Усман слушал внимательно, его нервное бледное лицо становилось все более озабоченным, большие грустноватые глаза за толстыми стеклами очков смотрели пристально, напряженно.

— Я согласен с Володей, — сказал Усман, когда Шемякин закончил свой рассказ. — Искать преступника надо среди сезонников, которые на лето приезжают в район. — Замолк, что-то припоминая, и продолжал неуверенно: — На Светлой работал мониторщиком парень, по-моему, его фамилия Лихарев.

Шемякин удивленно посмотрел на товарища:

— Правильно, Лихарев. Но при чем тут он? Говорили мы о нем с директором прииска. Он отозвался о Лихареве хорошо. Да и мы с тобой, Володя, видели этого парня. Демобилизованный солдат. Коренной горожанин, к тайге привык не сразу, но работал на совесть. Трезвый, чистоплотный во всем, в друзья ни к кому не набивался, но и не враждовал ни с кем. Непохоже, чтобы он...

— Все правильно, — подтвердил Усман. — И трудолюбивый, и трезвый, но, понимаешь, не нравится мне дружба Лихарева с Костылевым. А они были друзьями, жили в одной комнате.

— С каким Костылевым? — спросил Зенин. — С тем, что недавно...

— С ним, — ответил Усман.

— Факт серьезный, — задумчиво сказал Зенин. — Скажи мне, кто твой друг... Придется, товарищи, осторожно проверять этого Лихарева. Факты, только объективные факты.

— Володя, я с почты. — Голос лейтенанта Шемякина звучал в телефонной будке приглушенно. — Тебе что-нибудь говорит фамилия Самойлов?

Владимир Усман, слушая товарища, наморщил лоб, старательно припоминая всех известных ему Самойловых, и сказал после долгой паузы:

— Довольно распространенная фамилия. А чем он знаменит, твой Самойлов?

Шемякин рассказал, как, просматривая список отправленных в осенние месяцы посылок и бандеролей, увидел в нем фамилию Самойлова Григория Алексеевича. Тот послал из Красногвардейского ценную бандероль.

— А кто получатель?

— Куделько Михаил Георгиевич, Москва, Каланчевский проезд, дом четыре. Не знаю почему, но этот адрес тоже насторожил меня. Понимаешь, такое впечатление, будто я встречал уже где-то его или что-то очень близкое...

Усман весело подбодрил:

— Что же, вспоминай, тезка, вспоминай. Тренируй память. Еще старик Шерлок Холмс весьма одобрял дедуктивный метод. Хотя здесь, кажется, не дедуктивный, а индуктивный: от частного к общему, от смутной догадки к законченной версии... — Вдруг оборвал шутливую фразу и спросил деловито: — Ты говоришь, фамилия отправителя — Самойлов? Постой, постой... Да, совершенно точно. Осенью прошлого года я знакомился с сезонниками в поселке Еловском. И среди них был Самойлов. Кажется, действительно, Григорий... — Он замолчал и добавил уверенно: — Правильно, Самойлов. Григорий. Совсем еще молоденький паренек. И знаешь, Володя, помнится, к нам он приехал из Подмосковья.

— Ну вот, а ты еще поддеваешь: Шерлок Холмс, дедуктивный метод... — Усман чувствовал, что Владимир Шемякин, произнося эти слова, довольно улыбался. — Догадываешься, как важно для нас, что Самойлов именно из Подмосковья?

— Догадываюсь, — перебил его Усман. — Но о том, почему Самойлов, живя в Еловском, поехал отправлять бандероль в Красногвардейский, за пятьдесят верст от дому, пора не могу догадаться.

— Это как раз и наводит...

До сих пор Шемякин был убежден, что самородки в старательской артели на речке Светлой похищал Виктор Костылев. Как говорится, повидал виды гражданин; прошел огни, воды и медные трубы... Только спросить Костылева уже ни о чем нельзя, опоздали спросить...

Шемякин терпеливо, строка за строкой, просматривал справку конторы связи, надеясь найти в перечне отправителей фамилии Лихарева или Костылева. Но в списках не было ни того, ни другого.

