— Чем это так замечательно пахнет? — крикнул Дункан.
Уэсли не торопясь вышла из спальни. На ней было длинное шоколадно-коричневое платье от «Параллел», на бретельках, с глубоким вырезом спереди и сзади, струящееся вдоль ее стройного изящного тела. Желаемый эффект был достигнут. Он остолбенел от восхищения:
— Ого! Какой-то повод?
Он подошел к ней с горящими от желания глазами.
— А нам нужен повод?
Дункан притянул ее к себе.
— Я приготовила ужин. — Уэсли попыталась высвободиться.
— Не-ет уж! Поедим потом. — Он прижался губами к ее шее.
Отказать ему Уэсли не могла. Но секс снова не доставил ей удовольствия. Она страстно желала, чтобы он медленно и нежно ласкал ее тело, покрывал с ног до головы поцелуями, спрашивал, чего ей хочется, ждал, пока она первая не дойдет до конца. Кажется, целую вечность он не дёлал ничего подобного, и Уэсли начала уже сомневаться, а были ли вообще у них такие счастливые мгновения. Что с ним? Куда подевалась вся его нежность? Сегодня они должны были начать свои отношения с чистого листа, думала она, пока он ритмично, как машина, двигался на ней. Ей хотелось только одного: чтобы он поскорее закончил.
Потом, когда они лежали обнявшись, Уэсли попыталась приободриться, но разочарование рвалось наружу. Все, казалось, шло совсем не так, как она запланировала. Ну да ладно. Они смогут исправить положение.
— Милый, давай теперь поужинаем, — подтолкнула она его.
— Угу, — зевнул он в ответ.
Уэсли поставила перед ним тарелку, и он накинулся на мясо, будто голодал целую вечность.
Ей нравилось, что он так жадно ест. Как хорошо, что в колледже она довела до совершенства свое кулинарное мастерство. Она особенно гордилась этим талантом, гораздо больше, чем другими достижениями.
Уэсли сидела напротив и ковыряла салат.
— Да, дорогой, ты хотел со мной о чем-то поговорить? — взглянула она на него.
Он поднял глаза от тарелки, тут же снова опустил и снова принялся жевать.
— Давай попозже.
У нее внутри все сжалось. Он снова едет в Лондон. Она чувствовала. Он боится даже смотреть на нее.
«По крайней мере сегодняшний вечер не совсем пропал», — думала она, пока он ковырял вилкой в пюре с чесноком.
Они молча ели, пока не зазвонил его мобильный. Дункан взглянул на дисплей и выключил телефон.
— Ты не хочешь ответить?
— Нет. Думаю, ошиблись номером.
— Дункан, прости меня за ту выходку. Я не хотела обвинять тебя. Или торопить. Не знаю, что на меня нашло.
Несколько секунд он смотрел на нее не отрываясь. И вдруг — удар, болезненный и резкий, как бейсбольной битой по мячу.
— Уэс, — вздохнул он и откинулся на спинку стула, — я больше не могу.
— Не можешь что?
— Выносить все это. Тебя. Нас. Чересчур для меня. Слишком много. Просто чересчур много. Я задыхаюсь.
— Дункан, — она слушала его, не веря своим ушам, — о чем ты говоришь?
Он не ответил. Ему и не нужно было. Она пристально смотрела на него, ожидая, что он все сейчас объяснит. Нормальным человеческим языком.
— Прости, — сказал Дункан, и по его глазам стало понятно: все кончено.
Уэсли прижала ладонь ко рту и кинулась в спальню, захлопнув за собой дверь.
Он остался в гостиной. Через десять минут постучался к ней. Ничего не услышав, приложил ухо к двери. Снова постучался. Уэсли не ответила, и он ушел из ее жизни.
Удостоверившись, что его нет, девушка медленно вышла из спальни. Она оцепенела. Что-то подкатило к горлу, наверное комок слез, но она не могла заставить их выйти наружу. Стоя посредине гостиной, Уэсли судорожно хватала ртом воздух. Она огляделась. Напрасно. Все напрасно. Зря покупала одежду, еженедельно ходила в салон красоты, запоминала названия всех этих ужасных суши, которые он так любит, пила ненавистные горькие вина, стелила свежие простыни, вешала новые занавески… Она не смогла изменить то единственное, что нуждалось в изменениях, — самое себя.
«Я по-прежнему девчонка, которую бросают, — подумала она. — Сначала Майкл, а теперь Дункан». Уэсли села на диван, и слезы хлынули из глаз. Сначала она плакала тихонько, затем всхлипывания стали сотрясать ее тело, наконец, измученная, девушка опустилась на пол.
