На этот раз она взглянула на него:

— Это еще почему?

Тернер сунул руки в карманы.

— Ну еще бы — женщина и берется за такую тему!

Джейми спокойно отложила собранные ею вещи и резко повернулась к нему:

— И что же из того?

Да ладно, Рыжая, брось нападать на меня, — усмехнулся он. — Просто интересуюсь, вот и все. Почему девушка вроде тебя вдруг собирается гоняться за бандитами по сомнительным кварталам?

Джейми прикусила кончик языка, пытаясь взять себя в руки.

— Вроде меня? — переспросила она осторожно.

— Ну да.

Глаза ее сузились от гнева.

— К твоему сведению, мистер Развязный-заведующий-искусством, пока ты сидишь в своем роскошном офисе с кондиционером и что-то там такое кропаешь, за что тебе почему-то платят денежки, я из кожи вон лезу, чтобы раздобыть материал для очередной статьи. И к твоему сведению, я даю репортажи с места самых ужасных событий. Авиакатастрофы, политические манифестации, грабежи, разбои, убийства — вот моя специальность еще с тех пор, когда тобою здесь и не пахло! Так что нечего болтать: пристало или не пристало делать подобный репортаж «девушке вроде меня»!

— Да подожди же… Я никогда не говорил… — начал было он.

Она ожгла взглядом.

— Знаешь что? Мне всегда казалось, что твои выходки объясняются недостатком остроумия, — сказала она ледяным тоном, вновь берясь за свои вещи. — Но я ошиблась. Ты обыкновенный ублюдок. — Она вышла из комнаты, оставив его — и всех прочих — с раскрытыми ртами.

Дело в том, что они не принимают всерьез женщину-фотожурналиста — они меня не принимают всерьез, обиженно думала Джейми, пока шла по западной Тридцать четвертой улице к станции метро «Пенсильвания-стейшн»; большая сумка, висящая у нее на левом плече, била ее по бедру в такт быстрому, спортивному шагу. Они не видят в ней серьезного журналиста. Для них — во всяком случае, для большинства, — она всего лишь избалованная богатая девчонка, которая может позволить себе иметь хобби. Для них не важно, что она сирота, что у нее были опекуны, что она предоставлена самой себе с детства и научилась быть независимой, пусть в этом и не было большой необходимости. Она была для них внучкой Гаррисона Колби — человека не из самых богатых, но в свое время одного из самых влиятельных в Вашингтоне. Каких только преимуществ у нее не было, — так они думают, мрачно размышляла Джейми.

Ей приходилось работать в два раза больше, чем остальным, чтобы доказать, что и она чего-то стоит. Она знала, что преуспела в своей профессии, ее снимки чаще, чем чьи-либо, появлялись на страницах «Уорлд вьюз», за последние пять лет ей трижды присуждали премии. Одна манхэттенская галерея предложила ей даже сделать авторскую выставку своих лучших работ. И все же некоторые из ее коллег — вроде Тернера или Хильера — считали, что все ее успехи — лишь случайность или объясняются магическим именем и влиянием Колби. Джейми вновь заулыбалась: Тернер ни одну женщину не принимает всерьез, пока не переспит с нею. Да и тогда тоже, подумала она рассеянно.

Она почти бегом спустилась в подземку и оказалась перед турникетом как раз тогда, когда пришел поезд, и пассажиры вывалились из открывшихся дверей, как стадо, выпущенное на луг. Вынув из кармана жетон, Джейми опустила его в щель автомата и втиснулась в переполненный поезд. Свободных мест не было, теснота адская, так что она едва протолкалась в проход и встала между прилично одетым светловолосым мужчиной лет под пятьдесят, с пачкой газет под мышкой и черным медицинским чемоданчиком в руках, и женщиной средних лет с переполненной пластиковой сумкой, порвавшейся с одной стороны. Ее обтрепанной шляпке было по меньшей мере лет двадцать, судя по ее фасону и виду.

Бродяги, подумала Джейми, глядя через ее плечо на двух грязных, небритых оборванцев, стоявших у самых дверей. И где только они берут жетоны?

Поезд остановился на Таймс-сквер. Хотя часть пассажиров вышла, мест по-прежнему не было. Черт, подумала она, цепляясь за поручень, когда поезд тронулся. Может, на следующей станции.

