— Хорошо. Но пойми вот что: примитивный разум, сталкиваясь с чем-либо, задается вопросом «что это?» и, получив ответ, тем и ограничивается. Разум более совершенный пытается узнать, «как это явление происходит и нельзя ли им управлять с пользой для себя или Других?». Ты и находишься именно на этом уровне.

— А разве можно ожидать чего-то большего?

— Вот именно. Кроме «что» и «как», может быть еще более трудный вопрос: «зачем это?»

Олег Петрович растерянно пожал плечами:

— Как можно задаваться вопросом: зачем закон Ома?

— Не совсем так. Лучше спросить, зачем закон Ома таков, какой он есть?

— Но это же нелепица! Уж если он таков, не переделаешь же его.

— Стоп, стоп… Захочу и переделаю.

— Да ну!

— А вот так. Хочу, чтобы в этой комнате сила тока была пропорциональна произведению напряжения на сопротивление. Нравится?

— Не зна… Не знаю.

— Проверяй. Бери источник тока…

Олег Петрович поднялся было, чтобы принести аккумулятор, но увидел, что тот уже стоит на столе, и снова сел, а Зор продолжал: «Вот тебе вольтметр, амперметр, соединительные провода, рубильник, зажимы и нихромовое сопротивление, величиной ровно шесть ом».

И по мере того, как Зор произносил слова, на столе появлялись названные им предметы. Все они принадлежали Олегу Петровичу, кроме сопротивления, намотанного на фарфоровый стержень с ножками, взявшегося неведомо откуда. При их необъяснимом появлении уже не удивило, что Зор назвал их принятыми на Земле словами.

— Составляй цепь, — велел Зор.

Олег Петрович привычно подсоединил провода и взялся за ручку рубильника.

— Включаю, — предупредил он и замкнул цепь. Стрелки приборов покачались и встали.

— Все нормально, — поднял он глаза на Зора. — Аккумулятор шестивольтовый, на шести омах он дал один ампер.

— Правильно. Но сопротивление начинает нагреваться, а ток?

— Ток умень… Что такое, ток возрос на пол-ампера! Еще растет?!

Действительно, вопреки закону, стрелка амперметра неуклонно лезла все выше, проволока сопротивления покраснела, стала белеть, и Олег Петрович поспешно выключил рубильник, но это только увеличило сопротивление, а цепь тока не прервалась, и дальше все пошло лавинообразно.

Стрелка амперметра зашкалилась, проволока перегорела, и в этом месте вспыхнула дуга, закипел аккумулятор, а на проводах перегорали все новые и новые участки, дуги множились, стол задымился и вспыхнул пламенем. Это было последним, что видел Олег Петрович перед тем, как закрыл глаза рукой.

— Дальше от стола! — крикнул он Зору и сам, отшвырнув стул, кинулся к кухне за водой, ожидая, что аккумулятор сейчас разорвет и оттуда брызнет кислотой. Уже в дверях он обернулся и приоткрыл глаза, глядя сквозь щелочки между пальцами.

Сначала он ничего не разобрал, потому что в глазах еще плавали цветные пятна, но уже понял, что сами дуги погасли. А когда зрение восстановилось, он увидел, что Зор невозмутимо сидит за столом, на котором нет ничего, кроме пепельницы с лежащим в ней окурком.

— Мне бы так управлять природой! — криво усмехнулся он и вернулся на свое место.

— Теперь ты понял, к какой катастрофе привело бы изменение закона? Вот «зачем» он, этот закон. Так же целесообразны и все другие законы, образующие единую систему мира, благодаря которой он только и может существовать.

— Теперь мне ясно, что никакой Дух и не может быть всемогущим, он может создать только иллюзию, но не изменить закон.

— Не совсем так. Чтобы ты убедился в этом, вспомни игры, у которых тоже есть свои правила, свои законы. Высокий разум оперирует судьбами и процессами материи и наблюдает развитие в бесчисленных комбинациях, выбирая наилучшие. Направив процесс и получив результат, надо примерить, оценить его, что-то оставить, а что-то изменить, а то и совсем отбросить как и в игре. Всемогущий разум мог бы в любом развитии предопределить результат, но это было бы так же бессмысленно и неинтересно, как в вашей карточной игре разложить карты по своему желанию и вопреки правилам. Карты не возразят, но исчезнет сама суть игры, она может иметь смысл лишь для шулера, но это уже простое жульничество, как фокус с демонстрацией противоестественного закона Ома, внушенный тебе мною.