«Что со мной?»
Через час она села и сжала зубы. Глаза налились кровью, веки опухли.
«Ты не должна сидеть здесь и реветь. Не должна». Она медленно подошла к шкафу в спальне. На еще ненадеванных блузках, платьях, брюках, шарфах, ремнях болтались ценники. Она шагнула поближе, вдохнула запах кожи, новой дорогой ткани и почувствовала отвращение. Уэсли начала складывать вещи в стопки. Одна — для «Сакс». Другая — для «Ниман-Маркус». Еще одна — для «Макс Мара». Небольшая кучка — для «Эскада». И одна — для «Версаче». Она все вернет. Закончив, Уэсли осмотрела комнату и произвела подсчет: у ее ног лежали разбитое сердце и гора одежды и обуви на семнадцать тысяч триста пятьдесят пять долларов.
Она сняла платье, натянула старый спортивный костюм, завязала шнурки на кроссовках «Со-кони». Нужно вырваться из этой неестественной, неразумно дорогой, сладко пахнущей, приторной до тошноты и обманчиво удобной жизни, которая причинила ей столько боли. Она вышла на улицу и побежала в ночь. Уэсли не останавливалась до тех пор, пока не ощутила легкость в голове и теле.
Глава 21
Уэсли правильно сделала, захватив из Чикаго свою, как она ее называла, вторую Библию. Майкл был благополучно забыт, появился Дункан. Кто бы мог подумать, что эта книга снова ей пригодится!
«Излечи сердечную боль» помогла ей пережить те нескончаемые бессонные ночи, когда она рыдала в подушку, оплакивая уход Майкла. Книга не позволяла звонить изменнику и вымаливать его любовь. Она удерживала Уэсли от безумных, отчаянных поступков, которые так свойственны тем, кто пополнил ряды обманутых и преданных.
Целая неделя прошла с того вечера, когда Дункан ее бросил. Он звонил один раз — хотел узнать, все ли с ней в порядке. Она услышала его голос на автоответчике, но не взяла трубку. Одна из составляющих процесса выздоровления заключалась в том, чтобы примириться с действительностью и исключить всякие контакты с источником боли. До примирения было еще очень далеко, но Уэсли шла кратчайшим путем. Она действительно не хотела знать, от чего Дункан задыхался.
Ей хотелось только одного: облегчения страданий. А его голос вонзал нож еще глубже.
На следующий день после его ухода она отправилась в магазин и купила бутылку виски. Достала стакан, налила, но ее замутило от первого же глотка. Бутылка, практически полная, так и осталась на кухонной стойке.
Заходила Шерри и попыталась вытащить ее в кино. Безрезультатно. Уэсли мужественно ходила на лекции, занималась в клубе с клиентками, однако все ее идеи по поводу собственного бизнеса отошли далеко на задний план. Она извинилась перед Мари, когда появилась замечательная возможность приобрести новых клиенток. Появилась и исчезла. Она делала только самое необходимое. У нее не было ни сил, ни желания начинать что-то новое.
Она воображала то, чего нет. Что Лана знает о разрыве с Дунканом и специально изводит ее. Они теперь встречались чаще, и Лана всегда была в компании двух-трех приятельниц. Девушки шептались и смеялись. А Уэсли нисколько не сомневалась, что смеются они над ней.
Однажды ночью, не в силах сдержать рыдания, она набрала номер телефона родителей. Отец ничем не мог ее успокоить. Трубку взяла мама и, обеспокоенная, спросила, не приехать ли ей в Бостон. А сестра позвала Уэсли в Чикаго. Девушка сказала «нет». И отказалась пойти к психоаналитику или, по крайней мере, выписать рецепт на антидепрессанты. Она справится сама.
Наступила первая пятница после разрыва. Девушка планировала пойти с Шерри в кино или куда-нибудь потанцевать. Но передумала.
В пятницу вечером неплохо порешать кроссворды, решила она.
Зазвонил телефон. Уэсли включила автоответчик. Звонила Шерри:
«Девочка моя, я волнуюсь. Тебе надо вылезти из своей раковины. Уэсли? Уэсли? Твоя семья тебя любит. Твои друзья тебя любят, и я тебя люблю, понимаешь? — Уэсли услышала, как Шерри вздохнула. — Послушай, солнышко. Этот парень сделал тебе одолжение. Огромное одолжение. Ты заслуживаешь гораздо большего! Не нужен тебе этот высокомерный ублюдок. О Господи! Останови меня, пока я не сказала какую-нибудь гадость, за которую придется просить прощения. Уэсли? Ты в порядке? Позвони, если захочешь поговорить».