Ее сдавили со всех сторон, вдруг она почувствовала, как чья-то рука медленно движется по ее спине. Отвратительный запах немытого тела и дешевого виски вызвал у нее приступ тошноты. Взглянув через плечо, она увидела оборванца, исподлобья глядящего на нее.

— Если ты не хочешь расстаться с рукой, то немедленно убери ее! — прошипела она яростно. Застигнутый врасплох, парень испуганно отшатнулся и затесался в толпу подальше от нее.

Джейми облегченно вздохнула. Голову даю на отсечение, он не мылся с позапрошлого Рождества, подумала она, так и не поняв, хотел ли он погладить ее или забраться в карман.

Она вышла из подземки на Семьдесят второй улице и два квартала прошлась пешком. Она терпеть не могла подземку и пользовалась ею в самом крайнем случае. Но все же это проще, чем поймать такси или припарковать «джип», решила она, поднимаясь к себе домой.

Бросив вещи на диван, она машинально включила автоответчик и просмотрела почту. Но мыслями она еще была на редакционной летучке. Вспоминая о Майке Тернере или Терри Хильере и их самодовольных насмешках, она вновь и вновь ловила себя на огромном желании отхлестать их по щекам, стереть улыбочки чеширских котов с их физиономий.

В конце концов так и будет, подумала она упрямо.

Джейми проснулась и ошалело вскочила. Приготовившись обороняться, она оглядела темную спальню, сначала даже не соображая, где она. Разве она заснула? Ну конечно, и ей приснился отец. Что он жив и что он здесь, что ему грозит опасность, но он пытается добраться до нее.

Впотьмах она нащупала выключатель и зажгла настольную лампочку у кровати. Со сна свет показался ей слишком ярким, и она заслонила глаза ладонью. Ее била дрожь. Как часто за последние годы ее мучили подобные сны! Как много бессонных ночей пролежала она, думая об отце и о том, что же случилось с ним в то Рождество в Париже! Узнает ли она когда-нибудь правду?

Увидит ли она когда-нибудь отца снова?

Нью-Йорк, август 1984 года

Такси притормозило возле одного из длинных черных лимузинов, припаркованных напротив отеля «Плаза» на углу Пятой авеню и восточной Пятьдесят девятой улицы. Джейми выбралась с заднего сиденья и взбежала по ступенькам к парадным, отделанным бронзой дверям. Приветливо кивнув швейцару, любезно придержавшему перед ней дверь, она скользнула мимо него, пересекла многолюдный холл и поднялась в Эдвардианский зал — высокая, прямая, с болтающейся на боку фотокамерой. Метнув быстрый взгляд на часы, она обнаружила, что уже 11.15. Она опаздывала на целых четверть часа! Вероятно, уже началось, огорченно подумала она.

Подлетев к дверям и озираясь по сторонам, она столкнулась с господином, выходившим из зала. Вскинув голову, она наткнулась на взгляд таких небесно-голубых глаз, каких она никогда не видела. Да он и сам не так плох, решила она в ту же долю секунды, пробежав взглядом фигуру стоящего перед ней мужчины. Очень высокий — на добрых шесть дюймов выше ее самой, худощавый, наверное, даже чересчур для его сложения, с твердыми чертами лица и ослепительной улыбкой под густыми, аккуратно подстриженными усами. Темные, волнистые волосы, пожалуй, чуть длиннее, чем нужно. Но к чести его парикмахера, выглядело это довольно стильно. А он куда лучше в жизни, чем на экране телевизора, решила Джейми, узнав в нем Мартина Кэнтрелла, ведущего вечерних новостей Ти-би-си.

— Простите… — выдохнула она.

— Простите… — выпалил и он в то же мгновение.

И оба рассмеялись. Он сделал шаг назад, пропуская ее в зал, и пошел за ней, сопровождаемый телеоператором с аппаратурой.

— Здесь не получится хорошей записи, Марти, — услышала она голос оператора.

— Похоже, ты прав, — согласился тот.

— Вот что получается, когда опаздываешь, — шутливо посетовала Джейми.

— Я попал в пробку, — сказал он с улыбкой. — А вы почему?