Вошел хозяин квартиры и сообщил, что пришла машина.

— Горбунов вызывает, — пояснил Жмудис. — Надо ехать.

Они спустились на улицу. Небо по-прежнему было затянуто тучами, дул пронизывающий ветер, раскачивая одинокие фонари. Метались из стороны в сторону длинные тени.

Погруженный в свои мысли, Озеров не заметил, как они проехали через весь город, нырнули в темную аллею сада, остановились у ворот особняка. Из окон пробивался слабый свет.

Комната, куда их провели, находилась в глубине здания за большим, богато обставленным залом, освещенным тусклой люстрой со стеклянными подвесками. Озеров подумал, что особняк, видимо, принадлежал какому-нибудь магнату, недавно сбежавшему за границу.

Навстречу вошедшим поднялся подполковник Горбунов. На вид ему не было и сорока. Темно-синий костюм сидел на нем безукоризненно, а белая рубашка с черным галстуком делала его похожим скорее на дипломата или научного работника.

— Ну, как ваши впечатления о Каунасе, Иван Петрович? — спросил он, приглашая Озерова садиться.

Озеров задумался.

— Чем больше загадок задает нам Скочинский, — резко сказал он, — тем понятней, как это ни парадоксально, становится его собственная фигура. Это не простой курьер вроде Крутиса.

— Да, уж курьеры не проводят совещаний, подобных сегодняшнему у Плутайтиса.

— Сейчас главное, — продолжал Озеров, — никого не вспугнуть. Малейший промах может свести на нет всю работу.

— Я рад, что вы так быстро сориентировались в обстановке, — сказал Горбунов. — Но хочу кое-что и добавить. В Литве сегодня неспокойно. В Дарбанае, Шяуляе, Скоудасе против местных активистов совершены террористические акты. В районе Кальварии задержан немецкий шпион, литовец по национальности. Он направлялся из Восточной Пруссии — к кому бы вы думали? К Штольцу, ювелиру. У шпиона обнаружено и изъято много серебряных и золотых украшений. Как видите, он проник на нашу территорию под видом контрабандиста. Но это мелочи. Главное — «Центр Освобождения». Спасибо Скочинскому — помог расширить наш список. Теперь состав центра вырисовывается гораздо ясней. Считаю, что вам надлежит продолжать работу в избранном направлении. Мы же обеспечим необходимую помощь по ходу операции. Думается, и о Скочинском вскоре узнаем все, — Горбунов помолчал. — Установлено: все это отребье готовит «кровавую баню» коммунистам и всем, кто поддерживает Советскую власть. И чуть ли не срок уже назначен для выступления — кодовое название «Диес ираэ».

— Я слышал об этом от Пятраса, — воскликнул Озеров, — «Диес ираэ» — «День гнева» — вторая часть заупокойной католической мессы?

— Верно, — кивнул Горбунов, — и это косвенно свидетельствует, что без участия церковников здесь дело не обошлось.

— «Диес ираэ», — задумчиво повторил Озеров. Ему вдруг вспомнились концерты в ленинградской филармонии. Он часто ходил на них, будучи курсантом арктического училища. Моцарт, Берлиоз, Верди. Как это все теперь далеко.

— Товарищ подполковник, если они хотят «Дня гнева», так он и будет им. Мы должны опередить их. Пусть и наша операция проходит под кодом «День гнева».

— Согласен, — Горбунов посмотрел на часы и приподнялся с кресла. — Да, Иван Петрович, — мягко произнес он. — Сами понимаете, каково мне говорить вам то, что вы сейчас услышите... На пароходе, что вы встречали с Пятрасом, обнаружен труп лейтенанта Бутейкиса. А Крутис... Крутис исчез.

Убит Бутейкис...

Новость оглушила Озерова.

Как он мог погибнуть? Как они смогли его выявить? Или сам себя чем-то выдал? Не связано ли это с исчезновением Крутиса? Почему Крутис бросил Скочинского? Что, собственно, произошло на зашарпанном пароходишке?

Странно, но только со смертью Бутейкиса Скочинский обрел для Озерова черты реального, живого человека во плоти. Чем Скочинский был для него раньше? Объектом — да, врагом — да, но был он каким-то неощутимо расплывчатым, абстрактным.

