– Ты сам-то видел Бардию с той поры, как вернулся из Египта? – поинтересовался у сына Арсам.

– Я не видел, поскольку Бардия никуда не выезжает из Экбатан, – ответил Гистасп. – Зато Бардию видели другие, побывавшие в Экбатанах.

– Кто это «другие»?

– Отана, например. Полагаю, Отане можно верить?

– Отане можно, – помедлив, произнес Арсам. – И все же я поеду с тобой в Экбатаны, сын мой. Погляжу, идет ли Бардии царская тиара.

После разговора с отцом Гистасп отправился к своим сыновьям, их у него было трое от разных жен. Любимцем Гистаспа был самый старший – Дарий. К нему-то он и заглянул первым делом.

Дарий точил лезвие акинака[9] бруском из черного камня. Увидев отца, он прервал это занятие и почтительно поднялся с низкой скамьи, на которой сидел.

Гистасп взял акинак из рук сына и попробовал его остроту большим пальцем.

– Ого! Таким клинком можно снести голову одним махом! Похвально, сын мой, что ты сам ухаживаешь за своим оружием, не доверяя это дело слугам. Лучший друг – верный, лучший кинжал – острый.

Гистасп присел на скамью и жестом пригласил сына сесть рядом.

Перед всяким важным разговором Гистасп непременно выдерживал долгую паузу, словно приводя в порядок мысли перед их изложением.

Наконец он заговорил:

– Завтра я отправляюсь в Экбатаны, чтобы услышать повеления из царственных уст Бардии. Ты поедешь со мной, Дарий. Я хочу представить тебя царю в надежде, что Бардия пожелает зачислить тебя в свои телохранители. Будь готов, выступаем очень рано.

– А дед поедет с нами?

– Конечно. Твой дед, как Ахеменид,[10] просто обязан находиться близ царского трона в столь важный день. Бардия не обойдет милостями никого из Ахеменидов.

– Я слышал из уст деда нелицеприятные отзывы о Бардии, – смущенно пробормотал Дарий. – Он называет Бардию самозванцем и виновником смерти Камбиза.

– Я только что беседовал с отцом по этому поводу и сумел убедить его, что Бардия не запятнал себя кровью брата, – сказал Гистасп, уверенным движением вгоняя сыновний акинак в позолоченные ножны. – Камбиз сам виноват в своей смерти, упав спьяну с лошади и свернув себе шею. Что ты глядишь на меня такими изумленными глазами, Дарий? Ты же был телохранителем Камбиза и знаешь все не хуже моего.

Дарий опустил глаза.

– Это неправда, отец, – негромко промолвил он. – Камбиз не падал с лошади. Его убили.

– Что?! – Гистасп переменился в лице. – Откуда тебе это известно?

– Я заходил к бальзамировщикам-египтянам в тот момент, когда они сняли с мертвого Камбиза одежды, собираясь извлечь из тела внутренности перед погружением его в щелочной раствор, – так же тихо продолжил Дарий. – На теле Камбиза были видны раны от копья и кинжала. Копьем его ударили сзади, на спине была рана глубокая, но не смертельная. Добивали кинжалом, ударами в живот и сердце. Каждый из этих ударов был смертельным. Поэтому непонятно, зачем Камбиза еще душили, ибо он и без этого был уже трижды мертвец.

– А что, были следы удушения? – поинтересовался Гистасп.

– Да, – кивнул Дарий, – и очень заметные. Бальзамировщики сказали мне, что, скорее всего, петлю на шею царю набросили, чтобы он не смог позвать на помощь. Ведь убийство было совершено под носом у царской стражи.

– Значит, по-твоему, сын мой, Камбиза убили его приближенные. Так?

– Да, отец. Я уверен.

– Кто же именно, по-твоему, мог отважиться на это?

– Не могу сказать точно, отец. Однако убежден, что тут не обошлось без Прексаспа. Только Прексасп имел доступ к царю в любое время дня и ночи.

– Так-так, – хмуро произнес Гистасп.

– Ныне Прексасп – самый доверенный человек у Бардии, это наводит на размышления, отец.

