Долго они спорили, где найти библиотеку эту, и порешили, в конце концов, что всемирная сеть — и есть библиотека Борхеса, ибо лишь она больше целой Вселенной и лишь в ней, как и в сказе писца аргентинского, осмысленных постов мало, а бессмыслицы нет числа, а потому поняли братья, что сеть всемирная создана была не знаний ради, но барышей для. И стали они искать, куда уходит весь гешефт трудов людских, и нашли место на карте. И было то место град заморский, град великий и гордый, аки Вавилон древний. И имя ему — Нью — Йорк.

И поехали они за море, за океан искать правду. И скитались они по всему граду великому, и бродили они по Таймс — скверу и Пятой авеню, и Уолл — стрит, и дивились чудесам многим и хоромам высоким: и Фонду Форда и Эмпайр — стейт — билдингу, и Мет Лайф Тауэру. И попали братья однажды в Центр Рокфеллеровский и увидели статую, да не простую, а золотую. И имя ей было — Прометей. И уразумели они, что хотел святой Лаврентий, и возликовали радостью великой, ибо нашли сердце библиотеки вавилонской.

Но недолго счастьем полны были души их. Заспорили братья, кто есть титан мятежный, и не находили меж собой согласия. И порешили вскоре, что святой Лаврентий рассудит их.

Явились они снова в село Боконово пред ликом старца, и трижды они подступали к нему, и трижды святой гнал мудрствующих прочь от себя. Но на четвертый раз выслушал он речи их. Сидел тогда Лаврентий на крыльце с очами закрытыми и внимал музыке сфер.

Молвили братья, что разгадали слова святого и поняли, что библиотека вавилонская — это сеть всемирная, землю опутавшая, и паутина сия шла из Центра Рокфеллеровского от Прометея золотого. Вот только не знают, что означает статуя сия, и кем был титан мятежный.

— Прометей — это Дьявол, — молвил младший брат, — ибо восстал против Вседержителя небесного и похитил огонь олимпийский, и нес его перед собой, и был Светоносцем, а иначе — Люцифером. И деянием своим погубил род человеческий, ибо Зевс наслал потоп на землю.

— Прометей — это Христос, — молвил средний брат, — ибо нашел он людей, как бы слепых, во тьме невежества и в грехах бродящих, и принес им свет истины, и ради них муку принял ужасную, и был распят на скале. И деянием своим спас род человеческий, ибо дети его после потопа населили землю.

— Прометей — это лишь символ, — молвил старший брат, — ибо он знак семиотический, не имеющий объекта в реальности. Он — игра в Христа и Дьявола, ибо Бог умер, и некому порядок установить. Он — не Спаситель и не Погубитель рода людского, ибо Человека больше нет. Он симуляция подвига и страдания, ибо находится по ту сторону добра и зла. Он для всех и ни для кого, ибо после нас хоть потоп.

Так говорили братья и попросили святого Лаврентия рассудить их, и указать на правого. Отверз старец тогда очи свои и воссиял лик его светом небесным, и глас его был полон любви и сострадания, и изрек он:

— Да пошли вы на хуй, пидорасы софистики.

А потом святой Лаврентий поднялся и ушел в избу.

Восхитились братья мудростью старца и стали тогда гадать, что же значат слова его.

— Пидорасы тоже люди, я передачу смотрел, — сказал младший брат.

— Софистика тоже мудрость, я в википедии читал, — сказал средний брат.

— Пидорасы софистики тоже символ, я семинары вел, — сказал старший брат.

И порешили тогда Дудаюртовы написать книгу книг о Прометее и словах святого Лаврентия, и чтобы там была мудрость мудрости и фетиши фетишей, и потребление потребления, и симулякры симулякров, и прочие чудеса чудесные, и всякое диво дивное.

Три года писали братья книгу, писали днем и ночью, писали без сна и покоя. И когда закончили труд свой, опять пришли в село Боконово к святому Лаврентию.

Трижды подходили они к старцу, трижды просили его автограф оставить и трижды отказ получали. На четвертый раз взял святой Лаврентий авторучку в длани свои и воссиял лик его светом небесным, и очи его воспылали любовью и состраданием, и написал только два слова, и вернул книгу братьям.

Прочитали Дудаюртовы написанное старцем, и восхитились мудростью его, и постигли тщету земную, и получили просветление, и больше никогда ничего не писали, но отправились в странствие, и, обходя моря и земли, жгли глаголом сердца сверхлюдей…

— И? — спросил Ионов.

