— Если честно?

— Да уж, пожалуйста, заодно и проверим, насколько Вы так уж преданы своему предмету, как вы изволили говорить обо мне. Итак?

— Только перед тобой! Господи, что я делаю?

— Ну, ну, я вас слушаю, грешник великий, покайтесь!

И Сашка неожиданно начинает ей говорить о себе и о том, как он, пользуясь, случаем, или уловками сначала осторожно, а потом все настойчивее стал приглашать к себе женщин. Она слушала его рассказ и все больше верила, к тому же она не могла не верить, потому что он приводил ей такие детали его свиданий, о которых не могли знать мужчины. Это были секреты женщин и только.

Она слушала и все больше верила ему, его откровенному обнажению. Он рассказывал, как не мог понять, отчего же с очередной подругой у него никак не получается завести ее и сколько он не старался, все никак у нее не наступала разрядка. А потом он обратил внимание на то, как она аккуратно укладывала голову со своей прической на подушку и все время следила за волосами и за прической и даже тогда, когда Сашка исполнял с ней мужской долг. И наконец, поняв, что подруга волнуется больше за укладку волос, он изменил способ соединения с ней, и как только так, она сразу же и потом все остальное время и с удовольствием. И еще он говорил ей… и она все это слушала, и уже не могла не верить.

Время так быстро летело в общении, и теперь они уже говорили друг другу ты, и она уже не боялась его, наоборот, ей нравилось его откровение и где–то немного с бахвальством. Но при этом он не стеснялся и сообщал ей такие интимные подробности о себе и своих ощущениях, что она уже верила ему окончательно и успокоилась.

После того она попросилась в туалет, и он, как галантный мужчина, все проделал для этого очень красиво. Показал где и что, прикрыл за собой дверь на кухню, где принялся шумно мыть посуду, как бы показывая ей, что он не прислушивается. Потом они снова сидели за столом, и наконец–то он стал расспрашивать ее. И она почти так же, как только что делал он, стала ему рассказывать о себе.

Время уже было далеко за полночь, когда она наконец подошла в своем рассказе до того момента, как узнала о пропаже матери своей и сестры.

Сашка все время слушал ее внимательно и только нервно курил, особенно, когда она рассказывала ему об издевательствах и насилии над ней и ее сестрой Фашиста. А потом она увидела, как он нервно слушал, а потом с облегчением узнал о чудесном спасении и их побеге. Потом она плакала, рассказывая о смерти Малой и ее ребенка. Она видела, как он словно поменялся на глазах и что он теперь совсем по–другому смотрел на нее. Это был взгляд добрый, во многом сочувственный. Она ощутила в его взглядах, эмоциях, что Сашка переживал, что ему становилось ее жалко, и что он так хотел помочь и пожалеть ее.

Когда она закончила, то Сашка все так же подошел, присел, обнял ее бедра, прижался к ней всем телом и положил свою голову к ней на колени. Но теперь она уже не отталкивала, не пыталась высвободиться, а потихонечку, сначала осторожно, а потом все смелее стала поглаживать его волосы.

На улице уже давно смолкли всякие звуки, и ночь властвовала над людьми, а они все не могли уснуть как все остальные нормальные люди.

Теперь они целовались, и она так уютно чувствовала себя на его коленях, не отталкивала руку, которая легла сначала и поглаживала колени. Потом рука соскользнула, прошлась снаружи по верхней части бедра, потом,… потом…

А что происходило потом, она уже смутно помнила, потому что она сама тянулась к нему и позволяла теперь уже гладить себя, и это не были грубые лапанья тела, это были приятные, нежные прикосновения, успокаивающие, радостные открытия для него и нее.

Единственный раз, когда она отодвинулась, чуть ли не оттолкнула обидно, это когда он, зацеловывая ее, нежно укладывал, нашептывая много ласковых, нежных слов, прерывающих дыхания и взрывая сознание, прикоснулся к ней там. Она отчего–то встрепенулась, попыталась прерваться, и только потом, осознавая, что Сашка, это совсем иной и родной для нее мужчина, друг, и она, теряя гордость, самоконтроль раздвинула ноги, приглашая и ожидая его появление там, в своем лоне, любимого, своего первого в жизни мужчины.

