В это время комсомольцы-подпольщики деятельно распространяли среди населения сводки Совинформбюро. Миша Клименюк ежедневно спускался в погреб, слушал передачи из Москвы и тут же бежал к Соне, которой было поручено размножать сводки. Девушка до самозабвения уходила в работу. Она невесть где доставала бумагу и кропотливо строчила листовки, пока усталость не застилала глаза.

Члены комитета полюбили Соню. Парфентий почувствовал в этой девушке хорошего товарища. И когда подпольный комитет узнал, что агроном Николенко ищет к себе на ферму помощника, Парфентий решил во что бы то ни стало устроить туда Соню Кошевенко.

— Ты понимаешь что-нибудь в агрономии? — спросил Парфентий Соню при встрече.

— Очень мало, — призналась Соня, — а что?

— Комитет поручает тебе устроиться на ферму.

— Понимаю, но я хотела бы выполнять какое-нибудь боевое задание, — огорченно сказала девушка.

— Это и есть боевое, Соня. И очень боевое. Ты не думай, что это так просто. Я тебе все объясню. Наш бывший сельский агроном продался фашистам. Он превратил нашу школу в огородническую ферму. Теперь он получил много разных семян и собирается выращивать здесь кубанские помидоры, арбузы и дыни и потом все это разводить в Румынии у помещиков в имениях. Поняла? Что ты на это скажешь?

— Скажу, что агроном изменник и что этому подлому делу нужно помешать.

— Ну вот, а ты говоришь, не боевое задание.

— Теперь уже молчу и, кажется, даже в агрономии начинаю лучше соображать, — улыбнулась девушка.

— Твоя задача сделать так, чтобы семена не взошли. Это можно сделать?

Соня задумалась.

— Я не агроном, но думаю, что можно.

— Это нужно, — добавил Парфентий.

— А раз нужно, значит и можно, — сказала Соня.

— А мы тебе, чем можем, будем помогать. Только не проговорись, что училась когда-то в крымской школе. У бывших крымских школьников теперь плохой авторитет, — предупредил Парфентий.

Все эти дни Соня готовилась к поступлению на работу. Она сочиняла себе новую биографию, мысленно ставила сама себе возможные вопросы и придумывала на них ответы. Вместе с тем, она старалась, хоть и поверхностно, но как можно лучше усвоить азы огородного дела, как можно больше узнать.

Затем хлопцы окольными путями навели Николенко на сонин след.

Через несколько дней агроном вызвал к себе девушку.

Соня вошла в класс, напомнивший ей детство. В окна, выходящие в сад, были видны садовая калитка, наискосок-белая конюшня, где всегда стояли школьные лошади, погреб под камышовой крышей… все будто вчера, ничего не изменилось. Она оглядела класс. Кругом на скамейках, на столах в беспорядке грудами лежали пакеты всевозможных семян.

— Откуда сама? — спросил агроном девушку, нерешительно остановившуюся у порога.

— До войны жила в Полтаве с родителями.

— Кто отец?

— Мой отец был агрономом, — спокойно ответила девушка.

— Ах, вот что! По наследству вроде… А ты где училась?

— В институте садоводства и огородничества в городе Умани.

— Знаю такой, — буркнул Николенко.

Минуту помолчали.

— А как ты в Катеринку попала? Ведь ты здесь не жила? — спросил агроном, подозрительно косясь на девушку.

Соня не торопясь, как хорошо выученный урок, рассказала агроному выдуманную биографию.

— Я приехала на каникулы к тете в Доманевку погостить, и вот вернуться не пришлось, помешала война. А здесь, в Катеринке, живет бабушка, — ответила Соня, не дожидаясь этого вопроса. Не упомянула она лишь о том, что жила в детстве в Катеринке и училась в крымской школе, вот в этом самом классе, любила сидеть вон там в уголке у окна.

— Ты о ферме знаешь? — спросил Николенко.

— Слышала. Говорят, очень хорошая.

— Об этом еще рано говорить, — краем губ улыбнулся агроном. — Нам нужно будет сделать её хорошей. В общем, ты в семенах понимаешь?

— Понимаю.

— Знаешь, что такое протравка, просушка?

