В скором поезде Сплошь борщевик, кусты ракиты, И полевая россыпь трав, На небе облака разлиты, От образов своих устав. Хвосты растрёпанные перьев Перебирает высота, И математика деревьев На первый взгляд вполне проста. Вперёд несётся поезд скорый, И за окном скорей, скорей: Повторы, вечные повторы, И умножение дробей. В окне меняются фрагменты, И в них уже признать готов По кругу пущенную ленту Из одинаковых кусков. Но режиссёр – неэкономный, И точно скроены куски, И всё мерещится огромным, Неповторимым до тоски. В еловых лапах тонкой вязи, В нарядах пёстреньких берёз, И мнимое многообразье — Однообразный стук колёс. Туманность Андромеды Я читал «Туманность Андромеды», В тот момент, когда меня нашли. Продолжались разума победы, К звёздам отправлялись корабли. Лето. Сосны. Пионерский лагерь. Флаги. Конкурс песни строевой. Вечером, по испареньям влаги, Все на танцы двинулись гурьбой. В книжке мир так хорошо устроен, Все народы – дружная семья… Чтоб меня оставили в покое — Это всё, к чему стремился я. Вспоминаю полную печали Музыку, звучащую вдали. Звёзды равнодушно наблюдали, Как меня лупить поволокли. Ахматова Как будто в сон, проваливаюсь в книжку, Где девы смуглые, не знавшие любви, Где васильковоглазая малышка, И где возводят зданья на крови. Лиловый зимний город остро пахнет Холодных мандаринов кожурой, И нет тоски, и горечи в слезах нет. Всё собрано в кристалле темнотой. Те павшие – расстрелы, как медаль им, Им дым отечества, не сладкий – горький дым. Но всё это становится хрустальным, Изысканным, желанным, неземным. И сыплется расстрелянное счастье, Пронизывая опустевший век, Как лёгкие будёновские части, Летит за взводом взвод, за снегом – снег. И всё уже сливается в метели, Всё кружится – поди, останови! Там смуглая играет на свирели, И девушки, не знавшие любви… В вечном городе В вечном городе пляшущие монашки, Листья оливы, скрученные жарой, В твоей памяти, как будто в чужой рубашке, По потрескавшейся мостовой. Светло-серые зеркальца двери В глубину забирают мой взгляд. На колоннах мраморных звери Стерегут соловьиный сад. Точно пьяный христовой кровью, Я чужое мерцанье пью. Сон, склонившийся к изголовью, Караулит добычу свою. Не включая свет Сижу я, не включая свет, И сумерки встречаю, И думаю, что смерти нет, Как дна у чашки с чаем, И вся дневная копотня, Ловушки и препоны — Всё просто повод для меня Смотреть в проём оконный, Где собирается гроза, Где липа жмётся к раме, И спит фантазий бирюза В разворошённом хламе. Так с темнотой растёт мой храм: Диван, компьютер, телик, И божество теперь я сам — Застрявший в этом теле. Я «Когда-нибудь меня разоблачат…» Эвелина Ракитская Я не тот, кто способен объять и понять, Как грохочет лавина в раскатистых «эл», Как ласкают грома изумрудную рать Облаков, заполняющих грозный предел. Я могу притворяться то тем, то другим, Опасаясь, что миг – и меня обличат, Но я сам для себя – ускользающий дым — Вихрь желаний и пламя утрат. Ускользает в воронку живая вода, Ниткой смерча – внутри водяная спираль. Я – никто, и уйду, не оставив следа, В никуда или в хрупкую эту печаль. Ни представить, ни сбыться, а только предстать — Водяная качается тонкая нить. Кто я? Тот, кто не может понять… Не понять, а в немом изумленьи застыть. Реквием Молитва Я пытаюсь молиться, молиться О тех, кто так дорог мне, И вижу – горят их лица Во времени, как в огне. Жертвой какой и данью Этот унять огонь? Всю жизнь мою, все желанья Возьми, только их не тронь! Последним усилием веры В Доброе Божество, От чёрной катящейся сферы Кого спасу? Никого? Но если кого-то выбрать, Центром моей мольбы… Выбор такой хуже дыбы И тяжелее судьбы… Господи, дай мне силы Верить в Твою правоту! Тени родных и милых — Скользят в пустоту. |