Юлька работала как заведенная и уже привыкла к тому, что она делала каждый раз после оргий, которые тут происходили. Поначалу ей было даже интересно наблюдать за всеми ими и мужчинами и женщинами, которые, не стесняясь, бессчетное количество раз совокуплялись. Потом наступила апатия и если бы не настойчивые действия с ее телом Прибацы, то она бы так и угасала, в полусне. Поначалу она ее ждала, пыталась сопротивляться, а потом после нескольких избиений и унижений, когда Прибаца мочилась на нее, она сдалась и терпела от нее все. Но при этом образцовый порядок поддерживала, скорее не для них, а для себя, как будто оттирая и очищая себя от всего этого грязного, что творилось вокруг нее. Но потом произошло то, отчего она запила.

Она и раньше подозревала, что не все девочки, что резвились тут и которых привозили, что все они были старше ее. А тут!

Однажды Прибаца вбежала к ней возбужденная и как–то по особенному приподнятая.

— Так, чтобы у меня тут сегодня все блестело, как у кота я…..!

— А тут и так все блестит.

— Ты меня поняла, сука? Сегодня к нам гости высокие пожалуют, и чтобы ты носа не высовывала, поняла? Как запустят рачков и рыбок золотых, так ты запрись и сиди тихо.

— Каких рачков и что это за рыбки?

— А ты дурой была и осталась, не твое это дело. Только попробуй мне хоть где–то не угодить и особенно нашим друзьям? Я с тебя живой шкуру спущу или… В общем так, если все пройдет как надо, то я тебе дам выйти на пару часиков прогуляться. Ты поняла?

Врет, все врет, я что же, ее не знаю! Говорила себе Юлька, перепроверяя все закуточки и уголки сауны.

Надо сказать, что за то время как она тут работала, в сауну просто валил народ. И если раньше тут было приятно и можно было не только попить и с девочкой оторваться, то теперь с ее появлением в сауне стала уютно и как–то по–домашнему тепло. Умела Юлька заниматься серьезно порученным делом и старалась, думая, что вот скоро получит свою сотню баксов и все тут…, да что говорить там!

А пока рядом в соседнем здании разместили на постоянное проживание тех, кто стал обслуживать многочисленных клиентов и так, как те пожелали и даже не представляли себе, как это умели делать настоящие профессорши от любви.

Юлька у них многое подсмотрела, а иногда выходила и, пока клиентура играла в бильярд, болтала с безотказными работницами. Так она уяснила такие тонкости, которые нравились мужчинам и как надо делать, чтобы заставить их дополнительно заплатить. Кроме того она уже сама поняла, что Прибаца своими действиями развратила ее, разожгла в ней какую–то неведомую ей страсть и желания. И если поначалу она не могла понять и, смущаясь, смотрела, как мужчины входили к женщинам не с той стороны, то потом и на это смотрела, как будто бы это было нормально, и сама уже задумывалась о применении этого входа для своего тела. Потом она долго не успокаивалась от увиденных сцен совокуплений опытных женщин не с одним, а сразу с двумя мужчинами. Сначала не понимала, начала расспрашивать и ей запросто все объяснили эти служительницы развратного царства.

Но в тот раз она услышала о рачках и рыбках и потом оказалась в шоке, что происходило, пока она сидела и мучилась в своей подсобке от каждого возгласа, восклицания и смеха совсем не взрослого.

Этого она не смогла принять и потому, когда так намечалось, она потихонечку стала напиваться. Как только слышала их голоса, тут же глушила и оболванивала себя алкоголем. Потом, когда все заканчивалось, она вылезала, ничего не соображая и в туалете все из себя с помощью двух пальцев. Но часть алкоголя все же оставалась, и она стала к нему привыкать. Сначала боялась, что об этом узнают, а потом как–то раз забылась и отключилась.

Прибаца долго и жестоко ее избивала и как–то грубо и больно насиловала. И хоть она была уже ко всему привыкшая, но все же один раз возмутилась!