— Мы это учили. Потом я работала на практике в колхозе.

Агроном задал Соне еще несколько вопросов и, видимо, остался доволен.

— Так вот, мне нужна помощница. Такая, чтобы свое дело любила и знала. А главное, чтобы работать не за страх, а за совесть.

— Я понимаю.

— Об оплате мы договоримся, обижена не будешь.

— Я люблю это дело и очень рада…

— Вот и хорошо, завтра же на работу. Медлить нельзя, весна наступает, а работы пропасть. Вот видишь, — он развел вокруг себя руками, показывая на груды различных пакетов с надписями. — Все это нужно разобрать, привести в порядок. Это очень редкие и ценные семена. Поэтому с ними нужно обращаться осторожно.

«Редкие и ценные семена, — подумала Соня, — ну что же, хорошо, что они редкие, очень даже хорошо».

На дворе фермы, где каждый уголок так живо напоминал Соне школу, с утра гомонили рабочие, готовились к пахоте. Весь двор был завален почерневшими дышлами и ярмами, поржавевшими плугами, скрюченными боронами. Всюду валялись обрывки пеньковой упряжи, веревок, ремней.

Агроном Николенко озабоченно бегал по двору, вникал во все подробности, распекал рабочих за медлительность.

— Эту борону в кузню надо. Видишь, треснутая, — говорил он.

— Выдержит… — уверяли его.

Тогда агроном выходил из терпения, и его густой, раскатистый голос заполнял весь двор.

— Делай, тебе говорят! Что за черт! Я вас отучу от разговоров!

— Признаться, Андрей Игнатьевич, поотвыкли мы от такого снаряжения, — рыжебровый Андрей Полищук с усмешкой кивнул головой на рухлядь, валявшуюся под ногами.

— Сам вижу, — примирительно сказал агроном, — да что поделаешь. Тракторов у нас нет. Мы должны и без этого показать работу.

Он отошел.

— Тебе показать надо, ну и показывай, а нам от этого пользы мало, — заключил Андрей и, проводив агронома глазами, стал спокойно, неспеша закручивать цыгарку.

Все, что было возможно, Николенко собрал по селу. — Он облазил все чердаки, забрал все, что осталось, как память, о прежнем хозяйстве. Работал, не покладая рук. Нужно было оправдать доверие, оказанное ему начальством. Претор Благау благоволил к ферме, считая ее своим детищем, и всячески покровительствовал ей. По его распоряжению для опытного участка было выделено около двух гектаров самой лучшей земли. Этот участок, расположенный у берега Кодымы, находился недалеко от школы. Он был удобен тем, что в нижней, влажной его части можно было сажать помидоры, сахарную свеклу и другие культуры, а выше, на склоне, обращенном к солнцу, могли прекрасно вызревать бахчевые.

Николенко знал этот участок земли и верил, что ему удастся привести в исполнение намеченный план. Главное — семена. Проба, недавно проведенная, показала, что семена здоровые и обещают хорошую всхожесть. На каждом пакетике было обозначено, где выращен сорт.

Ничего не скажешь, агроном был доволен своей помощницей. Ему нравилось, что девушка быстро понимала, чего от неё требовали, и работу свою исполняла точно, аккуратно и со знанием дела.

Правда, сначала он настороженно относился к Соне, не вполне доверял ей. Уходя из лаборатории, запирал шкафы на замок и ключи уносил с собой.

«Кто её знает, эту девчонку, чем она дышит», — думал агроном. Он боялся хищения семян, которых могло не хватить для его рассадников.

О политике Николенко сейчас не думал. Он считал, что советская власть не вернется и не боялся, что какая-то девчонка будет заниматься вредительством — «побоится. А что, ей плохо сейчас тут? Работает себе».

Но все-таки первое время агроном присматривался к помощнице, наблюдал за ней. Не раз он хитро подстраивал ей всякие подвохи: уходя из лаборатории, оставлял шкафы с семенами открытыми, отмечая незаметными знаками пакетики.

Но Соня была осторожна. Друзья советовали ей постараться войти в доверие к агроному. Многие из односельчан просили её принести щепоточку тех или иных семян для своих огородов, но Соня отказывала.

— Не могу. У нас может не хватить семян для фермы.