— Все, конец истории, — пожал плечами сектант.

— Так что же написал ваш Лаврентий умникам этим?

— Возьми, брат, — бесцерковник протянул книгу куратору, — вернись домой, включи свет и прочитай, что написал старец на внутренней стороне обложки.

— И думаешь, это поможет, — засомневался Петр Георгиевич, — что‑то у меня нет никакого желания читать ее.

Сектант загадочно улыбнулся и сказал:

— От иной книги польза в том, чтобы ее не читать, а лишь один раз взглянув на нее, тут же выкинуть.

— Может быть… может быть… — задумчиво произнес Ионов, — ну спасибо тебе, братец, за рассказ.

Петр Георгиевич, забрав подарок бесцерковника, побрел в сторону своего подъезда. Возле двери он услышал:

— Не за что, на страже Конфедерации, брат.

Содрогнувшись, Ионов повернулся. На детской площадке, освещенной неоновым светом фонарей, никого не было. Лишь одинокие качели поскрипывали на ветру. На мгновение он решил, что сектант был галлюцинацией, плодом расстроенного воображения, однако книга в руках куратора не оставляла сомнения в реальности произошедшего. Петр Георгиевич открыл ее. Действительно на внутренней стороне обложки были нацарапаны неровным почерком два слова. Электрического света имелось в достатке для того, чтобы их прочитать.

Точно пидорасы!

Ионов невольно рассмеялся. Поднявшись на свой этаж, он без всякого сожаления швырнул книгу в мусоропровод, а вместе с ней заодно и свои терзания. Затем — смело вошел в квартиру, которая больше не казалась гнетущей тюрьмой.

Впервые за несколько месяцев Петр Георгиевич спокойно уснул.

Третий сон Роберта Гордеева

26 августа 2091 года

Роберт и Марик стояли перед огромным голографическим экраном, зависшим под потолком в центре зала Терминала номер один, и слушали выступление премьер — министра Франции Мухаммада аль — Одахри. Стражи, покинув Каролину, летели в Седьмую Республику, а, как оказалось, прибыли в Первый эмират. Президент Огюстен Ромуль публично отрекся от должности, заверив, что права европейского меньшинства на территории французских гетто будут соблюдаться неукоснительно как и прежде. При условии выплаты джизьи, разумеется. Если бы великий предок, в честь которого был назван этот аэропорт, Шарль де Голль знал, кто будет управлять Милой Францией в двадцать первом веке, что бы он, интересно, сказал? Огюстен Ромуль представлял из себя типичного вырожденца — бесхребетника, кои давным — давно оккупировали Елисейский дворец. Женоподобное пухловатое лицо, ботоксные, выкрашенные в вызывающе красный цвет губы, редкие бледно — синие волосы, выщипанные брови и кольцо в носу. Какие заслуги припишут ему историки будущего? Роберт напряг память, но ничего такого, чем мог бы запомниться Ромуль потомкам, найти не смог. Разве что удачное замужество после двадцать третьих гей — олимпийских игр, на которых "малыш Тинтин" получил второе место и серебряную медаль на соревнованиях по скоростному сверхглубокому минету. Поэтому хорошо, что Шарль де Голль не видит, какие жуткие метаморфозы произошли в его отчизне.

"Вовремя мы соскочили с этого дерьма", — подумал звеньевой.

Новости шли на французском языке, и если бы не подстрочный перевод Марика, Роберт мало что понял бы. Впрочем, ничего удивительного не произошло. Годом раньше или годом позже что‑то подобное должно было случиться. Последние сто, если не более, лет Европа усиленно уничтожала собственную идентичность. Великобритания, Испания, Италия давно уже раздробились на лоскутные недогосударства, большинство из которых находились в прямом подчинении у Всемирной Энергетической Корпорации. Даже удивительно, как Франция продержалась столь долго. Теперь наступил и ее черед. Не оставалось никаких сомнений, что Первый эмират будет контролировать территории в лучшем случае в радиусе двухсот километров вокруг Парижа, в остальных областях начнется разгул и анархия. Исключением, пожалуй, может стать Корсика, где располагались части Французского иностранного легиона во главе с бригадным генералом Франсуа Дернье. Остальным — добро пожаловать в гражданскую войну!