Так вот ты какой, скромненький блондинчик с небольшим чемоданчиком? Сколько прямых можно провести через две точки, пан Скочинский? Одну? А где ваше место на ней — между убийством ксендза и убийством Бутейкиса? Куда ведет эта линия?

Озеров смутно помнил, как заботливо говорил что-то Жмудис, как принес тот подушку и одеяло, зажег настольную лампу и, погасив свет, ушел, но спать капитан не мог.

«Где-то наследили, где-то ошиблись. И ошибся я, — думал Озеров. — Я шел за Крутисом, а когда появился Скочинский, все равно на первом плане был Крутис. Даже здесь, уже на пристани, решил, что Крутис просто подставляет Скочинского вместо себя. И здесь не придерешься: все могло быть именно так. Скочинский мог быть и мелким контрабандистом (а может, и не мелким), спекулянтом — кем угодно, и еще утром его роль была совершенно неясна. Но все его каунасские визиты? Хорош маленький служка, готовивший себя к служению богу. Какому богу?»

Так и не заснул в эту ночь капитан Озеров.

Утром раздался телефонный звонок. Жмудис схватил трубку и сразу же заметно повеселел.

— Говоришь, собрался уходить? Присылай машину, мы готовы! — крикнул он в трубку и положил ее на рычаг. — Иван Петрович! — обратился он к Озерову. — Нам пора. Шляхтич собирается на прогулку...

Машину они отпустили, немного не доехав до особняка Плутайтиса. Уже ярко светило солнце, хотя изредка по небу проносились обрывки туч. Город ожил, и в нем забурлила обычная жизнь.

— Товарищ Жмудис, как ты думаешь, он будет один или с хвостом? — неожиданно спросил Озеров Пятраса.

— Возможно, и не один. Они, видимо, уже заметили, что куда-то исчез Демидов. Скочинский же на нелегальном положении. А со своим человеком все-таки надежней, — отвечал Жмудис, раскурив папиросу, и добавил: — Сам по городу плутать не будет.

У пивной напротив дома Плутайтиса стоял с полной кружкой в руке сухой небритый старик в короткополой серой шляпе и сером пыльнике. Локтем правой руки он прижимал к боку коричневую трость. Глаза его, какого-то неопределенного цвета, колючие и быстрые, окинули подошедших с головы до ног, и это не укрылось от внимания Озерова.

Озеров, Жмудис и старик пили молча. Вскоре из бокового подъезда особняка Плутайтиса появился ксендз в черной сутане и такой же шапочке, с книгой под мышкой. Вслед за ним стройный молодой человек в шляпе и наброшенном на плечи плаще. Он осмотрел переулок и торопливо устремился за священником.

Старик поставил недопитую кружку на прилавок и двинулся за ними.

— Вот тебе, бабка, и Юрьев день! — отставляя кружку, произнес Озеров. — Видал, что творится? Впереди ксендз, потом Скочинский, а за ним этот сухарь с тростью. Что будем делать?

Капитан уже полностью пришел в себя и чувствовал себя собранно, сосредоточенно и уверенно, острая, целенаправленная злость внушала ему необъяснимое предчувствие в успехе дела.

— Пошли за ними, там видно будет, — ответил Жмудис. — Кажется, я наконец нашел то, что давно уже не давало мне покоя.

— Ты о чем?

— О старике с тростью.

— Чем он тебе приглянулся?

— Этот сухарь — Янис Варнас, ни больше ни меньше как бывший сыщик тайной полиции. Отец того подлеца, что сейчас в Германии. Старик в свое время выследил моего товарища и отдал его в руки охранки. А те, сволочи, пихнули его в девятый форт и замучили в застенке.

Озеров и Жмудис долго петляли по городу за стариком с тростью, пока не пришли к одноэтажному дому неподалеку от костела кармелитов. Ксендз и Скочинский прошествовали сквозь узкую высокую дверь, а Варнас прошел чуть дальше и нырнул под арку.

— Пойду проинформирую начальство, вернусь минут через десять, — сказал Жмудис. — О старичке не беспокойтесь: он со своего места ни на шаг, Скочинский же, думаю, отсюда скоро не выйдет. Это же дом самого прелата Витольда...

Часов через шесть из раскрытых ворот двора дома его преосвященства выкатил большой черный автомобиль и, набрав скорость, скрылся за поворотом. Озеров успел разглядеть на заднем сиденье Скочинского.