– Вот что, сын мой. – Гистасп решительно взял Дария за руку. – Обещай мне не делиться сказанным теперь больше ни с одним человеком, даже со Статирой. И уж тем более с дедом.

Статира была женой Дария.

Дарий поклялся Митрой и всеми богами-язата[11] хранить молчание. Он понимал, что знает опасную тайну. Тех египтян-бальзамировщиков убили, когда они управились с телом Камбиза и уложили мумию царя в тяжелый саркофаг. Было убито и несколько царских евнухов, которые либо что-то видели, либо о чем-то догадывались. Кто стоял за всеми этими смертями? Это была другая тайна, не менее опасная.

– В Экбатаны ты, пожалуй, не поедешь, сын мой, – решил Гистасп со вздохом сожаления. – Пока тебе лучше оставаться подальше от царского трона. Почему ты раньше не рассказал мне обо всем?

– В Сирии мы не виделись с тобой, ведь ты двигался с головным отрядом войска, – ответил Дарий. – В Вавилоне наша встреча была слишком краткой, а в Сузах при тебе постоянно находились посторонние люди, я не мог откровенничать при них.

Гистасп понимающе покивал своим тяжелым носом.

Статира с нетерпением ожидала Дария на женской половине большого дома. Три года она не виделась с любимым мужем из-за затянувшегося египетского похода, который в конце концов закончился смертью царя Камбиза и гибелью большей части персидского войска. На женской половине прочно укоренилась ненависть к Камбизу, погубившему так много персов в угоду своему честолюбию. Кроме того, поход надолго оторвал мужей от жен, многие из персов обзавелись в Египте молодыми наложницами, к которым привязались настолько, что, возвращаясь домой, взяли египтянок с собой. Дети, рожденные этими женщинами, зачастую плохо говорящими по-персидски, были причислены к законорожденным детям, дожидавшимся своих отцов в Нереиде и Мидии. Соседство с ливийками и египтянками было совсем не в радость женам персидских и мидийских вельмож, которые видели, что женщины с берегов Нила не уступают им в красоте, а ростом и статью даже превосходят.

Жены Гистаспа, и без того жившие не очень дружно, при виде стройной египтянки, потеснившей их в эндеруне,[12] совсем потеряли покой. Но приходилось терпеть, ибо Гистасп явно благоволил к своей молодой наложнице с глазами пантеры.

Привез наложницу-египтянку и Дарий.

Статира редко видела ее, поскольку Дарий делал все, чтобы женщины не завязали близкое знакомство. Дарий не скрывал, что оставляет первенство за Статирой, которая уже родила ему двух сыновей. Однако он не забывал и про египтянку. По мнению ревнивой Статиры, ее супруг слишком часто задерживался по вечерам у своей наложницы.

Вот и сегодня, Статира не находила себе места, мучаясь от ревности. Она украсила цветами и драпировкой просторную опочивальню, застелила ложе свежими простынями, набросала в курильницу благовонных зерен ладана, чтобы мягкий полумрак спальни пропитался ароматным дымком. А Дария все не было и не было.

«Наверно, опять пошел к своей египтянке!» – думала Статира, нервно ломая пальцы.

Измученная долгим ожиданием, она вызвала к себе служанку и повелела разыскать Дария.

– Если ты застанешь моего супруга у этой египетской потаскухи, то напомни ему, что его жена из славного рода Патейхореев, который в свое время породил не меньше царей, чем Ахемениды, – молвила Статира голосом жестким и непреклонным. – И еще, скажи, что твоя госпожа не намерена довольствоваться объедками ни за столом, ни на ложе. Если Дарию нравится раздвигать ноги у какой-то египтянки, пусть он занимается этим перед рассветом, а не на закате дня, забывая про свои обязанности супруга. Так и скажи, Варина.

Рабыня, которая была чуть постарше двадцатилетней Статиры, попробовала было возразить, опасаясь гнева Дария после столь резких слов.

– Твой супруг, милая госпожа, может рассердиться и не пожаловать к тебе вовсе, – пробормотала она. – Ведь мужчинам более по сердцу превосходство над женами, а не равенство с ними. Я осмелюсь дать тебе совет, госпожа. Супруга легче привязать к себе, завлекая лаской и угодливостью, нежели попрекая его.