило волнение, хотя он отнюдь не был в душе поэтом. Его поразил облик Геранды, этой жемчужины средневековья: прекрасно сохранившаяся крепость, с толстыми стенами и пробитыми в них воротами, над которыми высились башни с бойницами. Эстелла смотрела на мирно дремлющий город, окруженный бульварами с высокими деревьями, и в сонном омуте ее глаз светилась мечтательная улыбка. Карета все ехала и ехала, вот она миновала ворота и затарахтела по узким улочкам с булыжной мостовой. Супруги до сих пор не обменялись ни словом.

— Ну и дыра! — пробормотал наконец бывший торговец зерном. — Под Парижем даже деревни куда лучше.

Когда карета остановилась перед Торговой гостиницей, расположенной в центре города рядом с церковью, народ расходился после поздней обедни. Пока муж присматривал за разгрузкой багажа, Эстелла прошлась немного, с интересом наблюдая за толпой прихожан, одетых большей частью в местные костюмы. Были тут солевары в белых блузах и широких коротких штанах; они живут на соляных озерах, которые простираются на обширной пустыне между Герандой и Круазиком. Были тут также фермеры — совсем иной народ, в коротких суконных куртках и широкополых круглых шляпах. Но особенно восхитил Эстеллу богатый наряд одной девушки. На ней был остроконечный чепец, плотно прилегающий на висках; красный лиф, а поверх него шелковый нагрудник, затканный яркими цветами; широкие рукава с отворотами; три юбки из голубого сукна, надетые одна на другую и собранные в частую складку, были схвачены поясом, расшитым золотом и серебром, а из-под длинного передника оранжевого шелка выглядывали красные шерстяные чулки и желтые туфельки.

— Черт знает что! — проговорил г-н Шабр, присоединяясь к жене. — Вот вырядилась! Только в Бретани можно увидеть подобный маскарад.

Эстелла не успела ответить. Из церкви вышел высокий юноша лет двадцати с гордой осанкой; он вел под руку пожилую даму. У него была белоснежная кожа и рыжеватые волосы. Широкоплечий, мускулистый, он казался гигантом и в то же время румяным лицом, на котором еще не пробивался пушок, походил на миловидную застенчивую девушку. Эстелла, пораженная его редкой красотой, не спускала с него глаз; он повернул голову и, посмотрев на нее, покраснел.

— Гляди-ка, хоть один похож на человека, — пробормотал г-н Шабр. — Из него выйдет бравый офицер.

— Это господин Гектор де Плугастель, — сказала служанка из гостиницы, услышав его слова. — Он сопровождает свою маменьку. Очень нежный сынок, такой почтительный!

Во время завтрака за табльдотом супруги Шабр оказались свидетелями оживленного спора. Хранитель ипотечных книг, столовавшийся в Торговой гостинице, превозносил патриархальную жизнь Геранды и особенно — добрые нравы молодежи. По его мнению, местные жители сохранили чистоту и добродетель только благодаря религиозному воспитанию. Он приводил примеры, упоминал факты. Но коммивояжер, приехавший утром с коробками фальшивых драгоценностей, рассказывал, ухмыляясь, что видел дорогой, как девушки и парни обнимаются за кустами живых изгородей. Хотел бы он посмотреть на здешних молодцов, если бы им подсунули девочек повеселей. И он принялся так ехидно высмеивать религию, кюре и монахинь, что хранитель ипотечных книг отбросил салфетку и в негодовании удалился. Супруги Шабр ели в полном молчании; муж был возмущен тем, что слышал за табльдотом, жена безмятежно улыбалась, словно ничего не поняла.

Чтобы скоротать время, после полудня чета осмотрела Геранду. В церкви Сент-Обен стояла упоительная прохлада. Они медленно прохаживались по главному приделу, глядя на высокие своды, к которым каменным фейерверком возносились пучки тонких колонн. Остановились перед причудливой скульптурой на капителях: палачи перепиливают пополам свои жертвы и поджаривают их на жаровнях, раздувая огонь огромными мехами. Затем они обошли все шесть улиц, имевшихся в городе, и г-н Шабр остался при своем мнении: несомненно, это дыра, никакой торговли здесь нет, средневековый хлам, — таких городов снесли уже немало. Улицы были безлюдны; дома с островерхими кровлями тесно жались один к другому, точно усталые старички. Остроконечные крыши и каменные караулки, крытые шифером, угловые башенки и скульптура, пострадавшая от времени, тишина вокруг — все это создавало порой впечатление, что ты попал в какой-то музей, дремлющий на солнышке. Эстелла, — после замужества ей дозволялось читать романы, — с томным видом рассматривала окна с мелкими стеклами в свинцовом переплете. Она вспоминала Вальтера Скотта.