Шемякин и сам не мог объяснить себе, чем именно привлекла его внимание бандероль, отправленная Григорием Самойловым в Москву Михаилу Куделько. Фамилии Самойлова и Куделько были явно незнакомы. Но вот адрес Куделько... Шемякин напрягал память, спорил с собой, и все-таки его не оставляло чувство: адрес именно этот или очень близкий он слышал совсем недавно. Но от кого? Кто здесь, в таежном поселке, мог назвать неведомый Владимиру Шемякину Каланчевский проезд в Москве?..

«А может быть, не слышал... — раздумывал Шемякин, — а прочитал в документах. Может быть, даже записал где-то...»

Шемякин вернулся в райотдел, быстро перелистывая бумаги, просматривал служебные записи последних дней. И наконец... Ну как же он мог позабыть об этом?.. Почти все время думал об этом человеке, сам себя опровергал: не может такой парень красть золото, а вот не удержал в памяти его московский адрес, который сам же записал после тревожного разговора с директором прииска Барабиным...

Михаил Куделько живет в Москве на Каланчевском проезде, в доме номер четыре, Олег Лихарев — на том же проезде, в доме номер шестнадцать...

Это совпадение может стать зацепкой в поиске. Но может оказаться и простой случайностью. А самое главное — нет пока никаких данных о связях Лихарева и Самойлова, Самойлова и Костылева...

...Приемщица почты в поселке Красногвардейском на вопросы Шемякина отвечала охотно:

— Нет, ничего такого не бросилось в глаза. Пришли, знаете, два парня. Обыкновенной наружности. Один повыше ростом, другой пониже. В рабочей одежде, как все тут ходят у нас. Одного я вроде бы встречала в поселке, но точно сказать не могу, второй вовсе не здешний. Принесли с собой две книги. Толстые. А как называются, я не посмотрела. Не все ли мне равно. И еще что-то принесли. Но вот что? А, вспомнила! Фонарик электрический. Пощелкали им, помигали, действует, мол, фонарь или нет. А то, дескать, друг, которому посылают, обидится, если неисправность в. нем. Потом один попросил меня упаковать бандероль. Я упаковала книги и фонарь, опечатала сургучом. Парень написал адрес, я выдала ему квитанцию. И до свидания...

— Фонарик-то был новый? — спросил Шемякин, ожидая в глубине души услышать: «Нет, старый». Но приемщица ответила:

— Исправный, говорю, был фонарь. А новый или старый, не знаю.

«А что, если они специально перед ней продемонстрировали исправность фонаря? Надо им было это зачем-то, — раздумывал Шемякин. — Зачем зажигать фонарь перед отправкой? Могли проверить дома...»

— Разумное соображение, Владимир Михайлович, — согласился подполковник Зенин. — Но ответа на вопрос у нас нет. Надо искать Самойлова. Только он может дать нам ответ.

Только Самойлов мог ответить на вопросы подполковника Зенина и его товарищей. Но ни Зенин, ни его товарищи пока не знали, что Григорий Самойлов был бы рад и сам получить от кого-то ответы на свои вопросы.

Олег Лихарев перед своим отъездом из поселка Красногвардейского сказал ему с подчеркнутым спокойствием:

— Вот и все, Гриша. Здесь мне больше не климат. Увидимся, наверное, не скоро. Спасибо за услугу, ты настоящий друг. Советую позабыть все, что было. А в случае... — он чуть не произнес «моего ареста», но споткнулся на этих словах, перевел дух, отгоняя тревогу, и договорил твердо: — В случае неприятностей отвечаю я и только я. Ты ничего не знал, выполнял мои просьбы вслепую. — Он опять вздохнул и продолжал великодушно: — Можешь для пущей убедительности сказать, что я запугал тебя. Я готов подтвердить эти показания. Слово честного человека. Так что спи спокойно...

«Честного...» — печально повторил Самойлов про себя.

С той поры Григорий едва ли не каждый день призывал себя к спокойствию. Но желанное спокойствие не возвращалось к нему. Нет, это не был страх за себя. Хотя мысли о возможном аресте и суде навещали его все чаще.

И ни водка, ни девушки не приносили забвения. И как-то очень трудно стало смотреть в глаза окружающим его людям. Трудно и стыдно, точно не Олег Лихарев, а он, Гриша Самойлов, обманул, обворовал этих людей.