Вот и мы не играем, а творим. Мы высший по сравнению с вами этап развития материи. А развитие, то есть жизнь, является неотъемлемым свойством все той же материи. Ты все порывался узнать, почему именно тебе выпало на долю столкнуться с нами. Теперь отвечу: ты стал объектом опыта в результате стечения обстоятельств.

— Выходит, я — подопытный кролик!

— Не обижайся. Все мы так или иначе подопытны в процессах всеобъемлющей природы, а тебе даны и некоторые преимущества, которых ты еще не понял и не оценил.

— Пусть так, но кто он, оперирующий законами природы?

— Он — это ты сам, только идущий впереди тебя, такого, каков ты есть в твоем настоящем виде. Он — это лакомство, подвешенное перед тобой и укрепленное на тебе же самом. Ты всегда будешь тянуться за ним и никогда не достигнешь. А теперь прощай, энергия импульса исчерпана.

И Зор неожиданно отодвинулся и растаял.

Вскоре после прихода почты Люся, еще издали дразня конвертом, направилась к чертежному сооружению Олега Петровича.

— Пляшите! — потребовала она и добавила: — Правда, письмо адресовано Ометову, Волкову, а потом уже вам, ни первых двух отдел кадров на заводе не обнаружил, так что придется вам отплясывать за троих.

— А нет ли там на конверте еще Яковлева?

Люсенька проверила и подняла выщипанные бровки:

— Яковлева нет. А вы что, знаете всю эту компанию?

— Знавал когда-то. Давайте письмо, раз уж их не оказалось.

— Нет, сперва спляшите.

— Люсенька, в моем-то возрасте…

Олег Петрович выставил из-за кульмана ногу и несколько раз символически пришлепнул подошвой по полу: — Давайте.

— За троих могли бы и больше потрудиться. Держите уж…

Афина Павловна видела, как Олег Петрович, читая письмо, стал почему-то горбиться и густо краснеть. Дочитав, он сунул письмо в карман, поставил локти на желобок чертежной доски и положил лицо на ладони, сдвинув вверх очки. Так он просидел минуты две, потом вздернул голову и вышел из бюро.

«С ним — очень плохо, но не назойливым ли покажется вмешательство», сочувственно подумала Афина Павловна и все же не утерпела и немного погодя вышла на лестничную клетку, где Олег Петрович докуривал папироску.

— У вас неприятности? — спросила она. Олег Петрович качнул головой.

— Вам кто-нибудь грозит?

И на это он только отрицательно повел головой.

— Так что же произошло?

Олегу Петровичу было совсем не до расспросов, другого он сразу бы оборвал, но Афина Павловна смотрела так участливо, что он даже неожиданно для себя пробормотал:

— Ох, как мне стыдно! Непоправимо стыдно. Знаете… Мне необходимо побыть одному, не до работы, я уйду…

Вернувшись на свое место; Афина Павловна между делом пригляделась, не привлек ли уход Нагого чьего-то внимания, потом посидела за его кульманом и прибрала инструменты, записи и справочники. А после работы пошла к Олегу Петровичу.

— Я так и знал, что вы придете, — сказал он, отперев ей дверь.

— Пришла на всякий случай. Вы, может быть, позволите все же пройти, а то встали, словно памятник.

— Да, разумеется, проходите. Я в самом деле малость обалдел. Присаживайтесь.

— Вы не поделитесь со мной своими огорчениями? Поверьте, я спрашиваю не из пустого любопытства.

— Верю. Нет, вы садитесь на диван, а то от окна сегодня дует. Не знаю, чем я заслужил ваше внимание, но оно трогает.

— Так что у вас случилось, в чем грешны?

— А вот читайте! — и Олег Петрович положил перед ней полученное письмо. Оно было помято и кое-где надорвано, а потом разглажено и сложено по старым складкам. Написано оно было неуверенным почерком редко пишущего человека и с таким пренебрежением к грамматическим правилам, что лишь мысленно проредактировав его, Афина Павловна получила следующее: